От толчка я налетел на стоящего впереди студента – им оказался Боб Залесски – и только было собрался развернуться, чтобы выразить возмущение таким приемом, как в спину мне впечатался следующий галактический путешественник. Здрасьте, приехали, станция Земля, на выход с вещами.
Шумело в ушах, но нам заранее объяснили, что так и должно быть, а еще вскоре полагалось начаться легкой мигрени. Сам гиперпереход тут ни при чем – просто небольшая разница в давлении воздуха между Твердью и здешним шлюзом плюс иные магнитные поля. Для здорового организма чепуха, конечно. Разницы в силе тяжести я не ощущал совершенно – ну что такое разница в два процента? Для меня это означало «похудение» на полтора килограмма. Не та разгрузка, после которой растут крылья и сразу хочется прыгать до потолка.
Коридор был узок – прямоугольная кишка с холодными стенами. Как ни прохладно в зимнем Новом Пекине, а все-таки не так холодно. Я начал дрожать, а вскоре заметил, что Боб Залесски тоже дрожит и тем же самым занимается вся наша группа за исключением одного парня родом с Северного материка. Этот был привычен к холоду – у них там и снег зимой выпадает, особенно в горах. Но мы-то южане! Эти гады из метрополии разместили ведущие на Твердь Врата в умеренном поясе Северной Америки! Что, в Центральной Африке для них не нашлось места? Или в Аравии? Или хотя бы в Мексике?
Одно слово – земляне. Какое им дело до комфорта грязных колонистов? Они и без того считают, что в отношении нас занимаются чистой благотворительностью, за что мы должны быть им благодарны по самое не балуйся. Знаю я землян, повидал. В Новом Пекине их немного, но есть. Большей частью это специалисты, работающие по краткосрочным контрактам за хорошие деньги. На их жалованье с нас налоги дерут, хотя каждый второй из этих спецов – типичный дармоед. Естественно, высокомерный и брезгливый, колонистов за людей не держащий. А вот студентов своих Земля на Твердь небось не направит. Правильно, чему учиться у этих провонявших навозом фермеров?
– Приготовься, – шепнул я Бобу. – Сейчас за нас санитарная медицина возьмется. У кого вши, блохи, грибки, глисты – тех на спецобработку. У кого инфекция какая – тех в карантин на месяц.
– Как?! – возмутился было Боб, но тотчас хохотнул, сообразив, что я шутки шучу. – А если просто грязь под ногтями – будут ампутировать ногти?
– Вместе с пальцами. И уши будут купировать, если плохо мытые.
Мы поржали. Сразу стало как-то уютнее, да и очередь понемногу двинулась. Через десять минут меня, голого, уже мыли под душем и заставляли окунаться с головой в бассейн с раствором какой-то химии, а потом опять пускали сверху воду. В бассейне я едва не запаниковал, потому что плавать не умел, да и где у нас в степи этому научишься? Я ведь не на морском берегу родился. В Новом Пекине имелся, правда, бассейн, на который у меня никогда не было денег, и полноводная в дождливый сезон речка, на купание в которой у меня никогда не было времени. Тут уж каждый сам выбирает, на что ему тратить свое время – на учебу как фундамент будущей карьеры или на сомнительное искусство месить ступнями и ладонями воду. До сих пор вопрос преодоления водных преград я решал просто: если нет ни моста, ни парома, ни лодки, ни хотя бы лошади, чтобы держаться за ее гриву, то и сиди на берегу. Ну, понятно, у Роберта Залесски возможности совсем другие – он-то плавать научился еще в папашиной усадьбе, да и в метрополии бывал уже дважды. Хорошо, что мы с ним приятели, – авось не так часто буду попадать впросак. А кроме того, только при содействии Боба я мог выйти на нужных мне людей.
Потом снова случилась заминка – мы ждали нашу одежду, проходящую санобработку, только уже не химией, а излучением, и багаж, подвергающийся досмотру и той же экзекуции. И опять нам было холодно. Двадцать два градуса Цельсия – это что, норма? В гробу я видал такую норму. Что за место эта самая Земля? Я еще не знал ее, но уже сильно недолюбливал, так сказать, на практике. В теории-то я ее с детства не терпел, а теперь подумал: если бы этот мир был не колыбелью человечества, а новооткрытой планетой, то следовало бы назвать ее не Землей, а Гусиной Кожей.
Надо отдать землянам должное, замерзнуть насмерть мы все-таки не успели. Не прошло и часа, как нас выпустили – стучащих зубами, но живых, одетых, с багажом и некоторой суммой в земной валюте на личном счете каждого. Указали нам, куда топать, ну мы и потопали. Непрозрачная дверь по-холопски уехала в сторону – и вот она, Земля!
Площадь. Господи, а народищу!.. Не то гнездо волчьих жуков, не то колония бурых червей, не то наш универ во время приема зачетов. Кишат, снуют, галдят. Встречать нас никого не прислали – много чести, дескать. Знайте, мол, свое место, фермеры, копатели, навозники. Зато к Бобу сейчас же подскочил некий лощеный хмырь и давай трясти ему руку. Ну понятно: персона грата. Деловые партнеры папочки озаботились послать специального холуя встретить драгоценного отпрыска Майлза Залесски. Не нас же. Кому конфетку, кому фантик.
Но Боб – это Боб. Хмырь уже тащит его за руку, а он уперся. Спрашивает:
– А мои друзья?
Хмырь прикидывает количество друзей и начинает Бобу что-то втолковывать – горячо, но тихонько так, чтобы нам слышно не было. Только с Бобом такие штучки не проходят.
– Я поеду со всеми. – И сумку свою у хмыря забрал.
