он располагаете и морем. После того, как были сказаны длинный речи, и одни перечислили и прочее, о чем упомянуть было своевременно, и сказали о мудрости некоего гражданина [134], а представители города, лежащего внутри материка, сказали о приезжем [135] и о гражданине, из коих один предпочел этот город для занятий в нем философией, а другой с охотою принял его и тех, которые отовсюду текли вслед за ним, император, оставив в стороне, в оценке обоих городов, блеск камней, но сопоставив друг с другом этих мужей, отдал пальму первенства тому, который ими был силен. 188. Постановив этот приговор, разве он не приглашал к добродетели города, принебрегши красотою бездушных вещей, как неспособных получить предпочтение в глазах серьезного судьи.
{131 Срв. Амм. Марц. XXII 9, 9.}
{132 Срв в нашем переводе, стр. 81, пр}
{133 γράφεσΰαι Cf. Demosth., с. Leptia. S 95. § 146.}
{134 Snid., s. ν. 3 Απολλινάριος Λαοδικεϋς.}
{135 Julian., ер. 27, pg. 518, 13 ed. Hertz ein: питомец божественнейшего Ямвлиха Сопатра, из Сирии, Eunap., vita Jambl. pg. 11, 4, 12, 16. Snid. s. v. Σώπατρος Απαμεύς. Евнапий говорит о Сопатре из Сирии как «искуснейшем в произнесении и писании речей».}
189. Выше я помянул о простоте его обращения в деле религии [136] а теперь могу сказать о некоторой более важной вещи, что, и творя суд, он проявлял ее в чрезвычайной степени, по отношению к риторам и тем, за кого они трудились, предоставляя свободу и крикам без меры, и потрясаниям руки, и всем телодвижениям, и насмешкам друг над другом, и вообще всем тем приемам, какими каждая из сторон надеялась одержать верх над другою. И часто обращался к каждому: «друг!» 190. А. это обращение и ко всем, не только к риторам, тогда именно впервые направленное владыкой к подданным, способнее всяких любовных чар к созданию популярности. Не страх, не молчание, не держание рук под плащом, не потупление взора в землю и устремление его скорее на собственную обувь, чем в лицо собеседника, не позы и речи скорее рабов, чем свободных, не это считал он потребным к возвеличению царской власти, но то, дабы никто из обращающихся в нему не больше увлекался этикетом, чем располагал им самим. 191. Ведь и нося пурпуровую хламиду, какую нельзя было не носить, будучи императором, он носил так, будто это одеяние ничем не отличалось от других. Так, он не оглядывал себя в своем наряде, не всматривался в окраску, не думал, чтобы с лучшим сортом и сам становился лучше, и с наилучшим наилучшим, и не мерил чистотою окраски благоденствие своего правления, но в этой области предоставлял красильщикам и ткачам делать, как они пожелают. а сам рассчитывал возвысить авторитета царской власти плодотворностью мысли и пользою отсюда для городов, и этим путем прославиться.
{136 См. §: 167–168.}
192. Осталась и золотая диадема на голове, боги так решили. Почему? И это, полагаю, надлежит богам ведать. Ведь он многократно собирался снять с головы золотое украшение; но кто помешал тому, лучше судил.
193. Это золото напомнило мне и о золотых венках, которые города отправляли через послов, при чем одни превосходили другие весом, тот в тысячу статиров, этот в 2000, от моего города третий, еще полновеснее А он, пожурив за величину их, так как он лично знал, что сбор на подобные дары сопряжен с немалыми затруднениями, установляет закон, чтобы венок поступал в 70 статиров, находя, что ценность каждого одинакова, а искать прибыли во внешней дороговизне дело корыстолюбца. 194. И те, которые доставляли эти законы и многие другие указы, одни не хуже, другие и лучше, так мало думали о требовании вознаграждения за подобные предметы, что не допускали подачек, даже тогда, когда им предлагали их добровольно. Так велика была опасность пострадать за недобросовестные получки, и очевидно было, что пришедшему нельзя будет ускользнуть от наблюдения и неизбежно подвергнуться варе: Так слава достойного государя не посрамлялась низостью его слуг.
