{15 Cf. Amm. Marc. XXVIII 1. 54 с. nota Valesii, о том же впечатлении ночной поры суда.}
{16 Срв. т. I, стр. 99, примеч. 1. }
22. Вот в чем было дело: мать одного из лиц, состоявших под судом, молодого и видного человека, составившего себе известность многими посольствами, многими литургиями, сумевшего заменить отца в управлении своим состоянием, обнажив голову [17], распустив свои седые волосы, бросившись на грудь в нему и охватив ее и руками и прядями волос такого цвета вымаливала сына с воплем о жалости к нему, а слезы её лились по ногам военачальника, его же на её голову. Никто её не оттащил, но и сам он не оттолкнул, но так предоставил себя продолжительной мольбе её, что представлялся выше человеческой натуры и отовсюду раздавались мольбы о здравии его дочери, за его такую милость в несчастным и за такое искоренение им из души всякой жестокости и непримиримости.
{17 Jo. Chrysost. ad pop. Antiocli. hom. XVII p. 172 D.}
23. Итак они судили, а мы заседали тут же. Он же, казалось некоторым, поступал несвойственно своему характеру, когда доводил каждого до необходимости сознаться в том, как зачалось [18] преступление, угрожая, что другие подвергнуть допросу тех, кто донесет об этом, если не согласятся они. И вместе с тем многих из своих соседей он жестами поощрял побудить допрашиваемого к признанию, вследствие чего в особенности негодовали те, которым приходилось повиноваться, полагая, что более подобало им подвергнуться каре, запершись в преступлении, чем самих себя уличивши. Но это он делал не потому, чтобы готовил для государя выи под меч, но, думаю, было подготовлением к вящему спасению. Ведь не одно и то же в деле показания голос свидетеля и голос самого подсудимого, но против первого, пожалуй, еще найдется какой либо довод, а второе никто уже не станет обвинять.
{18 σπέρμα срв. I, 241, 3·}
24. Вот какое значение для него имело признание обвиняемыми своего проступка их собственными устами, и они думали, что сегодняшний день будет пределом их жизни, — ведь неизвестно было, для чего это понадобилось, но то должно было обнаружиться. А именно, в то время, как толпа думала, что только что не видит того грозного выхода, никакого палача не появляется, но арест, и конфискации [19], и при том и эти наказания без всякой поспешности, и город обладал курией, которой не надеялся уже сохранить. Ведь те оба, он и его сотоварищ [20], кто властны были казнить, остереглись от казни для приговора царя [21], ограничив свое дело следствием, а дальнейшее сохранив для государя.
{19 Jo. Chrysost. bom. ХШ p. 136 A sq.}
{20 Кесарий, or. XXI p. 449 sq,}
{21 Jo. Chrysost. horn. XVII t. II. 174 A sq.}
25. Итак, послужив таким образом правосудию, не уменьшив города настолько домов, одного и того же пожелав, одно и то же одобрив, подав помощь, свободную от всякого спора, они появились и среди толпы, стоявшей перед судом, чего чего не говорившей, изобретавшей новые просьбы сверх обычных. Долго раздавались мольбы и солнце было на закате, но никто не распорядился водворить молчание ни при помощи прутьев, ни голыми руками.
26. Но на смену труду по следствию наступает другой, по делу о мятеже. И много стекалось вокруг него мужчин, еще больше женщин чуть не наталкивавшихся вследствие отсутствия тут какого либо запрета, он и сам с благосклонностью выслушивал и то, что говорилось, и подсказывал те доводы, которые, он знал, будут иметь большую силу, и мольбы принимая, и умоляя вместе с теми, кто с ними обращался, поступая так, чтобы все они были доложены владыке.
27. Затем, впрочем, и того, который уезжал, — решено было, что одному следует сидеть на месте, а другому отправиться, — он чтил тем, что речи направил от себя по его адресу и просил вместе с преступниками, судья судью, одно делая на виду у всех, другое наедине.
28. И кто когда-либо видел или слышал подобного человека? Как не следует считать счастливыми родителей более из за этого, чем из-за его власти и распоряжения такою массою людей, что и раньше доставалось на долю многих, будет доставаться и после? Никто из людей не знает за кем либо из военачальников подобных слез и не видывал военачальника, с таким удовольствием всюду и везде носимого в памяти в душах подчиненные ему. Ведь в добавок к прочим им свершено снова доблестное посредничество между осужденными и отпускающим всякие вины приговором.
29. Было решено. согласно постановлению, что должно курии быть заключенной, где она находилась, помещении очень тесном и без крыши. Теснота тотчас стала тяжела и вынуждала топтать друг друга и .затрудняла всякую пору, пору сна, пору приема пищи, и другие моменты помимо этих. Ведь, не входи никто из друзей, это огорчительно, а при посещениях место делалось еще более неприятным; случись дождь, не было средства защиты от него. И можно было слышать от некоторых, что смерть от неудобства места заключения опередит помилование со стороны царя, если какое только будет.
