{80 Срв, Амм. Марц. XX 9, 4 (ответ Констанция на посольство Юлиана с извещением о перевороте). О предложении Юлиана Констанцию) Zosim. III 9. 3.}
{81 Здесь имеется в виду царь аламаннов Вадомарий, который в звании дукса управлял после Финикией, Амм. Марц. XXI 3. Seech., 294 f.}
{82 О захвате Вадомария на пиру у нотария Филагрия, впоследствии комита Востока, см. Амм. Марц. XXI 4, 5.}
{83 Срв. речь Юлиана Амм. Марц. XXI, гл 5.}
110. Когда клятва обходила всех, некий муж, вернее же гермафродит, Небридий [84], бывший префектом по назначению старшего императора, стал критиковать то, что происходило, порицал клятву и уклонялся от неё, называя варварами тех, кто ею обязались. Вот как он льстил. Навлекши на себя гнев и руки всех, и быть бы ему, вероятно, и поделом, зарубленным первым, нанесшим ему удар, он был спасен, будто прикрытый облаком, и милосердие на этот раз иной мог бы не одобрить, но так велико у нас милосердие императора. [85]
{84 О протесте префекта Небридия, человека, много обязанного Констанцию; вполне сходно говорит и Амм. Марц. 5, 11.}
{85 Но описанию Аммиана Марцеллина XXI 5, 12, император, к коленам коего припал Небридий, ища спасения от ярости толпы воинов, прикрыл его своим военным плащом (Кулаковский, II, стр. 60).}
111. Итак с этой поры он понесся, подобно бурному потоку, преодолевая постоянно все преграды, опережая занятием мостов, представая пред непредусмотрительным врагом [86], принуждая его отвращать взор, в другую сторону, а сам, подступая ему прямо на встречу, заставляя одного ожидать, а предпринимать другое, когда не видно было рек, пользуясь сухопутьем, а в плаванье пускаясь с немногими воинами, всякий раз, как было можно, предоставляя начальникам сидеть на границах, а самыми городами, над коими они были поставлены, уже владея, действуя убеждением, принуждением, обманом. Таков был между прочим и следующий. Обрядив в доспехи взятых в плен воинов своих солдат, он послал их на крепко огражденный город, а население последнего приняло подходивших воинов за своих и, раскрыв ворота, впустило противника. 112. А самым отрадным было то, что, присвоив прекрасную Италию, присоединив к своим владениям самое воинственное племя, иллирийцев, и много сильных городов и земли достаточно дли большего царства, нигде он не встретил надобности в битве и кровопролитии, но достаточно было для того его рассудительности и общего желания иметь себе владыку. Величайший же подмогой были ему письма труса и изменника к варварам, которые и в плавании, и на походе он прочитывал городам, прочитывал войскам, противопоставляя собственные труды этим бесподобным посланиям. Эти послания тому делали слушателя врагом, а Юлиану прибавляли приверженцев, хотя при этом он вел с собою лишь малую часть того войска, каким располагал тот. 114. Но все же тотчас отложились Македоняне, отложилась и Греция и подхватила тот момент, какого молила у богов молчаливо и без жертвенников, ибо таковых не было. И открыть был, действительно, и храм Афины, и храмы прочих богов, сам император открывал их и чтил приношениями, и сам принося жертвы, и других к тому увещевая [86]. 115. Зная же, что и боги подвергались суду у афинян, он пожелал дать отчет в своих действиях, а Эрехфеидов император ставил судьями, посылая оправдательную речь в письменном виде [87]. Это потому, что он считал выгодой тирана избегать суда, а императора подвергаться отчету в том, что он делал. Мимоходом он своими посланиями положил конец разладу, проникшему в среду священных родов, некоторым образом разбившему город на два лагеря, дабы в единодушии и мирно свершались отеческие обряды богам. 