24. Тебе же подобает не искать помощи от этих людей, когда они таковы, но самому защищаться, сила же у тебя есть. Есть и язык, и дар от Муз, какие от них бывают... [6], Антиох. Если, следовательно, натянешь этот лук, и себя утешишь, и покажешь тому, что знаешь Архилоха.
{6 Пробел в тексте; «а он не сильнее эпиграмм» (о Миксидеме), по восполнению F'a, в. t.}
К Аристиду за плясунов (orat. LXIV F)
1. Я знаю, что и более серьезным из друзей, и всем тем, кто не расположены к нам, мы дадим повод одним радоваться, другим стыдиться, если мы возьмемся защищать предмет, о котором, не знаю как, сложилась дурная слава. Но если бы многое в жизни и из лучших вещей, и не таких не встречало не раз неподобающей молвы и не признавалось плохим то, что принадлежит к области лучшего, а то, что справедливо заслуживало бы презрения, превращалось в предмет почитания, тогда надлежало бы порицать лиц, взявшихся защищать то, что следовало бы осуждать. Но раз мы видим, что не везде получала господство правильная оценка, нимало не предосудительна помощь речью людям, которых хулят неправо.
2. Мало того, именно этим скорее всего и подобало бы прийти на помощь, как тем из находящихся под судом, которые становятся жертвою клеветы, а кто уклоняется от защиты потому, что о предмете составилась плохая репутация, причиною молчания делает то самое, что вынуждает говорить. Ведь те из фактов, которыми восхищаются, нимало не нуждались бы в защитниках, так как составившееся о них мнение благоприятно, а противоположным им необходимо помогать, как беднякам из числа знакомых. Если же тому, чью худую славу подобает устранить, мы затруднимся выступить на защиту, раз он обвинен, мы вообще устраним дело защитника, потому что, кто пользуется доброю славою, в помощи не нуждается, а кому в ней есть надобность, те лишаются её под влиянием опасения другого показаться защитником вещей недостойных.
3. Итак, на людей, враждебно к нам настроенных, нечего обращать внимание, — ведь если бы они и не имели этого предлога, не искать бы им было другого, потому что нет ничего легче злословить, если кто-нибудь не обращает внимания на то, что его признают за дурного человека. Но тем, кто из наших близких смущены, я заявляю следующее: Отрешившись на некоторое время от того мнения о плясунах, какое вы теперь имеете, и спокойно выслушав речь, если мои доводы представятся вам основательными и они восторжествуют над извинениями, перестаньте считать плохим то, что не таково. Если же речь не в состоянии будет изменить ничего в теперь составившемся мнении, но останется в душах ваших и после прослушания суждение, какое было до речи, тогда уже заявляйте, что я принял неподобающее решение, выступив защитником предмета, самого постыдного.
4. Далее, моя любовь к Аристиду и то обстоятельство, что, предоставь мне выбор или превзойти богатством Мидаса, или хотя немного приблизиться к искусству Аристида, я немедленно остановился бы на втором, очевидны, пожалуй, всякому. Они знают это не из заявления моего перед ними, что я люблю его, заявления, которое могло бы, пожалуй, быть и ложью, но на того, что гораздо важнее для уверенности, знают из самых фактов, сколько во мне пристрастия к этому ритору. Ведь то обстоятельство, что, всякий раз как сочиняю речь, я держусь следов Аристида и пытаюсь свои речи, на сколько возможно, уподоблять его, что я считаю выигрышем своей профессии, если кто нибудь из сидящих заявить, что я его напоминаю, полагаю, служит крупнейшим признаком того, что этого ритора я отношу к совершеннейшим. 5. И то самое свойственно почитателю Аристида, что я оспариваю его речь, если следовать им установленным правилам служить в некотором роде данью почитания их виновника. Ведь, кто в особенности развивал доводы, противные писаниям предшественников, и в этой области [1] прославился больше, чем в прочих, и кто не допускал, чтобы старина торжествовала над истиной, это был он. Поэтому тот, кто не решается опровергать его доводы, покушается на то решение. которое его заставляло опровергать предшественников!,, а кто в отношении к Аристиду предпринимает то, что последний в отношении к предшественникам, в своем последовании его примерам проявляет свое рвение в похвалу его произведениям.
{1 Т.е. в области так называемых άντιλογίαι, которыми был известен Аристид.}
6. Итак, если бы, убеждая лакедемонян изгонять этих нынешних плясунов, он останавливал речь чтением законов, заявляя, что Ликург этого не допускает и в написанном им законодательстве это не является для них отеческим и узаконенным, может быть, и тогда бы я мог противопоставить следующие слова: «Что говоришь ты? С переменою обстоятельств и после того, как столько новшества распространилось на все и обычаи одни упразднены, другие вошли в силу на смену прежним, и Спарта, вместо того, чтобы вдвоем (с Афинами) [2] властвовать над греками, повинуется вместе с прочими, кому более подобает, ты сам поминаешь о старых слогах [3] и обязанным податью предлагаешь те привычки, в каких они жили, когда господствовали, поддерживать в пору, когда они впали в положение подданных?»
