С севера и с юга на Москву надвигались крупные танковые группировки врага, шли тяжелейшие бои.
Однажды ночью полк подняли по тревоге.
– Занять оборону! – приказал командир полка капитан Довнар.
– Неужели фашисты прорвались? – размышлял вслух Женя. – Тогда надо танки артиллерией встречать!
– Ладно-ладно, полководец, – неожиданно прикрикнул на него Сережа. – Смотри лучше, куда какие гранаты кладешь! Не путай: вот сюда – лимонки, а сюда – противотанковые. С ними и будешь танки встречать, если артиллерия не успеет...
Пулеметный расчет устроился в одном из бетонных колпаков на берегу реки Сходня. Все было готово – винтовки и гранаты, «максим» и ленты, набитые обычными и зажигательными патронами. И тут-то пулеметчики почувствовали, что ночь выдалась весьма морозной.
– Это под колпаком бетонным так студено... – сказал друзьям Леня.
– А нам что – от этого знания теплее? – резонно спросил Борис. – Давайте лучше сообразим, как согреться. Иначе в случае опасности руками двигать не сможем.
– Тут, пониже по берегу, деревья поваленные есть. Можно дровишек принести, – предложил ушлый Женька.
– Ты что, костер собираешься разводить? – удивился Леня. – Нельзя – демаскировка.
– Так это на открытом месте нельзя! А я предлагаю в блиндаже, позади колпака. Дверь закроем, а дым выведем вбок. Лады?
Костерок разгорался как-то нехотя. Неохотно уходил и дым: много его оставалось внутри. Резало глаза, першило в горле, но все же стало немного теплее. Вскоре все до того прокоптились, что на черномазых лицах выделялись лишь зубы и глаза.
Леня организовал дежурство у пулемета, а остальные засели в блиндаже. Прошло около часа. Вдруг сверху донесся какой-то шумок.
– Затопчите костер! – крикнул Леня и выскочил наружу.
Поверху к колпаку приближалась группа военных, которую сопровождали командир полка и лейтенант – комвзвода. Леня обернулся, посмотрел на свой расчет – черт возьми, – негры натуральные! Но делать уже было нечего...
Он вскочил на бруствер и шагнул к первому военному, сразу узнав в нем генерала Артемьева.
– Пулеметный расчет занимает огневой рубеж. К бою готовы!
Артемьев глянул все понимающими глазами на молодого командира, на его расчет, легонько улыбнулся и ничего не сказал. Прошел вокруг колпака, заглянул внутрь, проверил сектор обстрела и... остался доволен.
– Вот только замаскировать надо точку получше и перекрыть ход сообщения, – обратился он к лейтенанту. – А так все в порядке. Как самочувствие, расчет? Нормальное? Ну, несите службу. Пошли дальше, товарищи... – И начальство двинулось мимо прокопченного блиндажа.
Отбой объявили через сутки. И снова начались учения. А в это же время – ребята знали – разворачивалось гигантское сражение за Москву, и весь состав Коммунистической дивизии, естественно, рвался в бой.
«...Предстоит встретиться с врагом, – записал Леня в дневнике. – Когда это будет? Сроки волнуют всех... Положение очень напряженное. Участились тревоги. По дивизионной газете можно судить, что наша дивизия уже вступила в соприкосновение с противником...»
Действительно, дивизия в те дни получила задание провести разведку боем в районах Солнечногорска, Наро-Фоминска, Истры, Волоколамска.
Восемнадцатого ноября одна из групп разведчиков изучала систему огня противника вблизи Солнечногорска. У деревни Литвиново разведчики разделились на группу прикрытия и ударный отряд.
– Встречаемся у Есиново. Если нас будут преследовать, постарайтесь отсечь их фланговым огнем, – сказал командир взвода, входящего в ударный отряд.
Забрезжил рассвет. Короткими перебежками, от дома к дому разведчики миновали окраину Солнечногорска.
Тишину нарушало только легкое похрустывание снега под ногами.
– Стой! – шепотом скомандовал командир взвода. – Отсюда уже можно засекать. Вон зенитная батарея.
– А слева, за домами, – еще одна!
– Жаль, что не видно площади... Придется продвинуться вперед. Фашисты сами нам такую возможность предоставляют: часовых нет. За мной!
Танки они заметили, не доходя площади.
– Еще ближе! – приказал командир. – Пойдете вдвоем: один – прямо, другой – справа...
Немецкий часовой обходил колонну танков. Он шел вдоль машин, махал руками, стучал ногой об ногу, греясь, – словом, чувствовал себя вне опасности. Но, когда вышел на открытое место, снял винтовку с плеча и внимательно оглядел площадь, вдруг заметил тень, мелькнувшую от дома к дому. Часовой вскинул винтовку, выстрелил. Но тут же второй разведчик, вынырнувший сбоку, свалил его ударом штыка.
– Назад! – крикнул командир. – Ложись!
Разведчики укрылись за домами и приготовились к схватке. Они ждали тревоги, бешеного огня, окружения... Но вокруг по-прежнему было тихо.
– Крепок, видать, зоревой сон у фашистов, – усмехнувшись, сказал командир. – Ну и слава богу.