195. Вот чем оп был занят. Между тем внезапно в ипподроме поднимается крик голодающего народа [137], так как атмосферный условия причинили вред земле, а городу богачи, которые пе предоставляли в общее пользование запасы, накопившееся в течение долгого времени, но стачкою своею держали высоко цены на хлеб. Он же собрав земледельцев, ремесленников, торговцев и законом принудив определителей цен вообще всех товаров соблюдать умеренность, и сам первый, согласно закону поставив на рынок свою пшеницу, когда узнал, что курия поступает наперекор закону и собственным его хлебом пользуется, а свой прячет,….иной из незнающих тогдашнего времени ждет тут услыхать о копье, мече, море — ведь этого, по-видимому, заслуживают те из подданных, что противятся царю, и это, конечно, невооруженная война, нарочно оказывать неповиновение и, при возможности согласоваться с желаниями царя, расходиться с ним, и те, меры, что он постарался ввести в действие, всякими уловками делать недействительными. 196. И так права власти внушали и вышеупомянутые средства, и еще тягчайшие, и во всяком случае другой обрушился бы на оскорбителей подобно удару молнии. Но он, и во всех прочих случаях сдерживая свой гнев. и тут в особенности преодолев его, отказался от подобающих кар и в8ыскивал не тюрьмою даже, а тюрьмою по названию. Никто из декурионов даже не вступил в двери тюрьмы. Но не наступило и ночи после этого легкого, недолгого ареста, и в короткий промежуток времени одни служители приводили туда, другие освобождали заключенных. И последние и обедали, и спали, а император ни то, ни другое. Те рады были, что не потерпели наказания, а он скорбел о том, чему они подверглись, и заявил, как о величайшей обиде ему города, что он довел его до необходимости прибегнуть к такому наказанию. 197. Так считал он его, хотя и в самой малой степени, самым крупным и, но его характеру, превышающим меру, и не ждал он, чтобы кто нибудь из друзей попрекнул за его применение, но сам осуждал свой поступок, не потому, чтобы он допущен был в отношении безвинных, но потому, что, по его взгляду, не подобало ему за преступления подвергать чему либо подобному курию.
{137 Срв. об этом автобиографию Либания, $ 120, верев., стр. 43. Об этом голоде и мерах, им принятых против него, Юлиан говорит в своем Μισοπώγων, pgr 308, pg. 475 Hertlein.}
198. Немного позднее, когда город дозволил себе еще более крупную дерзость, [138] —если и об отечестве говорю, все же нет ничего почтеннее истины, — миновав меры наказания, свойственные владыкам, он прибег к средствам оратора, [139] и в то время как воля была и подвергнуть пытке, и казнить, дает городу отпор в речи, так же поступив, полагаю, и раньше по адресу римлянина, допустившего такую дерзость, за которую, должен был бы по заслугам подвергнуться, если не другому чему, то конфискации имущества. Но император имущества его не лишил, а уязвил стрелою письма [140]. 199. Но, несмотря на то, государя, столь медлительного в применении казни, десять гоплитов сговорились убить и ждали дня военного смотра. К счастью, опьянение успело выдать все условленные обстоятельства и все, что до сих пор хранилось в тайне, было разглашено.
