она бы уже спасла нас раньше, ведь не кто иной как вы давали нам прежде советы. Это, как и все прочее, мы простили вам, и никто не станет более ставить вам этого на вид. Научитесь только наконец познавать самих себя, и молчите.
Эти речи заклинают вас, коммерсанты. До сих пор вы, за немногими исключениями, были в душе своей врагами отвлеченного мышления и всякой науки, которая желала быть чем-то сама по себе, хотя вы и делали вид, будто питаете ко всему этому только благородное презрение. Вы, как только могли, старались держаться подальше от тех людей, которые занимались такой наукой, и от их предложений; и величайшая благодарность, на которую они обыкновенно могли рассчитывать от вас, – было обвинение в сумасшествии или совет отправить вас в дом умалишенных. Ученые же, со своей стороны. Хотя и не осмеливались высказываться о вас с такой же откровенностью, потому что они зависели от вас, но подлинное мнение их о вас в тайне сердца было таково: что вы, за немногими исключениями, – пустые болтуны и надменные хвастуны, недоучки, лишь мимоходом побывавшие в школах, слепо бредущие и плетущиеся по старой колее, не желающие и не могущие ничего другого. Накажите их ложь самим делом, если они лгут, и воспользуйтесь для этого предлагаемым вам сейчас случаем; отложите свое презрение к основательному мышлению и науке, прислушайтесь, услышьте и научитесь тому. Чего вы не знаете; в противном случае ваши обвинители окажутся правы.
Эти речи заклинают вас, мыслители, ученые, писатели, которые еще достойны этого имени. Упомянутые сейчас упреки коммерсантов по вашему адресу были, в известном смысле, не лишены основания. Вы часто слишком беззаботно оставались в области чистого мышления, не тревожась судьбой действительного мира и не справляясь о том, как можно было бы соединить эту область мысли с действительностью; вы описывали друг другу свой собственный мир, и оставляли мир действительный в стороне, чрезмерно им пренебрегая и презирая его. Правда, всякий порядок и устроение действительной жизни должны исходить от высшего упорядочивающего понятия, а движение по привычной колее не даст жизни строя и порядка; это – вечная истина, и она именем Божиим повергает ниц и предает нескрываемому презрению всякого, кто осмелится заниматься торговлей, не зная об этом. Но между понятием и введением его в особенную жизнь каждого человека лежит великая пропасть. Заполнить же эту пропасть – это и дело коммерсанта, который, конечно же, уже и прежде учился достаточно для того, чтобы понимать вас, – и ваше собственное дело, ибо вы не должны забывать о жизни ради вашего мира идей. Здесь вы оба встречаетесь. И пусть лучше, вместо того чтобы подозрительно коситься друг на друга через эту пропасть и унижать друг друга, каждый из вас приложит старание, чтобы заполнить со своей стороны эту пропасть, и проложить таким образом путь к соединению. Поймите же наконец, что вы оба необходимы другу так же, как необходимы друг другу голова и руки.
Эти речи заклинают вас, мыслители, ученые, писатели, которые еще достойны этого имени, еще и в других отношениях. Пусть ваши жалобы на всеобщую поверхностность, безмыслие и рассеянность, на самомнение учености и неиссякаемую болтовню, на презрение всех сословий к серьезности и основательности, справедливы, – каковы они и есть действительно. Но какое же сословие воспитало все эти сословия, и превратило для них все научные занятия в игру, и с самой ранней юности поощряло в них эту мнимую ученость и эту пустую болтовню? Кто же это продолжает и ныне воспитывать даже и те поколения, которые уже вышли из ученических лет? Самая очевиднейшая причина тупости нашей эпохи заключается в том, что она до отупения начиталась написанных вами ученых трудов. Почему же все-таки вы по прежнему так усердно заботитесь о том, чтобы дать новое развлечение уму этого праздного народа, хотя вам и известно, что он ничему не научился и не желает ничему учиться; называете его публикой, льстите ему титулом вашего судьи, натравляете его на ваших соперников, и всеми средствами пытаетесь привлечь на свою сторону эту слепую и путаную толпу; для чего, наконец, сами даете ему в ваших рецензионных заведениях и журналах и материал, и образец для его страсти к опрометчивым и скороспелым суждениям, потому что судите в них так же бессвязно, наудачу и по памяти, и по большей части так же пошло, как мог бы судить и последний из ваших читателей? Если не все вы думаете так, если среди вас еще есть люди более благородного образа мысли, то почему же эти благомыслящие не объединятся, чтобы положить конец бедствиям? Что касается в особенности молодых коммерсантов, то они прошли вашу школу, вы сами это говорите. Почему же они не воспользовались этим пребыванием их в ваших школах по крайней мере для того, чтобы внушить им некоторую степень немого уважения к наукам, и сломить самомнение хотя бы в юношах благородного происхождения, и показать им, что сословие и происхождение не означает никакого преимущества в делах мысли? Может быть, вы уже тогда льстили им и неподобающим образом выделяли их среди прочих учеников, – так терпите же теперь то, чему вы сами были причиной!
