Это не могло продолжаться долго, так как давление сзади было слишком велико, а количество наступавших огромно. Как вода промывает земляную насыпь, не способную сдержать бурные воды Нила, так сорокопуты хлынули в ворота, и плотная толпа воинов заполнила площадь, окружив маленький отряд у алтаря бога Беса.
Теперь расстояние слишком сократилось, и луки стали бесполезны. Тан и его люди отбросили их и взялись за мечи.
– Гор! Вооружи меня на бой! – выкрикнул Тан свой боевой клич, и воины вокруг подхватили его и принялись за работу. Зазвенела бронза. Сорокопуты бросились на них, но стражи, образовав плотное кольцо вокруг алтаря, бились с врагом. С какой бы стороны ни нападали сорокопуты, везде встречали смертоносные острия клинков. Храбрости разбойникам было не занимать, и их неровные ряды прижимали воинов к алтарю. Как только один из нападавших падал на землю, другой становился на его место.
Я увидел Шуфти в воротах. Он держался в стороне от схватки, проклятиями и точными приказами посылая своих людей в самую гущу боя. И яростно вопил. Его слепой глаз вращался в глазнице.
– Дайте мне ассирийца живым. Я хочу, чтобы он умер медленно. Я хочу слышать его визг, – кричал он, подбадривая своих воинов.
Разбойники не обращали никакого внимания на «рабынь», которые все еще лежали, скорчившись, на своих постелях и, закрыв головы, визжали и вопили от ужаса. Я тоже визжал не хуже других, но бой вокруг алтаря перестал мне нравиться. К этому времени в тесном дворе храма столпилось около тысячи человек. Задыхаясь в пыли, я лежал на постели, и меня то и дело толкали и пинали ноги дерущихся, пока я наконец не сумел отползти в угол двора.
Один из разбойников наклонился надо мной. Сорвал платок с моего лица и на мгновение уставился на меня:
– Мать Исида, какая красавица!
Он был ужасен, как дьявол. В зубах зияли дыры, шрам уродовал левую щеку. Изо рта воняло, как из отхожей ямы, когда он стал искать мои губы.
– Подожди, пока все это закончится. Ты у меня завизжишь от радости, – пообещал он и потянул мое лицо к своему. И поцеловал меня.
Первым моим побуждением было оттолкнуть его, но я подавил это желание и ответил на поцелуй. Я великолепно владею искусством любви, так как научился этому еще мальчиком у вельможи Интефа. От моих поцелуев мужчины становятся слабыми, как вода.
Я поцеловал и вложил в этот поцелуй все свое искусство. Разбойник словно оцепенел. Пока он стоял надо мной как парализованный, я вытащил кинжальчик из-под одежды, и его острие мягко скользнуло между пятым и шестым ребрами разбойника. Тот заорал, но я заглушил вопль своими губами, поворачивая клинок в сердце, пока судорога не прошла по телу и он совершенно не обмяк. Затем разбойник свалился на землю рядом со мной.
Я быстро осмотрелся. За те несколько мгновений, пока я избавлялся от своего воздыхателя, судьба маленького отряда вокруг алтаря явно ухудшилась. В ряду появились бреши. Двое воинов пали, а Амсет был ранен. Он перебросил меч в левую руку, так как правая бессильно висела, истекая кровью.
С огромным облегчением я увидел, что Тан еще невредим и даже смеется от дикой радости, орудуя мечом. Однако он слишком долго не захлопывает ловушку. Вся шайка сорокопутов уже собралась на площади, они выли и лаяли вокруг него, как гончие вокруг леопарда, взобравшегося на дерево. Несколько минут – и маленький храбрый отряд погибнет.
На моих глазах Тан убил еще одного врага прямым колющим ударом в горло, затем, выдергивая меч, отступил назад. Он вскинул голову и издал рык, который эхом прокатился по всей площади:
– Синие, ко мне!
В то же мгновение все скрючившиеся на земле «рабыни» вскочили на ноги и сбросили свои длинные одежды. С мечами наготове они напали на орду разбойников сзади. Нападение застало врага врасплох, более сотни сорокопутов пали от мечей стражи, прежде чем успели опомниться. Однако стоило им повернуться лицом к новой опасности, как за спиной оказался Тан со своим маленьким отрядом.
Разбойники дрались храбро – я должен признать это. Хотя уверен, что силы придавал им ужас, а не мужество. Однако ряды их были слишком тесны, что мешало свободно пользоваться мечом, а противником были лучшие войска Египта, а значит, и всего мира.
Некоторое время они держались. Потом Тан снова зарычал в гуще битвы. На долю секунды мне показалось, что это очередной приказ, а затем я узнал первую строчку боевого гимна стражи. Хотя я часто слышал, как люди с благоговейным ужасом рассказывали, будто синие всегда поют в разгаре битвы, не верил в это. Теперь же сотня сражающихся подхватила эту песню:
Мы – дыхание Гора,
Знойный ветер пустыни,
Наши мечи – серпы,
Жатва – кровавый бой…
Их мечи ударяли о мечи врагов в такт песне, словно молоты по наковальням подземного царства. Сорокопуты дрогнули при виде такой надменной ярости, битва вдруг превратилась в резню.