{2 Срв. Άντιοχιχίς 184. См. т. II, стр. 380.}
{3 Срв. т. II, стр. 126,1.}
7. И множество соображений можно было бы привести, стараясь доказать, что не время держаться установлена Ликурга. В самом деле, разве не нелепо не гневаться и не порицать лакедемонян, когда у них нет щита, а если они в чем-либо пользуются настоящими условиями жизни, ссылаться против их удовольствий на Ликурга?
8. Впрочем, если бы, как я сказал, он опирался против плясунов на одни законы, я бы снес это, не считая того обвинением предмету. Ведь многое из того, что у других прямо в почете, в Спарте устранено законами, как, напр., прием пришельцев всюду одобряется, но не у них. Полагаться на стену — надежно, а у них законом установлено пребывать незащищенными. Избыток средств способствовал усилению многих городов и много рвения прилагается к обогащению и у эллинов, и у варваров, лакедемонянам же законы внушили убеждение, что бедность крепче капитала. Когда вместе с этими предметами он полагает, что и плясунам запрещено вступать в Спарту, я бы этим не тяготился. Но так как он унижает вообще этот предмет и обзывает его недугом и погибелью зрителей, и добавляет к злословию сирийцев, мне показалось в некотором роде изменою, будучи и самому сирийцем и, пожалуй, способным говорить речи, смолчать и не снять и со всего племени обвинения речью за этот предмет.
10. Почему, оставив увещание всем, он вступил в беседу с одними спартиатами, выследить, пожалуй, не мешает. Итак, мне сдается, не видя в аргументации против этого предмета наличности обилия, он прибегает к Спарте и отеческим установлениям Спарты, дабы скудость её прикрыть похвалами слушателям и речь свою из тамошней теснины вывести на простор равнины, оперируя на все лады Бразидами, Леонидами, Ликургами, Гераклами и Диоскурами. Ведь и то обстоятельство, что с плясунами он связал и мимов, поступок оратора, не особенно надеющегося на речь о плясунах. Какая была, в самом деле, надобность людей, отдельных по занятиям, сводить в одну тему, когда можно было, подошедши отдельно к каждому из двух этих предметов, воспользоваться разделением для публичного выступления?
11. Но, полагаю, он рассчитывал более благовидное ремесло представить в неблагоприятном свете характеристикой худшей профессии и мнение о мимах перевести и на пляску. Я же, исправляет ли жизнь сколько нибудь и этот элемент, сочту необходимым рассмотреть в позднейшем изложении. А что от меня не ускользнула хитрость Аристида в смешении им этих профессий, это я пожелал указать и вместе внушить слушателям, чтобы они остерегались его козней.
12. И во-первых, достойно удивления то, если для прочих искусств допуская время, как свидетельство их ценности, мы не потерпим, чтобы пляске оно служило в по-чет. Итак, что она привзошла во все и что, с той поры, как существует небо, существует и она и что шествие звезд, соблюдая в движении своего бега некую гармонию и божественный закон, давно названо величайшими мудрецами пляскою, это я предоставляю самим исследователям воздушной области. Но кто ив тех, кто хоть сколько нибудь посвящен в греческое образование, не знает, что, по словам Гезиода, Музы на Геликоне, слагая песни, не пренебрегают пляскою:
«И вкруг источника темного нежными пляшут ногами»,
почитая, полагаю, пляскою источник, который пожелали иметь себе купальнею?
13. В свою очередь, хор Диониса ничем иным, мне кажется, не тешит бога, как пляскою, и это—дело Сати-тиров, не иное и Панов, как прибегать к свирели и плясать. Вакханок вы присоедините, если я и умолчу о них. Между словами и пляскою, далее, такое общение, что Пиндар творил, а Пан выплясывал песню и мы могли бы встретить одного и того же представителем словесного искусства и мастером танца.
14. Так пришло ли бы на ум Музам плясать у источника, если бы это было чем нибудь зазорным, или считал ли бы Дионис, что его товарищество живет по мысли ему, когда оно проводит жизнь в танце, или допускал ли бы он корабельную пляску [4], если бы видел в ней что либо дурное? Зевса же, которого ожидала та же участь, что братьев, не она ли похитила из рук отца, когда Бори-банты, пляской вокруг него, достигли, что Кронос его не заметил? 15. Гомер говорить, что и щит Ахилла украшен был изображением танцующих, и, в свою очередь, перечисляя сон, любовь, песню и танец, назвал танец, который ты силишься представить одной из зазорных вещей, безупречным. Мы видим у него и феаков плясунов и гостеприимных. А между тем, если милостивое отношение к пришельцам черта людей, чтущих богов, и стараться угождать богам — людей, изощренных в справедливости, а нельзя в одно и то же время и быть справедливыми, и нравственно испорченными, во всяком случае те, кто привержены к пляске, не обладают дурными нравами, но можно вместе и быть самыми добропорядочными, и пляски не избегать.
{4 Нуg. Astr. poet. II 17. [Luc] salt. 22.}
16. Но, если угодно, оставив мифы и поэтов, перейдем к городам, прославившимся хорошим законодательным порядком. Итак, по общему признанию, критяне располагали наилучшими законами, также лакедемоняне, получив ли их от них или из Дельф, от пифийского бога, подобно тому, как критяне от Зевса через посредство Миноса. Вернее же, действительно ли боги дали законы тем и другим, или достоинство законов привлекло молву о богах, с каждой из этих двух точек зрения законы должны быть оценены как наилучшие.