21. Между тем кто бы по справедливости не возненавидел этих людей, чувствующих отвращение в столь прекрасному достоянию, словесному искусству, которое даровал Гермес, а возлюбил город Афины и, воспитав, вырастив и украсив, распространил повсюду? Оно делает незаметным незнатное происхождение, скрывает безобразие, охраняет богатство, полагает конец бедности, помогает городам . в спасению всех, будучи полезнее оружия на войне и могущественнее всякой численности в битвах. Обладающие им нередко соперничают с прорицалищами уменьем предвидеть будущее. Чем для тех служат вдохновения, тем для этих соображение. Только тех, кто отличились в образовании, можно назвать и бессмертными, так как по естеству они умирают, но живут в славе своей.
22. Но все же эти юноши бежали от образования, дающего столько благ, и ушли к матери бесчисленных зол, лености и изнеженности, считая для себя находкою несчастье города, ничего не боясь, а притворяясь во многом. В самом деле, какой бы правитель выступил против них, какой служитель, какой сосед, какой гражданин, какой пришелец, раз они далеки от поношений, далеки от того, что последовало за таковыми? Ведь когда происходила эта дерзкая выходка и безумие было еще в самом начале, одни бегом ушли домой, другие были там, где я, узнавая о проявлениях тогдашней бури со слов очевидцев, а не собственным наблюдением. Как же, следовательно, стали бы их оговаривать?
23. Вот и другое доказательство их недобросовестности. Некоторых любовь к словесному искусству склонила остаться, правда, совсем немногих. Никто их не тронул, ни их, ни педагогов их, ни слуг, и не собирался того делать. Следовательно, были в той же неприкосновенности те, которые не остались, как оставшееся, потому что тем и другим принадлежало одно и то же право, в виду того, что они нимало не участвовали в оскорблениях.
24. Далее, если бы они ненавидели меня за увещания в трудам, кто несправедливее их? Ведь и атлет несправедлив, который так относится к учителю гимнастики за то, что тот говорит о необходимости выдерживать всякий труд. А если бы любили и хотели, чтобы я был жив, и считали, что оставаться небезопасно, почему, явившись ко мне, они не просили меня спастись ради них? Во всяком случае ничего необычайного нет, что юноша лучше старика усматривает, где польза. Им к славе послужило бы и попрекнуть, и покричать, и употребить все средства слова и воздействия, чтобы увезти меня из города; на самом деле, они ускользнули молчком, сегодня быв в моем обществе, а ночью убежав, осудив меня на смерть и не боясь, что мы и не увидимся снова.
25. Можно понять этих господ еще вот из чего. Когда гнев государя винил сенат и некоторых из адвокатов, а о тех, кто здесь занимаются обучением, нигде не поминал, и соответственный указ был выставлен и всюду ходили о нем разговоры, так что и бежавшим можно было знать о нем, никто из них не проявил радости, и не вздохнул свободно, и не преклонился перед судьбою, и не поспешил к участию в том, чего был лишен.
26. Да что же удивительного? Даже после судов, и следствия, и ареста, отстраняющего прочих, и речи стратега и судьи, и клятв, устранявших страх, и при этих условиях они не вернулись к занятиям и не с радостью узрели вестников благоприятного положения вещей, но те, кто быстры были в удалении отсюда, медлили возвращением, одержимые более утехой праздности, чем каким-либо рвением, пеняя за быстроту одному из посланцев императора, не затрудняясь бесстыдными словами: «Но уничтожено достоинство города в он принял вид крепости, и ни ипподром, ни театр не вошли в свою норму».
27. Но что же в том, вы, враги муз? Гораздо лучше город для занятий словесным искусством от того, что подвергся каре, и вредное упразднено, а из действительных благ ничто не повреждено переменою названия. Сам я от того стал ничем не хуже для обычных трудов своих. И те из юношей, которые остались, не жаловались на свое пребывание; отсутствие возможности мыться ничуть не мешает пользоваться книгами.
28. Полагаю, они и мыться будут, и снова узрят город во всей его прежней обстановке, оказавшись лучше вас тем самым, что вынесли вместе со мною и тяжкую для города пору. А вы будете стыдиться почвы, стыдиться ворот, стыдиться места обучения слову, стыдиться меня, если и это чувство еще не пропало в вас.
Похвала Антиохии (orat. XI F)
1. Нам обоим, мне, чья жизнь проходить в занятиях речами, и вам, слушателям, естественно мог бы иной поставить в упрек, вам, что, с полным наслаждением любуясь моей мощью в прочих темах и к некоторым из них меня даже направляя, вы не поручали мне одной этой задачи, возвеличить речью наш город, а мне. что, создав сочинения множества видов, какие теперь существуют, и одних восхвалив, другим подав совет, немало раз соревнуя в фиктивных речах [1], я остался безмолвным в деле восхваления отечества.
