езнью сердца, покуда Нэн не заставила ее бросить корсет, запретила пить кофе и танцевать по ночам, а прописала нормальный режим в течение некоторого времени. Теперь она совершенно здорова, говорит Нэн.
— У меня прекратились головные боли, с тех пор как я здесь, а я работаю вдвое больше, чем дома. Может быть, это от воздуха или от удовольствия учиться вперегонки с мальчиками, — сказала другая девушка, постукивая себя наперстком по лбу, как будто довольная состоянием своего мыслительного аппарата.
— Дело не в количестве, а в качестве. Наши мозги могут быть меньше, но они вполне удовлетворяют тем требованиям, которые к ним предъявляются, и, если я не ошибаюсь, самый большеголовый студент на нашем курсе в то же время и самый глупый, — сказала Нелли торжественно, чем очень насмешила все собрание, где все хорошо помнили схватки маленького Давида с юным Голиафом, которые всегда кончались поражением последнего.
— Миссис Брук, верно ли я подрубаю передник? — спросила лучшая ученица по греческому языку, растерянно оглядывая черный шелковый фартук.
— Прекрасно, мисс Пирсон, оставьте только расстояние между сборками, так выходит красивее.
— Я никогда не возьмусь за другой, но этот предохранит мое платье от чернильных пятен. Я очень им довольна. — И ученая мисс Пирсон продолжала страдать над своей работой, которую она находила несравненно труднее всяких греческих глаголов.
— Нам, писательницам, нужно иметь какую-нибудь защиту от чернил, иначе мы пропали. Я дам вам выкройку своего фартука, который я носила в самом начале своей литературной карьеры, — сказала миссис Джо.
— Говоря о писательницах, вы напомнили мне, что моя мечта — сделаться Джорджем Элиот[25]. Так приятно слышать про себя, что обладаешь мужским умом. Я вообще не особенно люблю романы, написанные женщинами, но ее произведения великолепны, не правда ли, миссис Баэр? — спросила девушка с широким лбом.
— Да, но они не трогают меня. В них много ума, а сердца мало, и я уважаю, но не люблю Джорджа Элиота, жизнь же ее кажется мне очень печальной, так как, несмотря на любовь, гениальность и славу, в ней отсутствует тот свет, без которого человек не может быть истинно великим, добрым или счастливым.
— Это верно, но все-таки она представляется мне такой новой, интересной и таинственной. Конечно, ее нервы и диспепсия несколько портят впечатление, но я обожаю знаменитых людей и непременно хочу съездить в Лондон посмотреть на них.
— Лучшие из них, вероятно, занимаются теми делами, о которых я вам говорила. Впрочем, могу сообщить вам интересную новость: леди Эберкромби завтракает сегодня у миссис Лоренц, а затем будет осматривать колледж и посетит нас. Она особенно интересуется нашим рукодельным классом, так как устраивает у себя такие же. Лорд Эберкромби изучает здесь нашу тюремную систему, а его жена — школы. Оба очень знатные и богатые люди, но держат себя чрезвычайно просто. Они уже не первой молодости, не отличаются красотой и одеваются очень скромно. Поэтому не ожидайте чего-нибудь блестящего.
Все начали прихорашиваться в ожидании титулованной гостьи. Даже миссис Джо поправила свой воротник, а миссис Мегги осведомилась, в порядке ли ее чепчик.
— Нужно нам встать? — спросила одна из девушек, на которую оказываемая им честь произвела сильное впечатление.
— Это было бы любезно.
— Надо подавать руку?
— Нет, я представлю вас всех разом, а ваши лица будут говорить сами за себя.
— Отчего я не надела своего нарядного платья? Нужно было предупредить нас, — прошептала Салли.
— Тише, она идет! Боже, что за шляпа! — воскликнула веселая девушка драматическим шепотом, и все глаза скромно опустились на работы.
Дверь отворилась, и вошла миссис Лоренц со своей гостьей. Знаменитая леди представляла собой довольно полную даму в простом платье и довольно поношенной шляпе. В одной руке она держала портфель с бумагами, а в другой — записную книжку. Лицо ее дышало добротой, громкий голос звучал неподдельной лаской, а на всей ее фигуре лежал тот отпечаток аристократизма, который не может заменить ни красота, ни роскошь костюма.
Миссис Джо дала некоторые разъяснения насчет возникновения и развития их рукодельного класса, а затем перевела разговор на деятельность английской леди.
Визит продолжался недолго, но когда гостья уходила, она на прощанье сердечно пожала руку каждой из присутствующих, а слова ее надолго остались в памяти у всех девиц:
— Мне очень приятно видеть, что эта заброшенная отрасль женского образования так хорошо процветает здесь, и я очень благодарна моему другу миссис Лоренц за то, что она дала мне возможность взглянуть на милую картину — Пенелопы среди ее девиц.
Знатную леди провожали веселыми улыбками и почтительными взглядами, покуда старая шляпа не скрылась из глаз.
— Как я была рада, что хорошо обметала свои петли: она обратила на них внимание, — сказала одна из девушек, чувствуя себя польщенной похвалой.