Хмырь в лице изменился, а мы стоим, наслаждаемся сценой. Земля куда опаснее Тверди, потому что народу на ней куда больше, а значит, и полиции больше, и всяких идиотских законов и правил, придуманных, по-моему, специально для того, чтобы честный человек никогда не считал себя в безопасности. Такой персоне, как Роберт Залесски, вестимо, нужна охрана, а как прикажете ее обеспечить, если парень нахватался в своей галактической глухомани всяких предрассудков? Потеет хмырь, однако не отступает от своего, жестикулирует и мягко так, ненавязчиво теснит Боба к аэромобилю.
Но и Боб не лыком шит.
– Мы поедем на поезде, – заявляет он категорично. – Что вы раскудахтались о безопасности? Не желаю слушать, это ваша проблема, а не моя. Делайте свою работу, но только так, чтобы не мешать нам. Где тут станция? Пошли, братва.
Он такой. На Тверди смахивал на землянина, ну а на Земле – твердианин в квадрате. Знай наших!
Хмырь только на секунду растерялся, а потом большую скорость развил. Метнулся к аэромобилю и догнал нас уже в сопровождении двух хмурых типов – охранников, как я понял. Ничего, крепкие ребята, и рефлексы у них, думаю, в порядке, и обучены как надо, а все равно гнильца городская в них чувствуется, да не просто городская, а еще и земная, стало быть, серьезная гниль. С волосатой плесенью. Стрелять они, видите ли, умеют и прикрывать собой – эка невидаль! Да любой наш охотник с фронтира сможет больше, чем они. Дикий кот на вас прыгал, ребята? Плюющая ящерица в глаз целилась? Уносили вы ноги от разъяренного толстопята? Можете прожить неделю без пищи и воды? Нет? Тогда не воображайте, будто что-то умеете.
Настроение мое поднялось еще на градус. Если и солдаты метрополии такие же, то Твердь может добиться независимости. А они не такие же, они хуже. Пошлют против нас войска – отступим на Дикую территорию и там положим всех. Точнее, позволим природе самой расправиться с агрессором и лишь слегка поможем ей. Правда, у метрополии есть еще Специальный корпус, куда, как говорят, берут только тех, кто участвовал в боевых операциях не менее чем на трех планетах, и там, надо думать, вояки что надо. Ну, это мы еще посмотрим…
Мне хотелось посмотреть, вот в чем штука. Я верил, что доживу до дня, когда увижу Специальный корпус в деле. И не верил, что мы не одолеем его хотя бы по методу той курочки, что, как известно, по зернышку клюет. А Твердь нам поможет.
Поезд… ну что поезд? Летит себе по невидимому лучу метрах этак в двухстах над земной поверхностью, и жалко, что не выше, потому что внизу на скорости все так и мелькает, рассмотреть не успеваешь. Только и понятно, что вот это – поле, а это – лес, обширная синева с солнечными бликами – озеро, а вон та пестрая хрень – городок, наверное. Над Ниагарским водопадом промчались секунды за четыре, едва успев осознать, что это действительно водопад, а не дождевальная установка, генерирующая водяную пыль.
Было три промежуточных остановки, я запомнил только одну – в Мемфисе. В наш полупустой вагон завалила компания каких-то молокососов всех цветов кожи и наглых до крайности. Может, они и постарше нас были, но вели себя так, что сразу было видно – молокососы. Ну кто же суется в воду, не зная броду?
Эти сунулись – и сразу подсели к какой-то парочке. Можно сказать, обсели ее со всех сторон, как волчьи жуки мелкую зверушку, еще дергающуюся в ужасе, но уже обреченную. Мы проявили интерес только глазами – смотрим, что будет. То и вышло, что ожидалось: парню в нос дали, по затылку сверху добавили – он больше и не рыпнулся, – и ну девчонку лапать. Какой-то пассажир привстал было на сигнальную кнопку нажать – ему нож показали, и храбрец увял сразу. Только, наверное, недостаточно быстро увял, потому что один из этих молокососов, тот самый, что с ножом, в сторону того пассажира направился – поучить уму-разуму, значит. Идет по проходу вихлявой походочкой да ножом картинно поигрывает, а на остальных пасажиров – ноль внимания. Господи, думаю, вот же кретин! Кто ж в такой момент по сторонам не глядит?! Да и нож у него дрянь, таким ножом и овцу не сразу заколешь, даром что выглядит эффектно.
Скосил я глаза на охранников Боба, скосил на хмыря – сидят все трое с каменными мордами, будто происходящее их не касается. И то верно, не над Бобом же идут глумиться! Пассажира сейчас инфаркт хватит, а девчонка визжит и вырывается, потом слышу – плюху ей залепили. Ну, это уже чересчур, по-моему.
Кресло Боба напротив моего, прямо через проход. Спрашиваю его глазами: «Ведь чересчур?» – «Чересчур», – отвечает мне глазами Боб. И дальше мы сработали с ним на пару, да так слаженно, как будто специально это репетировали. Я того румяного молокососа в лодыжку толкнул ногой тихонько – он в своих ногах запутался. Правда, сам он не упал бы – Боб ему слегка помог. Боковым зрением вижу: кто-то из наших уже завязывает его в сложный узел и нож отбирает. Ну, думаю, дело пойдет. Перепрыгнул я через спинку кресла, Боб за мной, и пошла потеха. Прежде чем Бобовы охранники успели вмешаться, мы с ним без особых проблем снесли четверых. Меня в детстве учили: кто громко орет, тот драться не умеет, на испуг взять хочет. Мы и не орали, работали молча, а молокососы просто не успели развопиться, изобразив сбежавших из психушки буйных сумасшедших.