{92 См. Thucyd. VII 5, 4. В греческом игра сдов: νικτσαι…ϊ. τον Νικίαν.}
130. После того как он провел такие меры в первом и важнейшем вопросе государственной жизни, присмотревшись к царскому обиходу и увидав, что непроизводительно содержится ненужная масса людей [93] тысяча поваров, цирюльников не меньше, виночерпиев больше, толпы распорядителей трапезой, евнухов же больше, чем мух весной у пастухов, и прочего люда всякого звания бессчетное число трутней, так как одно убежище ленивым, а на еду ретивым, это именоваться и считаться в числе царской прислуги, и золото легко доставляло включение в её списки; итак, этих людей, коих зря кормили на царский счет, он тотчас выгнал, признав в них наказание, не слуг.
{93 Срв. об этом Амм. Марц., кн. XXII 4, 10 (Кулаковский II стр. 104, с ссылкою на Либания в примеч.). Socrat., Hist. Eccl. III. 1, 171 13. Seech, 306.}
131. Вместе с ними он удалил и большинство секретарей, которые, обладая искусством, доступным рабам, желали иметь в своей зависимости префектов, и нельзя было не жить вблизи их, не приветствовать их при встрече, но они отнимали, похищали, заставляли продавать, платы одни не назначали, другие — ниже, чем следует, третьи отсрочивали, четвертые засчитывали сиротам за плату, то, что им не причинили зла, и расхаживали они, словно общие враги тех, кто владели каким либо добром, конем, рабом, деревом, нолем, садом. Они желали, чтобы все это больше принадлежало им, чем владельцам. И один, отказывавшийся в пользу сильных людей от отцовского достояния, — превосходный человек, и уходил, унося вместо имущества это название, а кому представлялось возмутительным подвергнуться такому грабежу, тот — убийца, колдун, отягчен преступлениями, обязан ответом за многие свои дела. 132. Превращая прочих из состоятельных людей в бедняков, а себя из нищих в людей с достатком, богатея на счет бедности прежде зажиточных людей и простирая несытство свое до границ вселенной, они просили у владыки, чего только пожелают, и отказать было нельзя, но подвергались грабежу старинные города и предметы искусства, победившие время, доставлялись морским путем, дабы придать домам сыновей валяльщиков больше блеску, чем царскому дворцу. 133. Если эти были так несносны, то много при всяком являлось их соревнователей, собак, по поговорке, что подражают хозяйкам. В самом деле, не было ни одного раба, который не издевался бы, заключая в оковы, терзая, отнимая, подвергая ударам, выталкивая, изгоняя, желая запахивать землю, ездить на паре, быть господином, и столь же важным, каков был господин его. 134. Но им не довольно было богатеть. но они досадовали и на то, если не получали участия в чинах, в видах того, чтобы прикрыть ими свое рабское звание. Они получали и пояс (военное звание), вместе с владельцами, что заставляете дрожать и переулок, и стражу, и город. И вот этих церберов и многоголовых он выгнал в ряды обывателей, внушив при этом им считать себя счастливыми, что не подверглись казни. 135. Третью часть слуг — преступников, что воровали, обирали, позволяли себе всяческие угрозы и поступки ради приобретения, он удалил вон из дворца, тех людей, которые, лишив свои отечества тех услуг, какие от них ожидались [94], бежав от курий и законов о повинностях и зачислившись в почтовые агенты, покупали себе назначение в мандаторы [95] и был это чин охранителей, для того, чтобы царь пе оставался непредуведомленным ни о каком замысле против него, а занятие — торгашей. 136. Подобно тому как последние, с зари отворяя двери, высматривают покупателя, так те напоминали о барышах поставщикам [96], которые приводили под их бичи ремесленников, будто бы хуливших величество, а на самом деле молчавших, не для того, чтобы их истязать, но для того, чтобы они откупились от этой муки. И никто не миновал их стрел, ни гражданин, ни метек, ни пришелец, но один, и без всякой вины, оклеветанный, гибнул, если не давал, другой, будучи и большим негодяем, потратившись, оставался невредимым. 137. А самым крупным доходом было захватить кого–либо на преступлены против величества. Вместо того, чтобы передавать уличенного гневу пострадавших, они помогали вместо тех, кто им доверились, злоумышленникам, ради взяток. 138. Броме того, подсылая к людям нравственным цветущих юношей и повергая их в страх потерять свое доброе имя и возводя обвинение в волшебстве на людей, далеких от этого преступления, они|Получали эти два особливые источника дохода, вернее еще третий, более обильный, чем оба первые. Предоставляя свободу действий тем, которые дерзали подделывать монету, в пещерах, где устраивались такие рискованные предприятия, они вели роскошную жизнь, получая за фальшивую подлинную монету. 139. Вообще из путей обогащения один был сокрыт и практиковался часто, другой был на виду у всех, но принял форму закона, а выгоден не менее первого, так что, поминая об этом сословии [97], люди тотчас присоединяли и точный счет денег, сколько можно было иметь от этого звания.
