30. Итак, когда они родились и вышли на свет [35], достойные натуры родителя, достойные общей надежды, пусть не ожидает иной услыхать о вершинах Пелия и о Кентавре с телом двоякой природы и дядьке — полу-человеке, полу-звере и пропитании в диком виде, что в своих вымыслах сообщает сыну Фетиды поэзия, пе будучи в состоят и доказать, чтобы пища у Пелея была завидна, но они вскармливались там, во дворце, даже с пропилеями коего не благоразумно сравнивать пещеру Хирона [36], и сосали молоко не волчицы, что дерзнули уже некоторые сообщать о других, но подобающее для поднесения к царским устам, чтобы мирное рождение сменилось мирным кормлением. 31. Отец же носил их, когда обращал на них свое внимание, не на шкуре зверя, а на роскошном пурпуре. Может быть, и большее разнообразие и более божественных вещей составляете царскую пищу, чего толпа не знает и о чем знающим сообщить не дозволительно, как о некоей тайне.
{35 Euseb. vita Const. I 43. Jul., I pg 8 B, cf. cod. Theodos. IX 3. 1.}
{36 Men., pg. 371, 17 sq.}
{37 Men., pg 371, 7 sq.}
32. По этому, мне кажется, время приступить к воспитанию [37], чтобы все могли знать, что не под воздействием самовольной судьбы вышли они совершенством в добродетели, но пошли по пути, по которому с ранней поры направило их упражнение.
{37 Men., pg. 371; 25 sq.}
33. Двоякий род образования изощрил души царей. Одним они утверждались в задаче управления царской державой; столь обширным государственным делом, другим они были приучаемы к искусству речей и силе риторики. Ведь у кого есть одно, а обладания другим нет, у того необходимо достоинство его хромает в том, в чем у него ощущается недостаток. И тот, кто обладает административной наукой, но лишен уменья держать речи, проявив себя царем малообразованным, не лишен способности править государством, но не может править с привлекательностью, и тот, кто достиг совершенства в риторическом образовании, но не получил знания высшего государственного дела, такой, проявив себя бойким на язык, величавость царского сана низводит на уровень обыденного щегольства слова, но от подобающей ему важности далек, как нельзя более. 34. Но наши оба даря мастера в искусстве благодаря тому, что привлекли наилучших из тогдашних руководителей красноречия, подобающего римлянам, а учителя в царской науке и не искали, но имели подле, самого родителя [38], которому ни из зависти нечего было скрывать правила науки,— ведь кровная близость сильнее этого недуга, ни по неопытности нельзя было повредить руководимым им, так как никто так далеко не ушел в царском опыте [39].
{38 См. Enseb., vita Const. IV 52.}
{39 πορρωτέρω βααιλικής εμπειρίας ηλααε срв. то же выражение orat. LXIV § 81., vol. IV pg. 472, 13 ονχω πόρρω κακίας ηλασαν.}
35. Далее, толпа считает мерою обучения в этой области уменье вскочить на коня, натянуть лук и попадать стрелою в цель, нанести удар мечем и напрягать руку с силою достаточною для пускания копья, быть выносливым к холоду и нимало не ослабевать от чрезмерной жары, и это составляете немалую долю в обучении царей. Но для наших этим не ограничивалась [40] область образования. 36. Но и это входило в круг упражнений, но сюда присоединялась и другая часть, гораздо более ценная, чем таковые. Бак только кончали они упражнение в этих предметах, отец своими наставлениями направлял их души на стезю справедливости, не давая воли неправде, разграничивая пору гнева и пору кротости, объясняя, что такое деспотия, и указывая, в чем заключается царская власть, и как добивающийся первой, теряет вторую. И никто не мог бы достигнуть той точности, с какою он ежедневно наставлял сыновей своих. 37. Скажу о том, чем больше всего восхитился я в этом образовании. Введши их в преддверие царской власти еще совсем молодыми и переместив их в таковое положение из положения частных лиц, он упражнял их таким путем в царской деятельности. Ведь он знал, что возвышенный образ мыслей самое важное в государственном деле и без него пропадает значительная часть его блеска, и что от практики, какова бы она ни была, вкореняется у людей известный образ мыслей. 38. Вот он и желал, чтобы, с юности проводя жизнь в одеянии и среди занятий более почтенных, они отвыкли от мелочности, так, чтобы их разум не соприкасался ни с чем низменным или скромным, но, каковы бы ни были их замыслы, они направлялись к великим целям. Ведь в душах юношей, более податливых, какое учение ниприменишь к ним, оно легко внедряется и, раз укрепившись, остается неизгладимым и ни тот кто, приобык к высоким материям, постигнутый невзгодою, под давлением безвременья не теряет своего высокого образа мыслей, ни тот, кто сжился с скромною средою, призываемый к более важным задачам, не приноровить своего духа к государственному делу, но, оставаясь в узких рамках старой привычки, как бы силится сбросить с себя это величие, не будучи способен выдерживать его. 39. Прекрасно изучив это и точно познав все значение воспитания и образования и пожелав, чтобы дети не в низком положении получали более важную сферу деятельности, но в лучшем сане приучались к величию, он облекает их в одежду, инсигний царской власти [40], публикует указ и войскам, и городам, что они вступили во власть по его воле и что следует и им отдавать знаки почтения. 40. После этого предварительная шага он устраивает им войско и составь служащих, уши и глаза [41], всюду сохраняя верное воспроизведете первообраза, и дает им титул, высший, чем раньше, но второй после собственного. Есть, можно бы так выразиться, и в царской власти ступень более совершенная. 41. И понятно, почему он так поступил. Ни в среде частных лиц не предоставил он им оставаться, ни возвел их с первого разу на вершину, остерегшись и скромности первого положения, и чрезмерной высоты второго. Ведь, если бы. оставив их в ряду частных лиц, он взялся бы так их воспитывать, они воспринимали бы учение при отсутствии почета, если бы немедленно, с самого начала он возвел бы их на вершину власти, они расположены были бы к большей беспечности к занятиям, уже всем обладая. 42. Но он, отведши им подобающую долю, которая должна была вместе с чувством достоинства сообщить им склонность в рачительности, прибавил сюда нечто другое, более важное. Не тотчас выслал он их в другое место с войсками, немедленно предоставляя им деятельность вне своего кругозора, но, удерживая их при себе, пожелал наблюдать за их деяниями, по правилу учителей, опытных в искусстве кормчего, которые, посадив у руля, на корме, тех, что недавно взялись за ремесло сидят подле них, дабы приветствовать их, если они, направят судно, как должно, и быть под боком для помощи, если случится какой либо промах.
