Невесте?
Григорий Викторович окидывает меня презрительным взглядом, словно рядом с его сыном стоит мусорный пакет, а не падчерица, и покидает комнату. Вслед за ним, отсканировав стальными глазами меня, выходит мама.
Что это было?
Единственный вопрос, который сейчас возникает в моей голове среди всей этой неразберихи. Понятно, что родители застукали нас с поличным, а Дан пытался защитить нас. Пытался…
Слова отчима проникают в самую грудь, добираются до сердца и разбивают его на тысячу осколков. О какой невесте говорил Григорий Викторович? О той стерве, которую Дан бросил полгода назад? Если о ней, то почему Дан молчит? Почему ничего не говорит в своё оправдание? Или…
— Не смотри на меня так, — Дан первый нарушает тишину, когда сердитые родители оставляют нас наедине друг с другом.
— Как мне еще на тебя смотреть?
Ярость вскипает внутри меня вперемешку с горечью. Гляжу в спокойные глаза самого дорогого человека на свете. Они теряют зеленый оттенок, становятся чисто-серыми. Ледяными. Они заставляют меня дрожать от страха и неизвестности. От отчуждения и холода, которым в один миг наполняется моя комната.
— Ты знала, на что шла. Наша интрижка не могла длиться вечно. Родители все равно узнали бы, наши акционеры не потерпели бы такой грязи.
— Грязь? Интрижка? — мой голос поднимается выше на пару тонов. — Так ты называешь нашу любовь?
— Мы — одна семья, Эльза. У нас нет будущего, и не будет. В следующем месяце я женюсь, а ты продолжишь учиться. На этом все.
Не верю, что выслушиваю все это, глядя на некогда родного человека. Что мы сейчас, глядя друг на друга, как несколько минут назад, кажемся чужими. Между нами будто выросла стена, не позволяющая понять друг друга. Кто стоит передо мной? Проекция Дана из параллельной вселенной? Почему он разбивает мне сердце жестокими словами?
В горле появляется комок, который невозможно проглотить или подавить. В глазах собирается влага, грудь простреливает несколькими невидимыми пулями, ранящими мое сердце. Я не хочу плакать при нем, но слезы сами скатываются по щекам, оставляя извилистые дорожки.
За что он так со мной? За что?
— Не реви, это лишнее. Лучше прекратить это сейчас.
— Зачем ты так? — спрашиваю сквозь слезы. В его глазах на мгновение появляется лучик света в виде зеленого блика, однако он быстро пропадает.
— Так надо…
Надежда, возникшая на миг в груди, гаснет. Он чужой. Абсолютно чужой. Он больше не мой Дан, которого я ждала с работы, не мой Дан, с которым мы планировали открыть картинную галерею. Он не тот мужчина, с которым я чувствовала себя спокойной.
— Жду тебя завтра на помолвке. Надеюсь, ты порадуешься за нас.
Я никогда не порадуюсь за тебя, Дан. Я никогда не посмотрю ни на тебя, ни на твою невесту в восхищении. Ты согрел, зацепил, привязал к себе, а затем сломал. Только что ты оставил от меня острые осколки, которые будут наносить окружающим колющие удары.
Ты был всем для меня, пока однажды не стал абсолютно чужим.
Дан разворачивается, чтобы покинуть мою комнату. Вот и все. Это последняя встреча, день, который должен был стать самым счастливым в моей жизни. В нашей. Потому что…
— Стой! — рывком хватаю его за руку и заставляю остановиться. Если не признаюсь сейчас, то будет поздно. Мы разойдемся по разным дорогам, разным полюсам. Он должен знать о нашем м…
— Не стоит, — Дан резко выдергивает руку. — Давай просто выкинем из головы наши отношения.
Что если я не смогу их выкинуть? Я не смогу забыть тебя, оставить, выбросить твой образ из сердца. Как я это сделаю, если ты клещами вцепился в меня? Если я вцепилась? Что мне делать, Дан?
Он никогда не ответит на мои вопросы, потому что я их никогда не задам.
Дан разворачивается, напоследок оглядев меня с головы до ног своими серебристыми глазами, и быстрым шагом покидает комнату. Он оставляет меня одну. Навсегда. Плевать, что мы живем в нескольких метрах друг от друга, сейчас он все равно чужой.
Я не успела ему сказать о нашем ребенке, которого ношу под сердцем…
Вокруг меня образуется тьма. То ли потому, что Дан выключил свет перед уходом, то ли потому, что передо мной нет света в конце тоннеля, который покажет мне выход из этой ситуации. Избавит от боли, которой хочется избежать.
Я осталась абсолютно одна. Дан не узнал, что я жду ребенка. Нашего ребенка.
Не знаю, сколько плачу в комнате, заглушая всхлипы подушкой. Вокруг сплошная тьма, наполненная болью и разочарованием. Когда мама входит в комнату с чемоданом в руках, слезы не перестают лить из глаз. Я едва различаю в полутьме женщину, которая меня родила, и смотрит она так, словно я совершила смертный грех. Возможно, в какой-то степени так оно и есть, я не должна была влюбляться в сводного брата, но…
Неважно…
— Ты уезжаешь отсюда!
Смотрю на нее удивленно в попытке осознать, что она говорит и что требует от меня. Идеальное лицо, как всегда, непроницаемо, не могу прочитать эмоции даже не из-за плохого зрения и слез, а потому что их нет.
