30. Что это так, тому я представлю свидетелей, каким ты не можешь не поверить, одних того, что предшествовало оскорблению, других тех слов, что были сказаны вслед за ним, одних предвидевших, что должно было произойти, других знающих, сколько удовольствия доставил ему его поступок. Какой Гектор, убивший Патрокла, или какой Ахилл, убивший Гектора, возомнил о себе столько, как этот сводник, которого избыток радости увлек до признания в том, о чем следовало бы молчать. Смеясь, подпрыгивая, обнимая наиболее близких друзей своих и целуя их, он восклицал: «Мое дело! То, что сделано благодаря моему вмешательству, по справедливости должно считаться и называться моим делом». 31. За что же сенат может быть признателен ему, если поступок Оптата против нас вызван был иным побуждением? Ведь и Патрокл не мог быть благодарен за их плач пленницам, которые так поступали под влиянием собственных несчастий? Если бы в самом деле Оптат сколько-нибудь ценил сенат, он проявил бы то, вычеркнув из списка Сабиниана. Для сената один такой человек больше приносить стыда, чем все те, которые по-сирийски кричать, кому угодно починить у себя что-либо из деревянной посуды.
32. «Я, говорит он, собака сената». Почему же не тех кусаешь, кого должно? Таковыми были бы порочные люди. Видов же пороков множество. Но никто не причислить к ним обладание умеющими выделывать мечи рабами, трудом коих можно и поддерживать свою жизнь, и увеличивать свое состояние.
33. Вот мой ответ Оптату. А Прокла я желал бы хвалить и теперь, но после того как он крупно и крепко изобидел Фалассия и меня, даже если бы и очень желал, не мог бы не высказать, что он неправ. Заседая в качестве судьи, когда следовало решать процессы не по крику, шуму и стычке некоторых, но по правде, он с первых шагов уклонился в ту сторону, и судья, стал в ряды обидчиков, не пожелав слушать законов, которые сажают того, кому предстоит вынести приговор, судьею равно беспристрастным для обеих сторон. 34. Оптат заявил, что Фалассия не должно включать в список и присоедини ль к этому поношения. Выжди речи тех, кто станет защищать его, а лучше сам выступи таким защитником, требуя того, что дает силу обвинениям, доказательству Не хочешь ни того, ни другого, молчи. В действительности, он вошел в составь свидетелей и, что еще возмутительнее, своими заявлениями превзошел Оптата. Тот, кроме мечей, ничего не сказал, а этот сообщил, что Фалассий повинен смерти, и что в третье свое правление потратил немало рвения к тому, чтобы его арестовать и казнить, и скорбел, когда тот спасся бегством.
35. Но какое место и какое время тому свидетелем, Прокл? Какая провинция? Какой город? Какой дом? Какой взрослый человек? Какой ребенок? Какой старик? Какая женщина? Какой раб? Какой свободный гражданин? Однако наказанию должен был бы предшествовать обвинительный акт? Такого не было бы в свою очередь, если бы не было того, кто донес. Где же этот акт? Кто его подал? Страх чего вызвал бегство? Какой обвинитель внушил страх? Какой несчастный случай вызвал обвинение? Кто кого оплакивал по этому поводу? Кому и в чем был причинен урон? В ожидании какого злодейства и кто привлек в суд Фалассия? Его молчание, государь, служит признанием, что пустое хвастовство слова обвинителя: «С трудом ускользнул он от моего рвения». Ведь он воображаете, что ему пристали слова Ахилла. Какого рвения, когда, где проявленного? Разве обвиняемый не был все время, день и ночь, в моем обществе? Не был на лицо во время моих речей, перед ними, по прекращены их? Разве тот, кто любил мои речи и желал получить иметь их, не к нему являлся, не с ним говорил, не ему был признателен, когда приобретал, не на него досадовал, когда получить пе удавалось? А самое главное: не раз он сопутствовал мне, когда я отправлялся к тебе, и когда я проходил в твое помещение, усаживался у решетки, и она одна нас разделяла. А ты, у которого столько докладчиков о всяком деле, что они топчут друг друга, зная, где сидел Фалассий, ни гнева не проявлял, ни налагал на него руку, но даже не грозил потом сделать то, чего сейчас не сделал.
37. Далее, после этого, ты был здесь и хворал, а Фалассий проживал в Самосатах, в поместье, обладание коим доставил ему добродетельный нрав его. После того, как он там все, как следует, уладил, он снова явился сюда, пока ты продолжал еще хворать, и ни он не проявил какой-либо подозрительности, ни ты ни в чем не подозревал его. Меня тогда, человека, жившего в обществе лукавого чародея, ты превозносил почестями, больше каких и не бывало, и ни перед кем не выражал ты ни малейшего ему порицания. Как же после этого заявляешь ты, будто он ускользнул от тебя, когда он был в том же самом городе, у твоих дверей, вблизи твоей колесницы? Да ведь и я не мог же не знать, каковы твои намерения, когда люди, пользовавшееся твоим доверием, и со мной были в дружбе, и Фалассий, узнав о них, убрался бы по добру поздорову. Если же, оказывается, он вовсе и не выезжал, и не скрывался, ты своим поступком оскорблял его.
