37. «Мне, говорит он, казалось возмутительным, чтобы весь город подвергался поношению со стороны торгаша». Но если речи его заключали истину, должно бы было представляться более возмутительным, что целый город поступает беззаконно, чем то, что кто то упрекает город. Больше вреда в поступках, которых допускать не следовало бы, чем в том, что находится человек, который говорит о них. При том он и не вменял вины всему городу, если он говорил не обо всех, а о тех, кто находится в театре. Отсутствует в нем гораздо большее число населения, чем сколько присутствуете, и публика, посещающая театр, составляет лишь малую часть той массы, которая не видит театра, так что любой приезжий, который впервые видит город и ту толпу, что, собравшись для сценическая представления, занимает в театре места, скажет, пожалуй, что он, видно, явился в город немноголюдный. Таким образом, если те слова были произнесены и против всех, кто был в театре, они не были сказаны по адресу всего города. 38. Говорят, однако, что он и прямо освободил большинство от вины, употребив слово некоторые. Он заявил, что это дело именно некоторых лиц, которые всю жизнь бесчинствуют. Однако арестованный ночью он очутился среди пойманных и плакал. Вот каким образом, что сказано пе было, о негодяях сказано было. Ведь судья его и не видал, и не допрашивать, так что он оказался бы в том же положении, если бы и мол-чал, вследствие распоряжений относительно мер. Бичеванию предстояло показать, откуда истекал гнев, вызвавший его арест.
39. Что было бы так, вот тому самое сильное доказательство. Те, которых ни о чем не допрашивали и которые не давали ни в чем ответа, платили за себя врачам, те же рыдания достались им на долю, а женам и детям приказывали твердить: «Отойди, ожидаемая кончина!» [26] Но полагаю, льстя этому наказанию городского населения, почитая славословия самых низких людей доказательством наилучшая правления, чтобы они раздражались такими кликами, он заявляет, что за них сердится и казнить того, кто их не считает в некотором роде богоравными.
{26 Срв. orat. XLV (de viuctisj § 19, vol. III p. 368, 10 .не удержать души, сказав ей: «Оставайся!».}
40. «Я, право, люблю город», твердить он. Еще бы! Он показал это пренебрежением к сенату, когда соблюдал между собою и ими, во время их приветственной речи, добрый стадий расстояния, не соблаговолив поступать по при-меру многих подлинных наместников, которые, лишь усмотрите сенат в этом параде, поспешно бросались на руки служителям, чтобы те ставили их на землю, и ничто не удерживало их на помосте, ни треск грома, ни сверкание молний, ни то что тяжелее всего, тени ног вместо ног, ослабевших от подагры. 41. То поступок не такого человека, который к нам расположен, но таковы и поступки его насчет скаковых коней для состязаний вопреки закону, который освобождаешь их от работы для пользования пастбищем, при чем, в то время как тут, благодаря расцвету сил, у коней являлась горячность, благодаря тебе, их постигали лишения, а от них гибель. Отсюда оскудение обязанная повинностью, а убытки партии чувствительны для целого города.
42. То не было поступком любящая подведомственных ему людей делать суд для тяжущихся страшнее, чем подводные скалы кораблю. Кто бы вынес столько ртов лиц служебная персонала, по алчности не уступающих пастям волков? Так как при этом все желают получить, сколько-нибудь умеренная плата не удовлетворяешь, требования все время повышаются, ни одно из давно установленных определений не сохраняется, бешеная жадность к наживе лиц, к посредству коих приходится прибегать, вожак разбойников, что берет один за четверых, топишь тех, кто нуждается в судебном приговоре. Таким образом они, уходя с обильною данью статирами, славят его рукоплесканиями, а он, хотя ему нужна для неё хламида, все же уходишь, не утоливши своей жажды. Да, конечно, ты видимо, участвуешь в поборах. Но было бы у тебя с ними сообщничества, ты, разумеется, не потерпел бы такого зла.
