11. Да, ради Зевса, если бы кто, оставив страну, причастную лучам солнца, явившись во мрак Киммерийцев, пробыв там несколько месяцев, и явившись потом в прежнее место, которого лишился по доброй воле, стал винить того или другого человека, непричастного к тому, разве бы он не был клеветником? Ты сам для себя пожалел света. Так сам себе и предъявляй обвинение.
12. Итак то, что они явились туда из жажды безделья, а притворяются, будто принадлежать к числу работающих с охотой, ясно и из того, как они пренебрегли средствами для запоминания древних речей, ясно и из того, как юноша вернулся ожиревшим, наростив себе тела. А большим доказательством того же является, что возвращение его последовало после весьма многих. А тот, кто одно сделал быстро, другое медленно, разве не признает, даже молчаливо, что одному рад, другим тяготится?
13. И если бы вам было какое-нибудь дело до речей, вы брали бы пример с меня, оставшегося. И то же бы сделали и вы, если бы вы признавали, что я лучше вас видел, как надо поступать, если не по чему либо другому, то по зрелости своих лет, а мы знаем, как много приписываете возрасту глава поэтов. В действительности, осудив меня, будто я жажду смерти, а себя самих признав рассудительными, вы повредили деревенскими удовольствиями делу Муз. После того как, наконец, вы решили вернуться, как могли вы винить меня тут, будто вы жаждали моих наставлений, а я не давал вам участвовать в них?
14. Но я не переставал, и раньше перемены обстоятельств к лучшему, отправлять свои обязанности, но, с столь большего числа учеников спустившись до двенадцати, потом до семи, я не стал менее рачительным, но ходил в школу ради столь малого числа, и при том не менее ретиво, чем раньше, и каким был я среди большего количества учеников, таким оставался и среди столь немногих, нимало не изменив правилам этого дела. И даже возникло некое лестное наименование оставшимся от самого того факта, что они остались. И вам можно было бы быть в числе них, если бы вы хотели. На самом деле, пропьянствовав столько дней, вы явились горячими радетелями слова и ожидаете, что ваши попреки против меня восторжествуют по давности времени.
15. «Да, говорит он, мы провели много дней в состязаниях [5] с Гомером и Демосфеном». Причину этого можно найти в обстоятельствах, а не во мне. С одним вы покончили и о быстроте умалчиваю, а писать более законченным стилем нельзя было тотчас же, но надо было сперва пройти одну книгу и пройти при том не одному, но с другими девятью юношами или большим числом, но никак не меньшим. Таких не оказывалось.
{5 Срв. ер. 407. 187.}
16. А установлять новый порядок из за одного какого-нибудь безумствующего было бы самым бестолковым шагом и клало бы тень на прежнее время. Поэтому другой вместо меня, давая то, что прочел, поступал так согласно моему решению. И он был при этом так полезен, что вы ни в чем не упрекали его и нередко восхищались, хотя вы умели злословить. Так то преподавание велось им, а что сочинялось в виде состязаний, то я исправлял и установлял, и двое служили вам вместо одного. Итак это не значило ничего не делать, но то было двойным выигрышем.
17. Если же ты говоришь мне о болезни в сочленениях, ты винишь Судьбу, а не меня. Ведь не скажешь же ты, чтобы я выражал пожелание болезни, пожелание того, чтобы день и ночь кричать от боли и проводить время больше в обществе врачей, чем среди книг. И преподавание не было мне более в тягость, чем те тягостные и принудительные средства, какие употребляли врачи и которые были мучительнее той муки, успокоить которую они пытались.
Так я много доискивался средств в помощь сочленениям, но они оказались ничего не содержащими, кроме надежды.
18. Так ты, отбросив сострадание, винишь меня в нерадении? Но демона к ответу не притянешь, и разве мое то, что не мое? Как если бы кто стал порицать мертвого, что отсутствием жизни он положил конец и возможности что-нибудь делать. Но иной сослался бы в защиту трупа на богинь Судьбы и их власть и на то, что предстояло умереть согласно последней и что со стороны умерших не может быть никакой деятельности. Ты же, если бы, будучи пленником, я был скован поймавшими меня грабителями, разве стал бы меня винить, что я не исполняю обязанностей учителя для юношей, а когда меня сдерживают узы, гораздо более мучительные, добавил бы, и крепкие, станешь требовать попечения моего о юношах, того, чтобы один и тот же человек не мог двинуться с места, а танцевать мог?
19. Но воин, жаждущий схватки и битвы, скованный внезапною болезнью, видит своего военачальника огорченным, но его не обвиняющим, и нет никого из людей столь наивного, чтобы он стал подвергать такого судебному преследованию как дезертира. Я же, по той же необходимости упустив нечто в своих обычных обязанностях, встречу обвинителя? Да кто, захворав, считается преступным за то, что захворал? Никто, разве только если он сам привил себе болезнь. Это может приключиться с человеком от многих причин. И на гимнастических состязаниях мы не раз видали, как атлеты заболевают и не могут выступить [6], и на них обращается сострадание всех зрителей, не попрек, да и когда они вернутся домой, то их близких; но всякий сказал бы, что они неудачники, но нимало не провинились.