Они, эти речи, хотели бы оправдать вас, допустив, что вы не понимали всей важности своего дела; они заклинают вас с этой же минуты признать вполне эту важность его, и никогда не исполнять его отныне как простое ремесло. Научитесь уважать самих себя, и покажите своим поведением, что вы себя уважаете, тогда и мир станет уважать вас. Первое же доказательство этого вы представите тем, что станете усердно влиять на предлагаемое здесь всем волевое решение, и тем, как вы поведете себя при этом решении.
Эти речи заклинают вас, князья Германии. Те, кто создает у вас впечатление, будто народу вовсе не позволено говорить вам что-нибудь, или будто ему нечего вам сказать, – презренно льстят вам и злостно клевещут на вас же самих; гоните их прочь от себя. Истина состоит в том, что вы рождаетесь таким же невежественными, как и все мы, прочие люди, и что если вы должны когда-нибудь выйти из этого естественного невежества, вам нужно слушать других и учиться у них, так же точно, как и нам. Ваша доля вины в той судьбе, что постигла теперь вас вместе с вашими народами, была изложена здесь самым снисходительным и, как мы полагаем, единственно справедливым и правильным образом, и вы не можете пожаловаться на эти речи, если, конечно, вы не желаете слышать от всех только лесть, а никак не правду. Забудем все это, – как и мы все тоже хотим, чтобы наша доля вины была предана забвению. Теперь, как для всех нас, так и для вас, начинается новая жизнь. Пусть только мой голос дойдет до вас через все то ваше окружение, которое обыкновенно делает вас недоступными! Он может сказать вам с гордым самосознанием: вы властвуете народами, верными, восприимчивыми, достойными всякого счастья, какими не властвовали князья ни в какой эпохе и ни у какой нации. Они умеют ценить свободу и способны жить свободно; но они последовали за вами на кровавую войну против того, что казалось им свободой, последовали потому, что вы того желали. Некоторые из вас впоследствии пожелали иначе, и народы последовали за вами на войну, которая должна была казаться им войною за искоренение одного из последних остатков немецкой независимости и самостоятельности; тоже потому, что вы того желали. С тех пор они терпят и сносят тягостное бремя общих бедствий; и они не перестают хранить верность вам, питать к вам искреннюю преданность и привязанность и любить вас, как Богом данных им опекунов. Если бы вы только могли наблюдать за ними неприметно для них самих; если бы вы только могли, освободившись вполне от вашего окружения, которое не всегда представляет вам самую прекрасную сторону человечества, сойти в дом горожанина, в сельскую хижину, и следить спокойным созерцанием за тихой и сокровенной жизнью этих сословий, к которым удалилась, похоже, та верность и порядочность, которая все реже встречается ныне в жизни высших сословий, – то конечно, о конечно вами овладела бы решимость подумать серьезнее, чем когда-либо прежде, о том, как вы могли бы помочь им. Эти речи предложили вам одно средство подобной помощи, которое они считают средством верным, радикальным и решающим. Пусть ваши советники подскажут вам, считают ли они сами так же точно, или им известно лучшее средство, только средство столь же решительное. Но убеждение в том, что что-то должно быть сделано, и сделано немедленно, и нечто радикальное и решительное, и что время полумер и новых способов тянуть время прошло навсегда, – это убеждение они охотно желали бы создать в вас самих, если бы только могли, потому что они по-прежнему доверяют, более всего, вашей честности.
Эти речи заклинают вас. немцы, всех вместе, какое бы место ни занимали вы в обществе, чтобы каждый из вас, кто способен думать, подумал прежде всего о предложенном ими предмете, и чтобы каждый сделал для этого то, что ближе всего именно ему, на его месте.
К этим речам присоединяются и заклинают вас ваши предки. Подумайте, что с моим голосом сливаются голоса ваших праотцов из туманного прошлого, которые своими телами заграждали путь надвигающемуся мировому господству Рима, которые своей кровью завоевали независимость своих гор, равнин и потоков, ставших при вас добычей чужеземцев. Они взывают к вам: замените нас собою, передайте потомкам память о нас такой же почтенной и безупречной, какой вы сами узнали ее и какая дает вам право хвалиться этой нашей славой и вашим происхождением от нас. До сих пор считали, что наше сопротивление было великим, благородным и мудрым, все видели в нас посвященных в тайны, вдохновенных исполнителей божественного провидения. Если иссякнет род наш в вас, то честь наша обратится в позор, а мудрость – в безумие. Ибо если немецким племенам надлежало погибнуть, раствориться в римстве, то лучше бы было нам слиться с древним Римом, чем с новым. Перед древним Римом мы устояли и победили его; а вас новые римляне растоптали в прах. Раз так случилось, вам и не нужно теперь побеждать этих римлян физическим оружием, – только дух ваш должен возвыситься и прямо стоять перед ними. Вам выпала много величайшая судьба – первым положить начало царству духа и разума, и уничтожить всякую грубую физическую власть как властвующее миром начало. Если вы совершите это, то будете достойны своего происхождения от нас.