{40 Срв. дальнейшее, о воспитании рядом с телом и души, Jul. or. pg. 10 С.}
{41 Euseb rita Const. IT–40. Panegyr. Const. 3.}
{42 Euseb., 1.1., «уши, глаза» срв. Xenoph. Суг. YIII 2. 10.}
43. Когда же представлялось, что они уже достаточно воспользовались его сообществом в текущих делах, подобно какому либо орду, что упражняет птенцов в летании, уже тут только поручив им войска, он послал их, поставив одного государем Востока, другого — Запада. 44. И так поступал он в виду трех наиважнейших целей. Во-первых, он желал, чтобы варвары, обитавшие в каждой из этих стран, страхом пред правителями вынуждены были сдерживаться. Он рассчитывал, значит, доставить безопасность целому царству, раз укрепит окраины державы. Во вторых, он полагал, что для сыновей его не подобает, проводя жизнь среди полной безопасности, не пользоваться опытом в боевых заботах, но надлежит иметь то, о чем им надо пещись. 45. В третьих, что самое важное, он знал, что подвергнет их более строгому испытанию в их отлучке. В самом деле, то, что они делали во время своего пребывания в его обществе, то, он полагал, было не столько плодом воли их, при их здравом смысле, нежели определялось необходимо сообществом их с ним. Если же они, и будучи сами себе предоставлены и в разлуке получив и свободу действий, будут по прежнему верно оберегать свой пост, то, он уже полагал, вероятно, то будет проявлением природного здравомыслия [43] и что они окажутся перещеголявшими ту пословицу, которая требует определять совестливость по глазам.
{43 Euseb. vit. Const. IV 52.}
46. Он посылал их с таким расчетом, а они из любви к отцу стремились оставаться, но, не дерзая противодействовать, спешили туда, куда надлежало отправляться. Α после того как прибыли в отданные им области, они превзошли на опыте всякое пожелание, проявив себя отцами принявшим их племенам, посодействовав возвеличению повсюду пославшего, укрепившись в том, что знали, упражнениями, а в том, что надо было приобрести сверх этого, опытом, по поре возраста числясь еще детьми, а в в остроте рассудка соревнуя со стариками, [44] лучше всякого обретая, как следует поступить, по ничего из того, до чего дознались, не приводя в исполнение, не сообщив наперед родителю, поставляя его судьею собственных замыслов, а себя заявляя слугами его решениям, многою властью располагая, но менее всего пользуясь своим правом распоряжаться, преодолевая наслаждения воздержностью, а физическую силу укрепляя упражнениями, заставляя отца гордиться скорее ими, чем боевыми трофеями, отделяемые от родителя большим пространством суши, но считая, что он присутствует при всяком их деянии. 47. Впрочем, в глазах того, кто попросту смотрит на предмет, это с оставляешь славу только выполнивших дело, в действительности это общая слава и их, и того, кто их выбрал. Их возвеличивает показание дел, а тому, кто подобающим образом избрал, достается слава правильного суждения, и выходить, что обе стороны содействуют славе друг друга, одни, имея за себя голос Величайшего царя, а он так как приговор его подтверждается доблестью избранных.
{44 Совершенно так же Julian., orat. I p. 12 Α: μάλλον άέ παϊδα χομιδη χω χοόνω, επεί Trj γ ε σννέοει καΐ ρώμγ, τοϊς καλοΐς κάγαΰοΐς άνδράσιν ένάμιλλον ήδη.}
48. Итак я всегда полагал, что руль настоящего царства держит рука божества [45] и доказательство тому давало множество отовсюду прибывающих фактов, но полагаю, если бы и ничто другое не внушало этого мнения, то, о чем я намерен сказать, во всяком случае привело бы к этой уверенности. Это следующее. Когда, по воле божества, отец этих государей, правивший вселенной, опять удалился в сообщество того, кто послал его в здешнюю юдоль, не смотря на столь важное событие, строй царства не был поколеблен и ничто из происходившего не сместило наследников с их державы, но она осталась на прежней высоте, осталась, однако, не без труда, не без того, чтобы преемники прибегли к силе, дабы прочно удержать переданную им власть. 49. С тем и другим я больше всего поздравляю царей, и с тем, что они получили царскую власть от отца, и с тем, что оказались способными совладать с начинавшимся волнением [46]. Здесь именно, как нигде, сошлись справедливость и мужество. Если бы, не имея за себя его голоса, они сами овладели царством, приобретение было бы доказательством мужества, но в событие не превзошел бы элемент права, если же бы, вслед за тем, как он его даровал им, не произошло никаких дальнейших неприятностей, но можно было бы пользоваться дарованным в полном спокойствии, законность их власти встретила бы общее признание, но слава мужества не присоединилась бы к доводам права. В действительности, получение власти его соизволением было признаком законности, а одоление ими опасностей признаком высшей степени мужества.