ий царь. Кто, действительно, царствует с большим правом чем он, если подобает стоять во главе людей не столь добродетельных тому, кто и рассудительностью, и способностью слова, и прочими достоинствами отличается среди прочих? 302. Самого его мы не можем увидать, а его многочисленные речи, все составленный мастерски, видеть можно. Впрочем большинство людей, состарившихся за письменным трудом, уклонились от большого числа видов речей, чем в каких дерзнули выступить, так что не больше чести доставили им сочиненные ими, чем порицания такие, каких они не писали, а этот человек одновременно и войной занятый, и речи сочиняя, оставил речи всякого жанра [202] всех побеждая во всяком, а в жанре писем превосходя сам себя [203]. 303. Берясь за них, я почерпаю в них утешение, благодаря этому наследству [204] его, вы снесете печаль. Он оставил этих бессмертных детищ, которых время не сможет изгладить вместе с красками на досках [205].
{202 Здесь «των λόγων οδοί, at т. Λ. μοοφαί. срв. наш перевод, стр. 38, 1.}
{203 Письма — энкомии ритора Либании, стр. 6 примеч.}
{204 Либаний говорит о литературных произведениях Юлиана; Как «потомках» {εγγονοί), «детях» его, см. у нас, стр. 83. 1.}
{205 О портретах срв. стр. 195, 1.}
304. Раз я помянул об изображениях, много городов поставили ему статуи рядом с статуями богов, чтут их как богов, и иной уже и просил от него в молитве какого либо блага и достиг своего. Таким образом он прямо поднялся к ним и получил от них участие в их божеской силе. Следовательно, вполне правы были те, которые чуть не побили камнями первого вестника о его смерти, как взводившего ложь на бога. 305. Меня утешают и персы, его изображениями знаменуя приступ его. Говорят, уподобив его огню молнии, они приписали слово молния, показывая тем, что он причинил им бедствия, превышающие человеческую натуру [206].
{206 Об этих персидских изображениях см. также orat, XXIV § 19.·«во образе льва, пышущего огнем», см. pg. 422, 15, F.}
306. Его приняло предместье Тарса в Киликии, а больше по праву должно было принять то место, подле Платона в Академии, так, чтобы ему совершались те же обряды, что и Платону, каждым новым составом юношей и учителей. Надлежит сочинять в честь него сколии, пэаны, всякого рода хвалебные слова, называть его союзником против варваров, начинающих войну, его, который будучи в состоянии, благодаря своему искусству предсказания, получить все сведения о грядущем, узнать заранее, нанесет ли урон персам, счел нужным, а возвратится ли невредимым, о том осведомиться не пожелал, на деле показав, что страстно желал славы, не жизни. 307. Быть под владычеством царя таких достоинств высочайшее счастье, а лишившись его, снадобьем от печали надо принять его славу, клясться могилою коего, касаясь её, наравне с богами более есть основания, чем некоторым из варваров самыми у них справедливыми людьми.
308. О, питомец демонов, ученик демонов, собеседник демонов, о, немного земли занимающий своею могилою, но всю вселенную объявший изумлением, о, победивший в битвах иноплеменников, и без битвы единоплеменников, о, для отцов более дорогой, чем дети, для детей более, чем отцы, для братьев более братьев, о, соделавший великое, еще большее собиравшейся сделать, о, помощник богов, богов сотоварищ, о, поправший все удовольствия, кроме наслаждения красноречием, вот тебе приношение от нашего скромного словесного искусства, которое сам ты возвеличил.
Хвалебное слово царям, в честь Констанция и Константа (orat. LIX)
1. Я намеревался, думаю, и без чьего либо поощрения по собственному почину, приступить к слову, побуждаемый к восхвалению тем требованием справедливости, какое предъявлял самый предмет [1]. В самом деле, во-первых, было бы чем то совершенно недозволительным, если цари не колеблются личным риском добывать нам безопасность, а мы не воздадим им даже в области речей, над коими работаем безмятежно, и так далеки будем от исполнения долга, что не составим даже самой малой речи в то время, как таковая должна бы была быть первым нашим делом. 2. Затем, я считал самым постыдным, что земледельцы приносят царям начатки плодов, а люди, занимающееся философией, пренебрегли данью, какая на них ложится, я при том, когда считаются избравшими профессию более достойную и почтенную, нежели те. 3. Помимо этого, те, которые свои похвалы не прилагают к лучшим деяниям, вместе обижают и виновников их, и обличают самих себя, их лишая того, что справедливо должно было выпасть на их долю, а свою натуру наказуя как неспособную восхищаться достойными делами. 4. По этим и другим еще причинам я сам приступил к этой теме, не дожидаясь, чтобы другие подняли сигнал. Но так как, пока я еще соображал ее, меня застал приказ и сошлись собственное решение и увещание, я счел, что уже не место думать, но что настало время привести в действие мою готовность. В противном случае я оказался бы крайне нерадивым, если бы, упустив столь превосходный повод, искал бы не речи о делах, а отговорки к молчанию, в особенности, когда представляются три выгоды: не только мы сохраним для царей, сколько возможно из происходящих событий, но и сами, может быть, прибавим себе славы, высшей, чем прежде, и дадим повод гордиться тому, кто предложил тему. Ведь подобно тому, как в гимнастических состязаниях, на педотрибов падает некоторая часть славы от венков, так тот, кто был виновником другому речи, является соучастником его честолюбия.