{1 Cf. Forster, Libauii opera, vol. I, pg. A.}
2. Вернее же вам нельзя поставить в упрек, что вы не ищете хвалителя: восхваление, правда, выслушать приятно, но навязываться на него, пожалуй, не подобает. Меня же прямо постигает обвинение, что в то время, как надлежало бы тотчас уплатить самый дорогой долг, я медлил до сей поры, и об остальных вопросах не переставал говорить в городе, а речь о нем самом откладывал, подобно кому–либо, кто ухаживая за другими на глазах матери, о ней самой забывает заботиться.
3. Ведь и то не имеет достаточных оснований — признавать, что искусством владеешь от вас, и, получив его, не применять его в интересах тех, кто его дали, но в беседах на лошади показывать свое превосходство над прочими, а не дерзнуть развить в особом сочинении доказательства этого рода.
4. При таком обилии доводов для желающего упрекать за молчание, все же есть для последнего некоторое оправдание. У того, кто решил не говорить, не было намерения воздерживаться от речи до конца, но перевешивало стремление сказать и в промедлении заключалась некая надежда на то, что его способность возрастете, с тем успехом, какое дает искусству время.
5. Тавим образом молчание до сих пор вызываемо было чувством почитания, а не пренебрежет я и желанием прославить более подобающе, а не уклонением от прославлена вообще, и в смысле речей ничего дальнейшего, в удовлетворение настоящей потребности, сделано не было, но в душе моей найдется оправдание тому, что я не сказал раньше.
6. Далее, у авторов хвалебных речей общепринятым мотивом служит заявление, что величие дел, в которым они приступают в речи, не под силу их уменью, и просьба слушателям извинить их, если, желая достигнуть их достоинства, они поневоле оказываются слабыми. Я же думаю, что такое оправдание приличествует по всем основаниям мне, а прочим, кто приступали к этой теме, никоим образом.
7. Ведь тем, которые явились из других мест, не было необходимости говорить, но, произнося речь по правилам искусства, они угодили бы, не делая этого, они не сочтены бы были манкирующими необходимою данью. Но кто властен сказать или нет, имея успех, достоин похвалы, при неудаче и оправдания не заслуживает.
8. В самом деле, тот, кому можно было и с самого начала не ставить себя в необходимость отговорки, раз он по доброй воле попадаете в такое положение, по справедливости должен быть лишаем отговорки. Мне же, которого принуждают к речи права отечества и кому необходим выбор одной из двух вещей, или, как бы то ни было, сказать, при средствах, какими я располагаю, или быть признанным за плохого гражданина, как же извинение не должно быть к услугам но всем правилам?
9. Ведь если бы была мне возможность доставить достаточно денег, подобало бы, быть может. соблюдая свой долг так, не принимать на себя риска речи. Но так как Судьба отняла у меня возможность отправлять повинности такого рода, а надо проявить и себя несущим ту или другую дань городу, решимость говорить имеет себе оправдание в боязни молчания.
10. Затем, большинство явившихся слушать, наблюдая настоящее состояние города и ничего не зная о древней его значительности, и одним восхищаясь, а про другое мысля, что тог» нет, воображают, будто я сразу заведу речь о величине его и о его превосходства в этом отношении, как будто бы и сам признавал, что город в новые времена преобладаете а в древние уступал другим.
11. Но мне надлежит, сначала почтив воспоминанием те времена, потом уже говорить о современности, чтобы стало очевидным согласие настоящих обстоятельств с былым положением и тот факт, что у кого было в прошлом то, тому и это подобает и нынешняя известность связана с не меньшею в прошлом.
12. Прежде надо сообщить, кто первые заняли страну, и побеседовать о природе области, о её климате, о её положении в отношении моря, её орошении, какова она по плодородию, и вообще о её преимуществах этого рода. Как страна есть нечто более раннее, чем её обитатели, так и восхваление её должно предшествовать тому, которое будет посвящено племени.
13. Первым и вместе важнейшим мотивом к хвале городу является превосходство земли, как полагаю, кораблю, когда все прочее его сооружение построено на крепком киле. И этот предмет надо расследовать прежде всего прочего.
14. Я не впаду в ту же ошибку с большинством, которые про всякое место, какое только возьмутся хвалить, силятся доказать, что оно находится по средине вселенной. Ведь, во первых, если какому-нибудьудь это выпадает на долю и с этим тотчас связывается и красота, это свойство одного города, потому что прочим быть срединными невозможно. Следовательно, большинство болтает пустое.
15. Затем, если бы срединное положение давало преобладание целому, имело бы некоторый смысл усердие со стороны соревнующих в этом предмете. Если же в отношении урожая Египет не одно и то же со скалой Дельф, какая надобность, доказывать, что восхваляемый тем или другим лицом город — средний, вместо того, чтобы доказывать, что он красив?
16. А вот это именно можно мне молвить о моей родине, что она красивейшее место самой красивой под небом земли. Ведь, по общему признанию, наилучшей на земле является та страна, куда падают первые лучи восходящая бога. 17. Эта часть и для царей является достоянием, стоящим борьбы, и у кого она есть, тот, в силу того, и заметнее и имя его, достигая слуха всех людей, приносить с собою какую то прелесть, наполняет души утехой, как те из снов, что радуют спящих призраками садов.