43. Вот каков он у нас исправитель торгашей, мелочи замечающий, а что поважнее, того нежелающий замечать. Даже если бы он не знал об этих безбожных действиях, и при этом условии, его незнание того, что знать следовало, было бы промахом, но, может быть, несколько извинительным. На самом деле, есть люди, которые говорили с ним, и докладывали ему, и увещевали озаботиться в своих интересах и придти на помощь суду, причем они утверждали, что суровее разбойников, что бродят в пустынях, те, которые пристают к людям, являющимся сюда для процессов, и раньше суда, и после приговора. А он, выслушав это, сочиняет сказку, которая так неправдоподобна, что даже ребенок не поддался бы на нее. Он утверждаете, что это не его распоряжение, а тех, что отдали такой приказ. 44. Я же не принял бы этого основания и против Аристида, сына Лизимаха, да и этот человек обвиняет принуждение, которого на самом деле не бывало. Тот не снес бы даже слуха такого. — Пожалуй, он скажет еще: Но человека, расположенного показывают портики, те, что он намеревается сделать. Но и прежние были делом людей, любивших не город, а самих себя, так им каждый портик становился источником, источившим одновременно и золото, и слезы. Первыми шагами к постройке их было срытие домов. где жило много поколений, так что вместо жилища у них оказывались деньги за камень. И этого человека те же соображения ведут к тем же по-стройкам. Говорят, он сделает путем портика улицу шире. И вот, чтобы она стала на пяль шире, для этого вскрыта всякая могила и всякая гробница посрамлена и выброшены кости прежних жителей города И нет никакого уважения к трупам хороших людей.
45. Но, государь, окажи отпор, пожалей покойников и сохрани им каждому последнее их убежище. Ведь, пожалуй, и небезопасно внушить стольким душам вражду к городу, сделать их неприязненными к одним за обиду, к другим за попущение её.
О патронатах (or. XLVII F)
1. Если бы я не видел, государь, что ты в течение долгих лет, среди множества дел, ищешь радости в благе подданных и желаешь, чтобы никто не терпел неправды ни от кого, я остановился бы, может быть, на решении пребывать в бездействии и не стал бы беспокоить и докучать тому, кто выслушает меня с неудовольствием. Но так как твой нрав внушает мне надежду, что тем, о чем я на-мерен сказать, я и угожу тебе, и склоню тебя в пользу своего мнения, и приобрету известность твоею ко мне благосклонностью, то с радостью и готовностью приступаю я в совету, который скорее будет иметь вид твоего, чем моего так как словам ты даешь силу, довершая их делом. А без последнего слово оставалось бы тщетным.
2. Что касается тех, которые будут гневаться, людей, увеличивающих свое благосостояние насчет бедствий ближнего, я знаю, государь, их много и они сильны, но уверен, что, как они ни будут раздражены и как ни будут они добиваться мщения мне, это им никогда не удастся, пока твоя глава хранима богами, ценящими твою жизнь. Не захочешь ты предать своего советника и, стараясь помочь ему, будешь в силах то выполнить. К чему же молчать, питая опасения, беспричинные при такой надежной защите?
3. Итак мое желание, чтобы благоденствовали и правители над всеми государственными силами, и подвластные им начальники частей государства и чтобы жили в довольстве и те, и другие, но, чтобы они не пользовались, однако, неправым прибытком и другим не давали воли переступать в своей дерзости все границы. В наше время подобный образ действий наблюдается нередко. Выслушай же, государь, и прими к сведению.