{1 Menandr. rhet. HI. pg. 368 (cf. Mete, Zur Tecanik d. lat. Panegyriker, Rhein. Mns. 67 Bd.). Gladis de Themistii Libatiii Juliani in Constant, orationibui Yratisl. 1907. Monnier, Histoire de Libanins (Paris. 1866j, pgg. 108 suivv.}
5. Так вот у тех, кто берется за похвальное слово, есть обычай унижать свое искусство говорить, как далеко уступающее деяниям, [2] и изумляться огромности подвигов, как далеко превышающей силу слова. Но я, если бы и никем из предшественников не было этого сказано [3], полагаю, что во всяком случае речь обрела бы то, что потребно в данном случае.
{2 Menaudr. rliet. Ill pg. 368, 8. Julian., orаt. I pg. 1. orat II pg 54 B.}
{3 Jsocr. Pan.,§ 13 pg. 43 c, Jul. orat. I pg. 1 A }
6. Ведь если бы можно было разбить это отделанное произведете [4] и по очереди воздать каждому из двух, сейчас исполнить долг в отношении к старшему, а несколько позднее перейти в другой части речи, то, и при таком условии, мы не удовлетворили бы задаче своей по достоинству, однако все же, быть может, удалились бы, не в такой степени потерпев неудачу. Но так как назначивший приз, проникнутый одинаковым влечением к обоим, меньше принял в расчет нашу способность, чем стремился к тому, чтобы в одновременном изложении обняты были деяния обоих, и вообще не подобало в похвальном слове разъединять тех, кто связаны и породою, и душою, и добродетелями, разве не является неизбежным настолько отстать, хотя бы от посредственного выполнения темы, как это было бы в случае, если бы мы взялись в один день измерить сушу и море? [5] 7. Однако, как бы верен ни был такой результата, мы будем очень признательны тем, кто нас побеждает. В самом деле. Так как речи вещают о делах, а доблестные деяния владык — выгода подданных, те. кто даже не в состоянии выразить, сколько хорошего досталось на их долю, становятся для всех прямым доказательством того, что пользуется благосостоянием превыше всякой речи, так что, если это и звучит парадоксом, в этом одном случае быть побеждаемым выгоднее одержания победы.
{4 αγώνισμα в этом смысле у Фукидида I 22. αγώνισμα ες το παραχρήμα.}
{5 Срв. Menandr., pg. 369 18 β4.}
{6 Срв. Ниже, § 18, § 46 – сноски в тексте нет}
8. Но мне кажется, во многих отношениях трудно уравнять восхваление с доблестями царей. Ведь все те, кто были признаны достойными царских дворов, и на войну отправляются вместе с прочими, являются опытными в ежедневной государственной деятельности в мирное время, для тех весь труд состоит в нахождении того, что надо сказать достойное деяний, с какими они ознакомлены, для нас же, прочих, если и есть у нас знание многого, однако больше того, что мы знаем, остается неизвестным. 9. И вот нам угрожает двоякий риск, что не только не сможем по достоинству изложить то, что мы знаем, но большую часть фактов обойдем молчанием. Поэтому не следует с нас требовать изложения ни всего под ряд, ни большей части целого, но выслушав нашу речь, извинить и за то, что мы пропустим, и в том, если не постигнем вполне и того, что знаем,
10. Откуда же подобает начать? [7] Не с той ли, очевидно, причины, которая создала сих доблестных мужей? Позволим себе сейчас то выражение Платона, которое подходить к ним, скорее, чем к тем, к кому оно применено, что они оказались хорошими, благодаря происхождению от хороших людей. Да, как бывает с плодами, что, если кто либо посеет семена выдержанной культуры и отборного качества, получит беспримесный, безупречный, доброй натуры урожай в годовом обороте, а если кто небрежно сделав посев, кинет в землю ту какие попало семена, то и во всходах сохраняются сомнительные их свойства, так и с людской натурой: [8] добрые качества родителей переходят обыкновенно на потомство, если зависть не сможет преодолеть благую судьбу.
{7 Срв. Menaudr., pg. 369, sq.}
{8 Срв, ниже, § 18, § 46.}
11. Самое ясное тому доказательство дает настоящая пора: нельзя указать ни царственной отрасли, вышедшей из более благородного корня, ни отрясли, которая ближе сохранила бы свое родство с корнем.
12. Итак всюду элемент справедливости [9], раз он на чьей-либо стороне, делает обладание прочным и препровождаете на все грядущее время с самой приятной надеждой. Царская же власть тем более, сравнительно с прочим, требует, чтобы государь получил ее справедливым путем, насколько, величием и недосягаемой высотою положения навлекая на себя зависть, она требует более незыблемого основания. 13. При таких условиях приходится больше восхищаться законностью данной власти, чем её обширностью. Действительно, они не вступили в обладание чужим наследием, отстранив от него владельцев, не купили они сана своего, будто любой товар на рынке, подольстившись к народной массе, но как наследует каждый отцовское и дедовское имение, призываемый в тому законом, так и этим царская власть принадлежала с давних времен, в третьем поколении [10].