{94 Разумеется служба в качестве декурионов, πολιτευόμενος с теми общественными повинностями (λειτουργίαι), с какими она была сопряжена. Обеднение состава провинциальных курий постоянный предмета жалоб Либания. См. у нас, стр. 121, 1, стр. 171, 2.}
{95 См. у нас о πευθήνες — μανδάτωρες стр. 114, 2.}
{96 προηαγωγεύς см. Demosth. 750, 22. Aristid., t. 2, 395, 369, 8.}
{97 εθνος срв. у паст,, стр. 108, 1.}
140. Итак эти глаза царя, люди, утверждавшее, что все выводят на свет и делают людей порочных умеренными невозможностью ускользнуть от наблюдения, предоставляли все пути к низости и чуть не возглашали, что поступки их останутся безнаказными. Доходило до того, что кому следовало препятствовать преступлениям, те сами спасали преступников, уподобляясь псам, которые помогают волкам. Поэтому получить долю в этих рудниках было то же, что напасть на сокровище. Кто приходил Иром, в короткое время становился Каллием [98]. 141. Итак если они черпали один за другим и города становились беднее, а эти торгаши богатыми, царь наш давно тяготился такими порядками и грозил прекратить их, получив возможность, и достигши её, прекратил их, разогнав всю эту стачку, отменив и наименование, и чин, под прикрытием коих они опустошали и подрывали, а сам для рассылки указов пользуясь своими служащими, но не предоставляя им воли к таким злоупотреблениям. 142. А это значило ни много, ни мало как вернуть свободу городам, в то время как нельзя было вздохнуть полной грудью, когда распоряжался человек, располагавши возможностью к подобным насилиям. Но одного постигал удар, другому он грозил, и для того, кто не пострадал, ожидание бедствия было ничем не лучше самого несчастья. 143. Итак, когда мулы курьеров от непрерывности работы и от того, что вышеупомянутые чиновники одних морили голодом, а себе их голодовкой устраивали сибаритское житье , много работы вызывало и как бы подрезывало жилы то обстоятельство, что всякому желающему легко было приказать заложить пару и скакать, и что равносильны были в этой области приказы императора и мандатора. Поэтому животным нельзя было хоть недолго постоять и покормиться у яслей, а обессилившую скотину удар бича уже не мог поднять к бегу и приходилось запрягать в повозку двадцать или даже больше мулов и большинство их дохли или тотчас после распряжки, или под ярмом, раньше её, — и таким положением дела задерживались дела, требовавшие быстроты, и с другой стороны, платились деньгами за убыль [99]. 144. Что эта область была в жалком положении, тому яснейшим доказательством являлась зима, когда в особенности прерывался во многих местах запас перекладных мулов, так что содержатели их бежали и пребывали на вершинах гор [100], мулы валялись на земле, а тем [101], кто спешил, не оставалось ничего делать, кроме крика и хлопанья руками по бедрам. А своевременное исполнение немалого числа дел ускользало от властей, благодаря медлительности, вызванной такими обстоятельствами. Не стану говорить о том, что и с конями происходило подобное, а с ослами дело обстояло еще гораздо ужаснее. Между тем это вело к погибели тех, кто обязаны были такою повинностью. 145. И этот пьяный задор Юлиан останавливает, действительно прекратив поездки без настоятельной надобности и выяснив, что я предоставление, и принятие подобных угождений рискованны, и внушив подчиненным одним приобретать упряжной скот, другим нанимать его. И наблюдалась вещь, коей плохо верилось: возницы проезжали мулов, конюшие коней. Как раньше они были в тисках тяжкой работы, так теперь возникало опасение, чтобы они не застоялись от долгого безделья. Это в свою очередь усиливало зажиточность домов подданных.
{98 См. двустишие, приводимое Либанивм в копце ер. 143: άπόλοιο δήτ% ώ πόλεμε, πολλών οννεκα, ος τους Καλλίας οξέως «Ιρονς ποιείς.}
{99 adaeratio cf. Holmes, 0· 1., pg. 160, note 5.}
{100 См. подобное о пеяарях, в речи о жене Антиоха.}
{101 Срв. случай с Лпбанифм, orat. I, § 14, перев., стр. 8.}
146. Ту же заботливость проявил он и о городских куриях, которые в былое время процветали количеством и богатством сочленов, а затем обратились в ничто, когда, кроме совсем немногих [102], одни перешли в ряды воинов, другие в великий сенат [103]. Третьих ожидала другая какая-либо деятельность и они прохлаждались [104], и угождали своему телу, и насмехались над теми, кто не пошли по одной с ними дороге. А оставшаяся незначительная часть курии была переобременена [105] и исполнение повинностей для большинства оканчивалось нищенством [106]. 147. А между тем кто не знает, что сила курии — душа города? Однако Констанций, на словах покровительствуя куриям, на деле был им врагом, переводя в другие должности тех, кто их покидали, и предоставляя незаконные иммунитеты. Итак они походили на морщинистых старушонок, одетых в лохмотья, и плакались ограбленные декурионы, и судьи признавали, что их постигли и обуревают бедствия, но, при всей готовности, не могли помочь их делу. 148. Но предстояло и им, наконец, вернуть себе прежние силы. Тот достойный всяких похвал декрет, что надлежит всякого призывать в курию, а не обладающего никаким состоянием включать в список освобождаемых, так поправил это дело, что помещения курий оказывались тесны от множества входивших в них. 149. И понятно: не было ни секретаря, ни евнуха, чтобы освобождать за взятку, но одни, как подобало евнухам, отправляли рабские послуги, ни мало не величаясь пышностью хитонов, другие исполняли работу, какая требует рук, чернил и пера, а в остальном умели соблюдать скромность, приученные своим наставником довольствоваться правою бедностью. Поэтому и теперь многих встретишь, кто стали не хуже философов от такой выучки [107]. Да, полагаю я, и прочие все лица администрации в ту пору меньше всего увлекались добытком и больше всего жаждали славы, 150. Вы помните, что с теми, при шествии коих прежде мы падали ниц, будто среди ударов молнии, с теми, когда они слезают с коня на площади, мы беседуем, обмениваясь рукопожатиями, и они считают более приличным не важничать перед прочими, чем напускать страху.