4. Есть большие деревни и каждая из них имеет над собою много господ. Они прибегают к помощи воинов, что помещены у них на постое, не для того, чтобы себя обезопасить, но чтобы другим вредить. Платой воинам служат продукты земли: пшеница, ячмень, древесные плоды, или же золото, или другая равноценная монета. Выставив себе на защиту их десницы, уплатившие покупают себе свободу полного произвола действий. И вот одни причиняют соседям бедствия и хлопоты: отнимают участки земли, вырубают деревья, хватают скот, режут его, разнимают его на куски, съедают. Тут другие, хозяева, смотрят и льют слезы, а те угощаются и насмехаются, да еще так далеки от опасения, как бы кто не проведал о их поступках, что добавляют угрозы не пощадить и прочего. 5. Тебе, государь, это представляется возмутительным, но не слыхал ты самого важного, если важнее коз и овец дочери, а и их они не щадят. Что ж говорить после того о побоях, издевательствах, о том, как женщины таскают женщин, ухватив их за волосы, как они делают негодными к употреблению хозяев колодцы, кидая в них отбросы, как лишают их рек и с ними садов, все благодаря тому, что содержать те в большем, те в меньшем числе воинов, которые большею частью сидят на деревне и после обильной мясной трапезы и выпивки предаются сну, дабы, если кто из обиженных с горя вздумает обороняться и попадет удар и воину, это было бы на погибель виновному, так как в этом случае никакого оправдания не допускается, ни при каких обстоятельствах? [1] Следует, говорят, быть покорным воину, как бы пьян он не был, вынося все терпеливо, и законы в таких случаях ничего не значат. 6. Вот что превращает земледельцев в разбойников, вот что влагаешь им в руки железо, не то, что дружит с землею, а то, что убивает [2]. Дело в том, что с возрастанием, благодаря пребывающим у них на постое воинам, их могущества, растешь и дерзость, так как стражи области смотрят, по пословице, сквозь пальцы. Они уверены, что их помощь существующему порядку будет хорошо оплачена, благодаря патрону. Действительно, и такому злу они придали это название. Между тем оно, полагаю, подобает тем, кто правою помощью обеспечивают слабых против насилия.
{1 См. ниже, $ 33.}
{2 Срв. о Marathocapreni (название у Марц.) ерр. 1443. 1450. orat. XLVIII 36, vol. III pg. 445. Amm. Marc. ХХVIII 2, 11 — 14.}
7. Но этот патронат поступает совсем наоборот. Он даешь силу на то, чтобы вредить другим. В числе них являются и сборщики подати [3]. Желал бы, чтобы они явились здесь свидетелями мне и вопияли о том, каковым испытаниям они подверглись. Во всяком случае показание сопровождалось бы слезами людей, сделавшихся из состоятельных бедняками. Ты требуешь, государь, объяснений, как стали они такими? В деревни эти, укрепленные военачальниками [4], являются люди, коим предстоит взыскать подать, для коих сбор её является специальным их делом, их повинностью [5]. Так вот сначала они требуют её спокойно и тихо, но встречая презрение и насмешки, уже с раздражением и голосом более громким, так, как естественно поступать людям, которые терпят неудачу в справедливых своих требованиях. Далее они пускают в дело угрозы деревенским властям, бесполезно, так как их меньшинство среди деревенского населения, пользующегося доходами с земли. Наконец они хватают их и влекут за собою. Те показывают. что у них найдутся и камни. 8. И вот сборщики возвращаются в город, получив вместо натуральной подати [6] раны, и кровь на плащах их ясно свидетельствует, чему они подверглись. Нет человека, который проявил бы гнев свой за них, и того не дозволяет влиятельность лица, получившего мзду, но несчастные узнают, что надо вносить или подвергнуться бичеванию до потери сознания. В виду настоятельной необходимости выполнить обязанность, а с деревень получить что-либо, отчаявшись и опасаясь там новых увечий, за недостатком золота и серебра, они плачут да продают служанок, продают рабов-провожатых, сыновей своих дядек, которые тщетно обнимают колени продающего их хозяина. 9 Являются они и в поместья свои, но не так, как раньше, с детьми, но с целью эти поместья продать, с покупщиками их. Устраивается для них общий стол, а цена за землю на глазах продавца идет на подать. Удаляясь из отцовского, иной раз еще дедовского поместья, смотря на могилы близких своих и посылая им рукою прощальный привет в знак почтения, моля у них прощения, они удаляются. Затем наступает для них забота о пропитании себя, жены и детей, наконец, когда ни каких путей к тому не оказывается, необходимость просить милостыни.