{6 άποδϋναι cf. том I, стр. 81, примеч. 2.}
20. Да и для города этих людей не пропало незамеченным, что я поражен таким недугом, благодаря коему мне необходимо ежегодно лежать несколько дней безгласным. Ведь он — вблизи нашего и много людей в каждом из двух ходит из одного в другой. Почему же не ходили вы в другим софистам, которые не хворали? Если же явились, дабы снести и это, почему не сносите, раз вы поступили ко мне, в то время как многие сносили это до вас, многие — теперь, вернее же все, как есть, кроме вас? Или ты один — любитель ученья, в прочих, сколько их ни есть, — стремление к другому?
21. Но ты не скажешь этого языком, поступками же своими это признаешь. Воображаю, что бы ты делал, когда бы бедствие мое растянулось на столько дней, как оно нередко бывало, когда так поступаешь при быстром облегчении? Ведь, вместо восемнадцати дней, я помощью богов прикован был к ложу на треть этого срока. Что же бы ты делал при первом размере, если так поступал при настолько более кратком?
22. Он винит также в том, что почести сохраняются мною для тех, кто умирают, одних друзей моих, других, достигших известности, третьих то и другое, четвертых ни то. ни другое, но имеющих некоторое право благодаря родственниками И он не стыдится поднимать войну на людей, которые не в состоянии уже никому причинить неприятности, но перешли в другую юдоль. Я же дорого бы ценил, если бы сам установил этот порядок, но так как другие упредили меня, подобает сохранять его и следовать примеру почтивших, а не быть хуже своих руководителей, которые, я знаю, воздавали такие почести при кончине и не уставали их воздавать, даже если мертвецы настигали одни других.
23. И никто не был столь неразумен и столь жалок, чтобы порицать эту почесть, но одни из учителей даже выносили, поднимая на руках, тех, кого увлекало бедствие, а кому не было возможности принимать участие и в этом, чтили вынос содействием юношам в речах, считая делом первой важности наставлять учеников в их обязанностях по отношению к умершим. Но этот человек хватается за столь малый срок, а винит того, кто не нарушаете столь древнего обычая, и призывает меньше чего-нибудь другого чтить труп. А между тем чего бы захотел ты, чтобы получил твой отец, если бы он умер в ту пору, когда бы ты еще посещал школу? Если знаков почета, то зачем лишаешь этого прочих? Если другого, то какими муками мог бы ты это искупить подобающим образом?
25. Таким образом, дети, он не дерзнул бы сказать даже того, чтобы этот город не выдвинул многих искусных ораторов. Из них одни приобрели известность в процессах, другие в качестве судей, третьи в помощи отечественным городам [7]. Из них каждый получил это влияние при почтении к этому закону. Если же возможно прославиться и при соблюдении закона и ни в чем не потерпеть убыли в своей риторической подготовке, и то, и другое уживается вместе, какой же справедливый предлог в поношении умирающим? [8].
{7 Три профессии намечены здесь: адвокаты, судьи, синдики.}
{8 άποπνίγομαι cf. vol. II 523, 15 (orat. ХХIV § 21), pag. 273, 10 (XVIII §-87).}
26. А что больше всего способно вызвать досаду, это то обстоятельство, что и дни, посвященные декламациям софистов, они заносят в число потраченных даром. Как, скверный зверь, как речи—вред речам? И как оратор, произносящий слово, коему надо подражать, приносит убыль подготовке в красноречии? Я заявляю, что молчание учителей не в интересах учеников, но поток их речей направляет их к тому, чтобы они могли создавать то же самое. Так случалось нам видеть и педотрибов, как в палестрах они преподают борьбу своим личным выступлением, и, кроме них, стрелков из лука, как они пускают стрелы с целью научить своих учеников, и мы знаем, что многих стрелков Аполлон подготовил таким образом.
27. Следовательно, и тот, кто хочет подготовлять риторов, пусть предлагает себя в образец тем, кто будут в состоянии следовать ему, и того, кто не хочет говорить, пусть юноша избегает, а того, кто сочиняет и исполняет, публично речи, пусть берет руководителем и пусть пробует выработать в себе способность к такой же производительности. Даже если еще и во время посещения школы у них проявится стремление к декламации, пускай они получают аудиторию. И пусть будет это считаться не только приносящим славу им, но и всем, кому напитком служит то же.
28. И когда он кончить, пусть не идет никто к учителю, как будто после безделья [9]. Сделано нечто полезное, раз те, кто превосходят его, преуспели в оценке, а те кто ему не уступают в труде, те же, кто в чем-нибудь отстают от него, хотят сравняться с ним. Α те, кто, после роспуска собрания, [10] обступают учителей и сажают их, против воли их, на троны и не дают даже вздохнуть, — обидчики и унижают произнесшего речь криками, что он надоел.