— Куда? — испуганно спрашиваю я, сжавшись в комок.
— Далеко! Ты больше не опозоришь нашу семью!
Это и есть конец? Я остаюсь одна, с ребенком в животе, без поддержки родителей и любимого…
Что мне делать дальше?
Глава 22. Диагноз
— Что?! — Алена округляет золотистого цвета глаза. Кажется, что они вот-вот выпрыгнут из орбит, но я почти не придаю этому значения.
В руках чемодан с моими немногочисленными пожитками, на плечах — рюкзак с планшетом и телефоном. И я. Разбитая. Убитая. Потерянная. Единственное, куда привели меня ноги — общежитие подруги. Толя хотел отвезти меня, но мама запретила ко мне приближаться. Теперь я… изгой. Не думала, что когда-нибудь скажу это. Но правда есть правда, от нее не убежишь.
— Родители все узнали и выгнали меня из дома, — повторяю, еле выговаривая слова. — Можно остановиться у тебя на некоторое…
— Проходи, конечно! Давай сюда свой чемодан! Наверняка нельзя таскать тяжелое! Черт возьми, Эльза, как ты его несла до пятого этажа?
Не знаю. Наверное, преодолевая слезы, неуверенность и беспомощность. Кроме подруги у меня больше никого нет. Трудно осознать это, трудно принять реальность, которая так внезапно обрушилась на тебя. Когда-то ты убеждала себя, что не одинока, что у тебя идеальная семья и есть любимый парень. Но это был самообман. Действительность оказалась гораздо жестче, чем можно было представить
В действительности я осталась одна и беременная…
— Есть будешь? Я приготовила супчик, — как ни в чем не бывало спрашивает Алена, разместив мой чемодан под своей кроватью. Раньше она жила с соседкой, но та съехала от нее, поэтому второе койко-место свободно, пока комендант не нашел нового жильца.
— Нет, спасибо.
— Ты совсем худая! Как ты будешь вынашивать ребенка?
— Что? — непонимающе гляжу на подругу. — Думаешь, у меня есть шанс родить малыша?
— Почему нет?
— Я осталась одна, Алена! Совсем одна! Я не нужна Дану! Он женится, у него свой бизнес. Я не нужна никому, ты это понимаешь?
— Так, перестань повышать голос и послушай меня! — Подруга подходит близко ко мне и таким же настойчивым тоном произносит: — Ты нужна Ему.
Она аккуратно берет мою прохладную ладонь и прикладывает ее к животу. Он плоский, еще не вырос до размеров сочного арбуза. Как бы странно это ни звучало, но оттуда исходит тепло. Такое легкое, едва ощутимое. И нет, это не тепло кожи или тела. Оно ощущается изнутри, в том месте, где я касаюсь его.
Я не одна…
— Что мне делать? — спрашиваю сквозь вновь навернувшиеся слёзы.
— Для начала нужно встать на учёт. У нас в поликлинике вроде сидит кто-то. Это не ваш мажорный врач, зато бесплатно и качественно.
О качестве университетских врачей говорить не приходится, однако других вариантов у меня нет. Мне страшно думать, что со мной произойдёт, если я рожу малыша, но ещё страшнее, если пойду на аборт. Мама дала немного денег, но их хватит на пропитание, не более того.
— Но как же… как же…
— Мы справимся. Может, на кафедре разрешат поработать. Поживешь пока у меня. Не переживай, выкрутимся.
Так хочется надеяться на лучшее. На то, что все пройдет, что боль отступит, а я больше никогда не почувствую, каково это, любить не взаимно. Каково это, когда с тобой играют, манипулируют тобой, привязывают. А потом выбрасывают, словно ненужную вещь
Я справлюсь. Я обязательно справлюсь. Я не одна.
— Здравствуйте, — открываю ветхую дверь в кабинет гинеколога. — Можно…
— Ой, заходи уже! Не стой на пороге! — выкрикивает полная женщина за сорок, не поднимая головы.
Аленка предупреждала, что эта врачиха окажется не самой дружелюбной, но я не ожидала, что все будет настолько плохо. Ее темные брови вразлет вот-вот сомкнутся на переносице от негодования. В прошлый раз я немного оторопела от её резкости, сегодня уже знаю, чего от неё ожидать.
В первый приём, когда я вставала на учет, она накричала на меня, что я пришла только на десятой неделе, очень неаккуратно проверяла мое здоровье, не говоря о том, что у меня осталась небольшая гематома после сдачи анализа крови и неприятный осадок после сдачи генетического анализа. Но это все ерунда. Ради моего малыша я потерплю и такое отношение.
— Ну и что ты сидишь? Рассказывай! — отрывается гинеколог от записей. — Анализы сдавала?
— Я? Да, конечно! Вы на прошлой неделе меня посылали.
— Уже лучше. Кто ты у нас? Богатова?
От произнесённой фамилии мое тело цепенеет, а дыхание резко останавливается. Мама когда-то настояла на смене фамилии, чтобы мы выглядели одной семьей. Я не сопротивлялась, прислушалась к требованию матери. Только «крепкая» семья распалась после нашего позора. После моего позора. Я не знаю, что происходит с ними, как они живут. Наверное, счастливы, что избавились от проблемы.