30. Надлежало, чтобы давший этот приговор нашел возможность использовать и сенат, — у обоих помещений была одна стена смежная, — или оставалось погибнуть. Итак снова решимость просить подобной уступки, следует приписать одному характеру этого человека, который располагал в смелости просить того, от кого зависело устранение некоторого из неудобств. А он, тотчас обдумав дело, обрел средство, как и удовлетворить желанию просителей, а самому не сказать и слова против предписания.
31. Именно, заявив, что сам остается при прежнем решении, он сообщил, что, если служители, этим заведующие, допустят нечто иное, он, хоть и узнает, знать не будет. Эта мера предоставила в их распоряжение сенат, где есть крытый театр, четыре галереи, образующие в средине между собою двор, обращенный искусственно в сад [22], с виноградом, фигами, другими деревьями, разными сортами овощей, утеха в противовес невзгоде, благодаря коей они иной раз и смеялись, и шутили, и пили здравицы, и пели гимн, и забывали, в каком они положении, располагая ложами, расставленными просторно [23], и трапезами, какими раньше постигшей их беды они не пользовались, и различными сочинениями в книгах и речами о них, какие возникают при прениях на высокие темы. 32. И того, что страшное было не слишком страшным, что никто не погиб раньше дара государя от солнца, дождя, печали, слез, того, что люди вместе и заключены были, и не находились в заключении и что они при столь тяжких винах располагали участью заключенных по преступлениям маловажным, этих (счастливых) сновидений, так вернее назвать их, он — виновник, он — податель, он доставитель.
{22 εις χήπον βεβιασμένην.}
{23 αϊς πολυ προς αλλήλους το μέσον ср. т. I, стр. 311, 1.}
33. Этот человек, не все и всюду подвергая точному сыску, проявил всю свою мудрость в деле следствия тем, что сделал для примирения, каковое я признаю не столько делом тех, кто ходатайствовали на Босфоре [24], сколько лица, давшего место молениям этих людей.
{24 Of. orat. XX § 37 Jo. Chrysost. ad pop. Ant. horn. XXI p. 216 0 sq.}
34. Достоин памяти и эпизод, заключающей благодеяние, оказанное значительному лицу, имеющий отношение не к члену курии, но к тому, кто по происхождению принадлежал городу, множество раз выступал в процессах, отцу многих речей, составленных прекрасно, при отправлении должностей проявившему себя лучше отца в отношении подчиненных, и первых по значению, и вторых, и третьих. Против него клеветник пустил стрелу, из тех стрел, какие свойственны такому ремеслу, и молчание было названо недобросовестной речью.
35. Но тут этот человек, ненавистник несправедливости, выступил против клеветника, противопоставил лжи истину, порочности добродетель, злобе честность, и, что было справедливо, то и одержало верх, справедливое. А он поздравлял оправданного, город и себя, первого с оправданием, город с тем, что не лишился он такого гражданина, способствовавшего его славе, себя же с тем, что исхитил этого человека от беды, подобно тому, как Афина Геракла от Стикса.
36. Хорошо. Так велико это благо, но каким он проявил себя для нас при получении указа о городе? Каким каждый из нас из коих кто не радовался ему больше, чем его душа. От трапезы, уже протягивая, говорят, руку к поставленным кушаньям [25], он оторвался для чтения, молил, чтобы поскорее пришел вечер, поскорее наступил день. В то же судилище он шел не с прежним лицом. Такой румянец был на нем. Он радовался спасению города не менее, чем если бы пришлось такой город взять вооруженною рукою.
{25 Перифраз гомеровского οί δέπ όνείαθ έτοΐμα προκείμενα χείρας ϊαλλον Od I 149 etc.}
37. Когда указом были изглажены самые суровые кары, он, став, где раньше, был венчаем славословиями гораздо большим количеством людей, чем прежде, так как те, которые скрывались, теперь уже появились, спеша в доскам. И здесь слезы, но уже не плача, а радости. Ведь и избавление от зол обычно вызывает у человека рыдания, как было и в ту пору. Город полон был пирующих которые сами угощались среди колоннад, слезы текли по кубкам, не под влиянием страха, но того чувства, что бояться уже нечего. Пьющим удовольствие доставляло питие, а тем, кто глядели, созерцание этого.
38. Одним из них был и этот человек, который после многих увещаний, коими он наставлял город на правый путь, счел уместным принять участие в пиршестве, как было можно, и, обходя возлежащих, которые не вставали с мест, — он не дозволял этого, — своими обращениями в каждому придавал вкуса кубкам, соизволив снизойти с высоты власти, и поставив себя на ту ногу, как соответствовало обстоятельствам, так что, схватив с блюда для смеха соседей рыбу, вызвав тем смех, потом отдал.
39. Тавой устроил он обход и, приняв участие в таком веселье, пришедши домой, вкусил тот самый сладостный из всех завтрак, показывая себя достойным многих изображений, которые можно видеть по всему городу и которые привлекают на себя взоры прохожих и граждан, и пришлого люда, и волосами, и взором, и ланитами, и цветом лица.
40. И в них можно усмотреть характер города. За те многие прежние благодеяния они хотели и этим путем [26] в каждой филе [27] иметь этого человека, дабы располагать и им, во время посещений им города, и его воспроизведением, а в отсутствии его не быть лишенным всякого подобного изображения.