38. «Я боялся, говорит он, чтобы не показалось, будто я принадлежу к тем, кто противодействует сенату и пренебрегает его достоинством». О том, что нет никакого дела до сената, как бы сильно он пе гневался, ему, который недоволен, что живет пе в обществе богов, не стану говорить. Но очень хотелось бы знать мне, государь, предъявил ли бы против него сенат какое-либо обвинение, если бы он смолчал? Какая надобность была ему говорить то, что он в действительности сказал? Кто бы не предположил, что он не знает этого человека? Что мешало ему это самое заявить, что он его не знает? Кто бы уличил его, если бы он это сказал? 39. Насколько было бы достойнее, если б он заставил замолчать Оптата, устранив клеветы указанием на дружбу Фалассия со мною! Если даже и сильно желал Прокл проявить, что он с Оптатом за одно в деле Фалассия, ему следовало сказать то же самое и на мечах остановиться. И в этом случае он оскорблял бы его своею неправдою, однако все же не в той степени, как теперь. Оскорбляя же его, оп задевал и меня, который высоко ценю Фалассия. 40. Какого человека возводишь ты, государь, на пост правителя, непричастного ни той, ни другой [27] образованности, не умеющего, взамен речей и на законы сослаться? А этого знания нет у него, достигшего зрелого возраста среди удовольствий, роскоши, пьянства, не быв в состоянии придти к убеждению, что неправильная речь [28] зло.
{27 Т. е., греческой и латинской. Walde, The universities of ancient Greece, pg. 120.}
{28 σολοικίζω cf. epp. 420 περί των ουκ ί'σζιν ore ου σολοιηισάν-των ποιείται οπονδήν, J 0.35 δτι μου μεμνημένος έσολοίκισε και μέσος έγεν6μην ουδέν άδικων βαρβαρίας}
41. И это не было столь возмутительным, если бы, обижая язык, он чтил бы право в прочем. Но какая зараза унесла у финикийцев столько народу, сколько он? Какой заразы не оказался он грознее для Палестины? А власть над несколькими провинциями [29], каких войн не была тяжелее? О, сколько крови окрасило землю. Сколько мечей рассекло шеи! Сколько могил прибавилось к прежним! Эти бичевания, доводящие до смерти, да и тут [30] не прекращаются! Бичевания, на которые солнце взирало в течении всего долгого дня! Эти ссылки, заключения в тюрьму! Эти муки, одни наступившие, другие ожидаемый, одни изводящие, другие пугающие! Это бесчестите образованию, почет невежеству! Неправые угождения! Города, без всякой нужды перестраиваемые! Эти убытки, причиняемые разрушением, убытки от новых построек! 42. «Ни единый человек не смог бы, по выражению Демосфена, обнять всю массу зла, причиненного этим человеком во время отправления им должностей». Вот почему приходилось видеть, как с отставкою его ликовали люди, от него избавившиеся, а при вступлении его на должность горевали те, коим предстояло принять его. Вот довод, коим подкрепляют свое положение люди, утверждающие, что богов нет: «Если бы, говорят они, они существовали, они бы и пеклись о земле, а при их попечении о земле, этот человек не был бы правителем». Когда он чего от тебя не получит, он сам себе предоставляешь это, желая больше власти, чем та, какая принадлежишь наместникам. То отлично знает Финикия и она засвидетельствовала бы это, если бы получила поручителем за будущее бога.
{31 Прокл был правителем разных провинций cf. ер. 857. Zos IV 45 Cod. Theod. IV, 4, 2; XIV 17, 60. CJG 8612. bjeck, S 248.}
{32 Так при чтении Forsttr'a: om. νυν. При чтении Rcislce: «До сих пор пе прекращающаяся».}
43. Пусть правишь он, если то угодно тебе, но пусть понесешь наказание за ту обиду, какую он нанес Фалассию, нанес и мне, унижая ту почесть, какую он оказал мне постановкою моего портрета [33], показывая, что она иное значила, чем то, что он говорил. В этом позднейшем его поступке видно, какова цена первому. Если б постановку портрета, действительно, вызвало почитание, он сдержал бы Оптата, но так как для портрета этой причины не было, то за обидой со стороны Оптата последовала другая, гораздо более сильная. 44. Но и помимо ложного показания в сенате, оцениваемый и сам по себе, портрет не может доставить какой-нибудь чести. Он поставил его, но раньше поставил другие, других лиц, чьих, может быть, иной кто и не поставил бы. Если бы даже он сначала заказал мой, а после перешел к другим, и тогда бы честь с его стороны была бы не велика. Но какая же честь в том, что после них он дошел и до меня? Но пускай доска π краски честь [34]. Разве не больше значения в слове, что разносится повсюду? Итак, получив благодарность, пусть и ответит за неправду. Меня удовлетворить, если ты признаешь человека обидчиком.
{33 Срв. orat. XXXII § 10, vol. III pg 153, 18: «Тем, кто посещал его во время болезни, можно было видеть мой портрет. висящий над его ложем, и он гордился своим почитанием» Либаний описывает приобретенный им портрет чтимого им ритора Аристида, ер. 1551: «Сижу перед портретом его, читая что-либо из его сочинений».}
{34 Отсюда видно, что дело идет о портрете (5ези S 249), а не о статуе (Sievers, S. 157).}
45. Есть кого обвинить мне и третьего, государь, сына Гезона, богатого после Аркадии и бедности в Аркадии, доведшая свое состояние до таких размеров, что ему можно строить хоть золотые дома на перебой с каменными, да и на те он так щедр в расходах, что дело представляется сущим безумием. Так вот этот человек, которая я попусту осыпал всякими почестями, даже в том, в чем он мог бы, если бы пожелал, мне оказать услугу, не сделал этого, и сам оказался в числе притеснителей, за-явив о тех, кто могли бы выступить свидетелями, что они подлежать ответственности перед сенатом. Действительно, он приказал их представить и подвергнуть наказанию. 46· Из них один по какому то делу уже отбыл на ту сторону и находился в Халкидоне