Фашисты обнаружили отряд только по выходе из города. Застрочили пулеметы и автоматы, по шоссе к деревне Есиново помчались мотоциклисты, чтобы преградить разведчикам путь отхода. Но у обочины шоссе из заснеженных кустов по мотоциклистам стеганули очереди автоматов – это в бой вступила группа прикрытия.
Соединившись, разведчики отбили первый натиск преследователей. А затем резко свернули с шоссе и по западному берегу Клязьмы спустились к водохранилищу.
Двое разведчиков, прикрывавших отход у Есиново, погибли. Командир взвода был тяжело ранен. Но добытые такой ценой сведения о скоплении танков, о расположении вражеской артиллерии оказались очень нужными командованию.
Через пять дней, двадцать третьего ноября, на этом же направлении разведку боем произвели более крупные подразделения: два стрелковых батальона, усиленные двумя артиллерийскими батареями и противотанковым истребительным дивизионом.
На подступах к Солнечногорску при переходе железнодорожного полотна фашисты встретили разведчиков орудийным огнем.
– Батарея, к бою! Осколочными!.. – раздалась в ответ команда. Началась артиллерийская дуэль.
Фашисты стремились не только создать непроходимую огненную преграду, но и оттеснить разведку от города и уничтожить ее. Перешла в атаку вражеская пехота, которую поддерживали танки.
– Орудия – вперед, на прямую наводку! Бронебойными! – скомандовал командир батареи.
По щитам звонко били пули и осколки, то и дело ударялись комья мерзлой земли, вывернутые разрывами. Но артиллеристы продолжали вести огонь прямой наводкой по фашистским танкам.
У панорамы первого орудия упал на станину наводчик. Осколок снаряда исковеркал его каску. Убитого оттащили, и к прицелу стал командир орудия сержант Маланин. К тому времени он уже был ранен в грудь, но, пересиливая боль, продолжал бить но танкам прямой наводкой. Вот один танк дернулся и замер... Еще одно попадание – и снесена башня... У другого лопнула и разметалась по снегу гусеница...
Поблизости опять разорвался вражеский снаряд. Ничком упал заряжающий. Осколок сорвал кожу с виска Маланина. Сержант вытер кровь, заливавшую глаз, и снова приник к панораме, крича:
– Снаряд! Подносчик, давай снаряд!
Пока батарея отбивала атаку немецких танков, ударная группа двух батальонов ворвалась с севера в Солнечногорск и разгромила заранее засеченные зенитные батареи, облегчив тем самым действия нашей авиации.
На следующий день артиллерийский истребительный дивизион отразил натиск фашистских танков и мотопехоты. А второго декабря группа разведчиков вместе со взводом танков смелым рейдом захватила четыре населенных пункта. В их руках оказались три фашистских танка, тридцать пять автомашин с боеприпасами, двадцать пять мотоциклов, много оружия...
Вот как на деле выглядело то самое «соприкосновение с противником», о котором записал в дневнике Леня.
Конечно, к разведке боем допускались лишь самые опытные из числа бойцов и командиров Коммунистической дивизии. В разведывательные группы отбирались те, кому уже довелось повоевать с японскими интервентами, с белофиннами, или по крайней мере прошедшие срок службы в армии.
Но молодые пулеметчики, бывшие студенты, тоже рвались в бой. Как же так: идет битва за Москву, а их, москвичей-добровольцев, не допускают участвовать в ней? Почему преимущество за теми, кто уже имеет военный опыт? Разве этот опыт приобретается не в бою?
И однажды, почувствовав себя совсем обделенными, Леня, Борис, Женя, Сережа и их товарищи пришли к политруку роты – старому коммунисту Петрухину.
– Думаете, одни в бой рветесь? Вся дивизия стремится на передовую! – строго сказал им Петрухин. – Но раз нас держат на этом рубеже, значит, так нужно. Пора привыкать к дисциплине и перестать мальчишествовать... – И мягко, по-отечески добавил: – Как вас таких сразу в бой бросить? Пропадете ведь без толку!
– Как это без толку? – вскинулся Женька.
– Представь себе! Вы бы лучше вот о чем подумали: обстановка тяжелейшая, бои смертные на подступах к столице, каждый штык на счету, а нас – добровольческую дивизию – все-таки до поры тут выдерживают... Еще стрельбы, еще учения... в такое-то время! Стремятся получше подготовить вас к боям... О чем это говорит? О заботе. Цены такой заботе нет! И еще – не только о сегодняшнем дне там думают. Значит, есть твердая уверенность в том, что под Москвой фашистам от ворот поворот дадут. Подумайте-ка над всем этим и вы...
И опять потянулись будничные дни, туго, как обойма патронами, заполненные черновой работой. Поздно вечером третьего декабря Леня отметил в дневнике:
«Ночью – минус тридцать три, днем – минус двадцать шесть. Вовсю разыгралась русская зима. Теперь фашистам туго придется. Природа словно подыгрывает нам: так рано начались морозы...»
И, не удержавшись, приписал:
«Встретил Наташу и Машу. Они пришли стрелять в наши края. Вот я обрадовался, а то за три дня соскучился, признаться...»
Днем пулеметчики слышали гром боев, проходивших впереди. По ночам на горизонте полыхали зарева сражений. Мимо расположения дивизии безостановочно двигались вереницы войск, шла боевая техника.