116. И афиняне, спустя долгий промежуток времени, стали приносить жертвы богам и молили богов о том, что последние намеревались даровать и без чьей либо молитвы, а Юлиан шел вперед, разбив свои силы на три части, и при том не смотря на то, что Фракия была занята противником. Он надеялся, что с этим справится тотчас, а явившись на Босфор, остановить переправу других сил. 117. А к нему между тем, уже мчали кони из Киликии вестников с сообщением о кончине при Кренах старшего императора, коего, пока он грозил пуще Ксеркса и придумывал, как поступить с личностью врага, — он раньше, чем схватить, воображал своего супостата уже в своих руках, — Зевс, по Софоклу, «великий ненавистник хвастливых речей горделивого языка» [88], сковав недугом, унес. 118. И вот прочим весть эта представлялась вымыслом, обманом и хитростью, которой нельзя доверять, а он, потребовав книгу из какого то ларца, показал предсказание, которое весть эту предваряло за много времени и ею подтверждалось, и что они шли, как посланцы бога, обещавшего ему победу, незапятнанную кровью, и увещающего торопиться, дабы кто-нибудь не дерзнул, в виду дальнего его отсутствия, захватить царскую власть. 119. Итак, прочитывая то предсказание и видя, что воина получила такое превосходное и дорогостоящее разрешение, и слыша о кончине человека, который питал против него злобу дикого кабана, он не обратился к пиру, попойке и удовольствиям с мимами, но в момент, когда пророчества исполнились, земля и море достались во власть ему, никто не оказывал сопротивления, и все признавали, что весь мир принадлежит/в одному, когда ничто не вынуждало его делать что либо вопреки своим желаниям, и все дворцы растворились для него, он ударился в плач и слезы катились на оракул. 120. И ничего не было сильнее природных привязанностей, и первый вопрос труп, и где тело и оказываются ли ему должные почести. Так был он порядочен в отношении к тому, кто готов был с ним поступить на манер Креонта [89]. И на этом, в заботах об отшедшем, он не остановился, но спустился в гавань великого города, собрав всю толпу и, пока еще его везли по морю, рыдал. Он дотронулся руками до гробницы, сбросив все инсигнии царской власти, кроме хламиды, не желая осуждать мертвого за замыслы его души.
{86 ηα&ενάονοι, см. наш перев,, стр. 138, 2.}
{86 См. письма, отмеченные у нас, стр. 41, 2, orat. 1 121.}
{87 Срв. Juliani ер. ad senatum populamque Atb.}
{88 SophocL, Antig., 127.}
{89 Срв. Софокл, Antig., ѵ.ѵ. 198 sqq.}
121. Когда же тот был почтен подобающими почестями, он начал с обрядов богам города, совершая возлияния на глазах всех, радуясь тем, кто следовал его примеру, осмеивая тех, кто не следовали, и пробуя убеждать, принуждать же не желая. А между тем страх одолевал тех, кто были совращены, и у них явилось опасение, что у них выткнут глаза, отрубят головы, что потоки крови польются от казней, что новый владыка обретет новые средства понуждения и малым пред ними покажется огонь и железо, и потопление в море, и зарывание живым в землю, и изувечение, и четвертование. Это применялось и прежними владыками, ожидали мер много более тяжких. 122. А он тех, которые прибегали к таким мерам, осуждал, как поступавших нецелесообразно, и сам не находил никакой пользы в применении понуждения в этой области. Ведь тех, которые страдают телом, можно, связав, исцелить, а неверное мнение о богах не искоренишь можем и огнем, но, если рука и принесет жертву, душа упрекает руку и винит телесную слабость, а поклоняется тому, чему и раньше, и это некоторый теневой образ перемены, а не переворот в веровании, и случается, что одни получают прощение позднее, а другие по смерти чтут богов. 