{138 См. Julian., Misopog., pg. 3U А. Амм. Марц. XXII, 14, 2 слл; о сочинении Юлиана, «антиохийской речи» или «Враг бороды» (Μιοοποίγων).}
{139 См вступление упомянутой речи.}
{140 См. Julian., фр. 59 Дионисию; Выражение βέλει τινά βάλλουν οΤολής см. Ли<5ан., фр. 070, см. перев., стр. 43, 1 (Asmus, Arch. f. Gesch. d. Philos. XV 425 f.).}
200. Далее, иной, может быть, удивляется, если, будучи кроток и милосерд и из наказаний одних не применяя, другие в меньшем размере, чем они определены, он постоянно имел каких нибудь врагов среди своих подданных. Но о причине этого я скажу, поминая его скорбную для меня кончину. Теперь же подобает сказать о людях, приближенных к нему, лишь то, что из таковых приближенных к нему людей одни были и считались достойными, другие представлялись таковыми, но не были на самом деле, и одних не могли совратить никакие возможный обстоятельства, других время обличило.
201. Как только он безраздельно овладел императорской властью и стал распорядителем казною и всем прочим достоянием, составляющим богатство императора, одни даром находились при нем и не увеличивали своего состояния своими его поселениями, но считали достаточною выгодою питать к нему любовь и встречать ее с его стороны и видеть предмет своего поклонения правящим столь обширною державою, при том с уменьем, и не смотря на неоднократный предложения и даже, Зевсом клянусь, просьбы принять землю, коней, дом, серебро, золото, избегали подачек, заявляя, что и так богаты [141]. 202. Лучшие люди так поступали. Α те, которые давно жаждали наживы, но притворялись равнодушными к ней, выжидая удобного момента, пользовались, когда такой выдавался, и просили, и получая, снова просили, а получив, не прекращали просьб, и ни что не могло остановить их ненасытности. А он по великодушию своему дары расточал, но уже не считал их благородными, но скорбел о своем заблуждении, однако, из внимания к прежним давним отношениям, терпел, и считаться верным в дружбе ставил выше желания отделаться от таких людей. 203. Таким образом он отлично знал натуру каждого из приближенных к нему людей, но из них довольный только дельными людьми, а иных считая наказанием, за одних держался, других не прогонял, но и софистом, отличавшимся высшими нравственными качествами, чем обещало его звание, восхищался, и философа, обнаруживавшего нрав не под стать внешности, хулил, однако опасение проявить на царском троне пренебрежете старыми связями побуждало все сносить.
{141 Срв. стр. 43, V, Либаний о себе.}
204, Но, сдается мне, вы полны желания послушать о последнем, величайшем его подвиге, как он расправился с персами и их страною в своем походе туда. Да и нет ничего удивительная, если давно ваше жадное ожидание устремлено на эту область его деятельности, при чем результат вы знаете, что он пал во время своей победы, но подробностей вы или не слыхали даже, или не так, как нужно. 205. Стремление ваше услышать вызывает соображение о мощи персов, и о том, при сколь крупных размерах боевых сил Констанция они одерживали верх над ними, и о том, на какое самомнение и отвагу Юлиан не побоялся ополчиться Ведь Констанций, помимо прочих островов и тех, что лежать в океане, владел территорией от самого побережья океана до течения Евфрата, дававшей как много всяких продуктов, так и рослых телом, храбрых душою людей, качества, какие способны делать войско несокрушимым. 206. Но все же этот государь, великий в своих военных сборах, обладатель бесчисленных, замечательных городов, принимавший много податей, вывезший не мало золота из рудников, прикрывший железными доспехами всадников с головы до ног тщательнее персов [142], и коней предохраняя бронею от поранений, получив от отца по преемству войну, требующую мужества царя и души, способной хорошо использовать боевые силы, как будто клятвою обязавшись врагам быть их союзником в войне, о том, чтобы отнять их владения или предупредить присвоение чего либо из его собственных владений, не помышлял, но ежегодно, с наступлением весны [143] в начале теплой поры, выводя войско для штурма крепостей, переправившись за Евфрат, сидел на месте, обложившись таким огромным войском, с намерением бежать, если появятся враги, и, чуть не слыша вопли осаждаемых, предпочитал, по своим стратегическим соображениям, не сражаться и не оборонять от гибели собственных подданных.