— У нее такие же добрые и милые манеры, как у миссис Брук, и она совсем не важная. Я понимаю теперь, миссис Баэр, что вы хотели сказать, говоря, что хорошо воспитанные люди повсюду одинаковы, — заметила другая.
Миссис Мегги поблагодарила за комплимент, а миссис Баэр сказала:
— Я сейчас же распознаю воспитанного человека, но сама, к сожалению, не могу служить образцом хороших манер. Я рада, что вы остались довольны визитом, и надеюсь, что сумеете извлечь из него пользу.
— Постараемся, — ответили девушки весело и стали собирать свои рабочие корзинки, чувствуя, что если им и не удастся быть знаменитостями, они имеют возможность сделаться полезными, самостоятельными женщинами и заслужить себе любовь и признательность своей меньшей братии.
ГЛАВА XVIII Выпускной
Погода, по-видимому, благоприятствовала молодежи, и когда в Пломфильде наступил выпускной, на небе сияло яркое солнце, в саду расцвели розы, а на грядках уже поспевала земляника. Колледж кишел нарядными девушками в белых платьях, радостными юношами, родственниками и друзьями всех учащихся и важными сановниками, почтившими выпускной своим посещением. Присутствие женщин вносило в празднество ту красоту и оживление, которые совершенно отсутствуют в мужских учебных заведениях. Девушки, сидевшие весь год над учеными книгами, не утратили искусства украшать залу цветами. Глаза, утомленные занятиями, светились тепло и приветливо навстречу собиравшимся гостям, а под белой кисеей бились те же трепетные надежды и мечты, как и те, которые волновали сердца под суконными костюмами студентов.
В колледже, на Парнасе и в старом Пломе, виднелись оживленные лица, так как студенты и профессора спешили навстречу своим гостям. Всех принимали одинаково радушно независимо от того, являлись ли гости в богатых экипажах или приходили пешком. Мистер Лори и его жена заведовали приемом, и дом их был переполнен. Миссис Мегги с Дейзи и Джози суетилась среди девушек, руководя их туалетами и следя за убранством залы. Миссис Джо была занята по горло и в роли жены директора, и как мать Теда. Потребовалось все искусство и весь авторитет этой энергичной женщины, чтобы облачить своего непокорного сына в его праздничный костюм.
Тед ничего не имел против того, чтобы быть хорошо одетым, напротив, он обожал хорошее платье и благодаря своему высокому росту пользовался уже привилегией носить фрак, который был ему подарен кем-то из его друзей. Общее впечатление было очень смешное, но он стойко выдерживал насмешки товарищей и тщетно вздыхал о касторовой шляпе, на которую его неумолимая мать наложила строжайшее вето. Тед доказывал, что в Англии десятилетние мальчики носят подобные головные уборы и выглядят «очень шикарно», но миссис Джо стойко отвечала, поглаживая его желтую гриву:
— Друг мой, ты уже достаточно карикатурен. Если я позволю тебе надеть высокую шляпу, ни тебе, ни мне нельзя будет оставаться в Пломфильде, так как решительно все поднимут нас на смех. Ты совершенно достаточно смахиваешь на лакея, а потому удовольствуйся тем, что ты уже имеешь.
Не получив желаемого, Тед постарался утешиться, нарядившись в необычайно высокий и жесткий воротник и в совершенно изумительный галстук. Эта выходка являлась чем-то вроде мщения его жестокосердной матери, так как воротники приводили прачку в отчаяние, а завязывание галстука требовало такого искусства, что пришлось звать на помощь трех женщин, прежде чем Теда удалось удовлетворить. В такие критические минуты Роб проявлял редкостное терпение. Его собственный туалет совершался необыкновенно быстро и отличался простотой и скромностью. Но азарт Теда не имел границ; крики, свистки, приказания и стоны раздавались из той комнаты, где взбешенный лев испытывал терпение кроткого агнца. Миссис Джо не вмешивалась до тех пор, пока из двери не вылетела пара сапог, сопровождаемая дождем головных щеток. Тогда, опасаясь за жизнь своего старшего сына, она отправилась на помощь и частью лаской, частью строгостью убедила Теда прекратить свои ухищрения. Наконец туалет был закончен. Фрак оказался немного широким в плечах, но из-под открытого жилета виднелась блестящая накрахмаленная грудь рубашки, вполне соответствовавшая важности момента. Блестящие узкие сапоги, светлые перчатки, тросточка и — о, горе! — ненавистная соломенная шляпа дополняли его костюм. В петлице красовался цветок, а цепочка от часов небрежно болталась на жилете,
— Что вы на это скажете? — спросил он, появляясь перед матерью и кузинами, которых он должен был сопровождать в колледж.
Дружный взрыв смеха и восклицанья ужаса были ответом, так как он искусно наклеил себе белокурые усики, которые надевал во время спектаклей. Это украшение очень шло к нему и служило хоть некоторым утешением за отсутствием злополучной шляпы.
— Сними их сейчас же, несносный мальчишка! Что бы сказал твой отец, если бы он знал о твоих шалостях в такой торжественный день, как сегодня, — сказала миссис Джо, стараясь говорить строго. Но в душе она решила, что изо всех многочисленных юношей пальма первенства за красоту, бесспорно, принадлежит ее долговязому сыну.