123. Итак, обвиняя эти меры и видя, что от казней успех другой веры увеличивается, он отказался от тех мер, которые порицал, и тех, которые могли исправиться, вводил в познание истины, а тех, кто довольствовались худшими убеждениями, не понуждал силою. Однако он не переставал вопиять: «Куда стремитесь вы, люди? и не стыдитесь признавать мрак более ясным, чем свет, и не замечаете, что болеете недугом нечестивых гигантов? Последние ничем не отличались телом от прочих так, чтобы пускать упоминаемые в предании стрелы, а мифом послужило то, что они, подобно вам, бесчестили богов». 124. Он знал, что тот, кто с умением берется за излечение души, впереди всего прочего озаботится и о благах души, первым делом, благочестии. Оно обладает тем же, да, тем же значением в человеческой жизни, как киль в корабле и фундамент в доме. Ведь если бы он и всех сделал богаче Мидаса, каждый город больше когда то славного Вавилона, вокруг каждого города воздвиг литую золотую ограду, а ничего бы не исправил, с другой стороны, в религиозных заблуждениях, он поступал бы подобно врачу, который пользует человека, тело коего в каждом его члене полно недугов, и который вылечивает все, кроме глаз. 125. До этому он прежде всего приступал к исцелению душ, являясь руководителем к познанию тех, кто поистине обладают небом, и считая ближе к себе самих родственников тех, кто воспитывается в этом взгляде, к другом считая друга Зевсу, и врагом врага ему [90], а скорее другом друга ему, а врагом не всякого, еще не преданная Зевсу. Тех, которых он рассчитывал со временем обратить, тех он не отстранял, но уговорами своими увлекал и сначала отказывавшихся после приводил к тому, что они плясали вокруг жертвенников. [91]
{90 Срв. Julian, фр. 6 о «враге богам» Афанасии (св. Афанасий, епископ Алекс).}
{91 Срв. orat. ХIV К Юлиану за Аристофана § 36, где говорится о подобном обращении Феликса, «с недавнего времени друга богам, ставшего таковым под твоим руководством» (ήγεμόνι οοι χρησάμενος, как в переводимой речи, выше, § 125 ήγεμών γιγνόμένος ετιι την γνώσιν κτέ.).}
126. Итак сперва, как я сказал, он вернул, словно из изгнания, благочестие, храмы одни выстраивая, другие поправляя, в третьи внося статуи богов. Α те, кто из камня храмов воздвигли себе дома, платили деньги. Можно было видеть, как колонны везут ограбленным богам одни на кораблях, другие на телегах, и всюду жертвенники, и огонь, и кровь, и тук, и дым, и обряды, и гадатели, свободные от страха, и флейты на вершинах гор, и процессии и бык, в одно и то же время удовлетворяющий потребности культа богов, и трапезы людей. 127. А так как императору не легко ежедневно ходить в храмы вне дворца, а всего полезнее непрерывное общение с богами, то среди дворцовой территории воздвигается храм богу, ведущему с собою день, и царь участвовал в таинствах и приобщал им, по очереди посвященный и посвящавший, и водрузил отдельно жертвенники всем богам. И первым делом его, после того как он поднялся с ложа, всегда было придти путем жертв в общение с богами, и побеждать в этом благочестии Никия [92]. 128. Так раздвигает он границы ревности в культе, возвращая в прежнее положение погибшие обряды, и прибавляя к старым новые. Дерзать на это его располагала его нравственная чистота. И тому, кто не был падок к чувственным наслаждениям, дозволительно было иметь покой в ближайшем соседстве с храмом. Ночью ведь у него не происходило ничего, недостойного таких соседей. 129. Итак то, что он обещал и богам, и людям относительно богов до своего воцарения, он выполнил на царстве так блестяще, что тех городов, у которых оставались храмы, он и видом наслаждался, и считал их достойными, величайших благодеяний, а тех, которые разрушили или все храмы, или большинство, он называл скверными и милости, как подданным, оказывал им, но не без чувства неудовольствия. Вот так поступая и поставляя богов во главу страны и примиряя их, он напоминал судостроителя, который большому кораблю, потерявшему руль, снова приделывает другой, с той разницею, что он возвратил стране тех же спасителей.