Я видел, как стая диких собак окружает и рвет на части стадо овец. Это было еще хуже. Некоторые сорокопуты бросали мечи на землю и падали на колени, прося пощады. Но пощады не было. Остальные пытались пробиться к воротам, а стражники преграждали им путь.
Я плясал вокруг дерущихся и кричал Тану, стараясь заглушить шум битвы:
– Останови их! Нам нужны пленные!
Тан не слышал меня, а может, просто не обращал внимания на мои мольбы. С веселой песней на устах, с Кратом по левую руку и Ремремом по правую он бил врага. Борода его намокла от брызг крови из ран убитых им людей, а глаза жили на окровавленной маске лица. Они сверкали безумием, которого я в них никогда раньше не видел. О, веселая Хапи, какие же силы давал ему крепкий напиток битвы!
– Прекрати, Тан! Не убивай всех!
На этот раз он услышал меня. Я увидел, как безумие угасло в его глазах. Тан снова овладел собой:
– Щадите тех, кто просит пощады!
Стражники подчинились, но под конец из тысячи сорокопутов уцелело не более двухсот. Побросав оружие на окровавленные плиты двора, они молили о милосердии.
Некоторое время я ошеломленно смотрел на побоище. Затем краем глаза заметил какое-то движение.
Шуфти понял, что не может скрыться через ворота. Он бросил свой меч и побежал к восточной стене двора неподалеку от того места, где я стоял. Здесь стена была разрушена сильнее, чем в остальных местах, и обвалилась на половину своей высоты. Обломки саманных кирпичей образовали крутой склон, и Шуфти начал карабкаться по нему, то и дело скользя и падая, но все-таки довольно быстро приближаясь к вершине стены. Казалось, я один заметил его бегство. Стражники обезоруживали пленных, а Тан стоял ко мне спиной и руководил сбором разбитых врагов.
Недолго думая, я наклонился и поднял половинку кирпича. Когда Шуфти взобрался на вершину стены, я изо всей силы бросил в него кирпич. Он глухо ударил в затылок с такой силой, что разбойник упал на колени, а затем предательская кучка мусора подалась под ногами – и оглушенный Шуфти скатился вниз в облаке пыли и растянулся на земле рядом со мной.
Я набросился на него, оседлал и приставил острие кинжала к горлу. Он уставился на меня единственным глазом, который словно остекленел после удара кирпичом.
– Лежи тихо, – предупредил я его, – или я выпотрошу тебя, как рыбу.
Я потерял шарф и головной убор, и теперь волосы мои рассыпались по плечам. Шуфти узнал меня, и в этом не было ничего удивительного. Мы с ним часто встречались, но при других обстоятельствах.
– А, евнух Таита! – пробормотал он. – А вельможа Интеф знает, чем ты тут занимаешься?
– Скоро узнает, – заверил я его и кольнул в шею так, что он застонал, – но не ты сообщишь ему об этом.
Не отводя кинжала от его горла, я позвал двух ближайших стражников. Они схватили разбойника, перевернули лицом к земле, связали руки за спиной крепкой пеньковой веревкой и утащили прочь.
Тан видел, как я поймал Шуфти, и теперь шел ко мне, перешагивая через убитых и раненых.
– Хороший бросок, Таита! Ты ничего не забыл из моих уроков. – И так сильно хлопнул меня по спине, что я пошатнулся. – Тебе предстоит много работы. Четверых наших убили и по крайней мере дюжину ранили.
– А как быть с их лагерем? – спросил я, и он непонимающе уставился на меня:
– Каким лагерем?
– Тысяча сорокопутов не могут появиться из песка пустыни, как весенние цветы. У них наверняка были вьючные животные и рабы. Они должны быть где-то неподалеку. Их нельзя упускать. Никто не должен спастись и пустить слух о сегодняшней битве. Никому нельзя позволить добраться в Карнак и рассказать там, что ты жив.
– Милостивая Исида, ты прав! Но как же мы их найдем? – Очевидно, Тан еще не оправился после горячей битвы. Я иногда спрашиваю себя, что он делал бы без меня.
– Мы найдем по следу, – нетерпеливо объяснил я. – Тысяча пар ног проложила такую дорогу, по которой мы без труда сможем пройти.
Его лицо прояснилось, и он позвал Крата с другого конца двора.
– Возьми пятьдесят человек. Отправляйся с Таитой. Он выведет тебя к лагерю разбойников.
– А раненые? – возразил было я. По-моему, одной битвы в день для меня достаточно. Но Тан отмел мои возражения.
– Ты лучший следопыт среди нас. Раненые могут подождать. Мои негодяи – ребята крепкие, как недожаренная говядина. Мало кто из них помрет, не дождавшись твоего возвращения.
Как я и говорил, поиски лагеря разбойников оказались совсем несложным делом. В сопровождении Крата и пятидесяти воинов я обошел холмы вокруг города и позади первой гряды нашел широкий след, оставленный сорокопутами на пути к храму. Мы трусцой побежали по этому следу и не дальше чем через милю, поднявшись на холм, увидели перед собой лагерь в неглубокой долине. Мы застали их врасплох. Ослов и женщин охраняли не более двадцати человек, которых воины Крата перебили разом. На этот раз я не успел спасти пленных. Оставили в живых только женщин, и, как только лагерь был захвачен, Крат позволил своим людям воспользоваться традиционной наградой победителей.