Линь Чун не поняла и половины из услышанного. Куда они направлялись? Что за речные заводи? Какой еще Волшебный Лекарь? У Линь Чун в голове все смешалось, она задумалась, уж не умерла ли она и каким-то чудом оказалась на небесах.
«Я пыталась… Я жила по принципу жэнь, но, может быть…»
Полная бессмыслица пронеслась в ее голове.
– Я пойду найму лодку, – сказала женщина по прозвищу Сухопутная Крокодилица, прежде чем Линь Чун сообразила, что ответить. – А после приготовлю немного бульона и чая с хризантемой и мятой, чтобы унять жар, пока мы ждем. С руками Волшебного Лекаря, разумеется, не сравнится, но моим пятерым детям помогало, хех!
И, бодро шаркая ногами, она удалилась.
– Очень приятно познакомиться с тобой, сестрица Линь, – сказала дворянка с резко очерченным, словно у дракона, лицом. – Наша Татуированная Монахиня сказала, что ты была наставником по боевым искусствам.
Линь Чун растерялась на мгновение, а после поняла, что благородная госпожа Чай говорила о Лу Да. Та называла себя Татуированной Монахиней.
Воздух прорезал протяжный свист; затихнув вдалеке, он лишь усилил замешательство Линь Чун. Она узнала его прежде, чем подобрала слова. Они ведь не на поле боя были, верно? Или все же были? Это точно пролетела сигнальная стрела: только ее резной наконечник издавал такой свист, когда описывал дугу в воздухе…
– Не думаю, что она уже пришла в себя, – засомневалась Лу Да, возвращая Линь Чун из плена ее мыслей. – Либо горло у нее так изранено, что ни словечка выдавить не может. Выглядит паршиво…
– Сестрица Ань поможет, – благородная госпожа Чай положила руку на плечо Лу Да, пытаясь ее успокоить. А после перевела взгляд на Линь Чун и задумчиво добавила: – Но вот захочет ли она остаться и стать одной из нас? Заполучить наставника по боевым искусствам было бы большой удачей, она очень пригодилась бы нам.
– Захочет, разумеется! – выпалила Лу Да, а затем добавила, уже с сомнением: – Верно же?
– Не думаю, что у нее так много вариантов, куда податься и не угодить в руки имперских властей, – ответила благородная госпожа Чай. – Мне пора возвращаться домой, а ты вот что должна сделать. Поговори с Ван Лунь. Убеди ее, что нам кровь из носу необходим наставник по боевым искусствам имперской стражи. Не лишним будет, если ты попросишь Чао Гай помочь тебе с этим. Если Линь Чун согласится остаться, нужно убедить Ван Лунь принять ее.
– Разумеется, она ее примет! – вновь воскликнула Лу Да. – С чего бы ей быть против?
Благородная госпожа Чай улыбнулась:
– У тебя большое сердце, Татуированная Монахиня. Поступим вот как: скажи Ван Лунь, что наш наставник по боевым искусствам получила мою самую высокую рекомендацию и мое расположение.
– О да! – на широком лице Лу Да расцвела ответная улыбка. – Мне тоже сестрица Линь приглянулась с первого взгляда – она умеет впечатлять, правда? Окажись так, что она и газы пускает с ароматом роз, я бы ничуть не удивилась.
Маленький Вихрь одарила ее еще одной улыбкой, но промолчала, и Линь Чун даже в своем растерянном полусознательном состоянии смогла отметить, что благородная госпожа Чай понимала то, что Лу Да было невдомек.
Линь Чун никогда не была сильна в политике. Но без базового понимания политических веяний ей никогда в жизни не удалось бы дослужиться до звания наставника по боевым искусствам. Лу Да, очевидно, с ее буйным нравом и позитивным отношением ко всем, кого она считала хорошими людьми, была совершенно далека от этого. В отличие от нее благородная госпожа Чай видела все подводные течения и опасности, за ними скрывающиеся…
Быть может, то были последствия лихорадки или ее ран, а может, она еще не отошла от влияния божьего зуба, но еще до того, как женщина по прозвищу Сухопутная Крокодилица вернулась в комнату с крепким, остро пахнущим чаем, Линь Чун начали всюду мерещиться крокодилы, затаившиеся под водой и поджидающие добычу среди речных заводей за стенами постоялого двора. Крокодилы с человеческими лицами.
Но Лу Да гладила ее по руке и улыбалась, а эта богачка, Маленький Вихрь, и хозяйка постоялого двора заботливо ухаживали за ней. Пусть Линь Чун не до конца осознавала, что происходило, но она знала, что была жива.
Главное, выжить. Выжить в этой странной новой реальности среди благородных дворянок и крокодилов, которые пускают свистящую стрелу над заводями. Выжить, а уже потом думать, как быть дальше.
Глава 6
– Сбежала? Что значит «сбежала»?!
Императорский советник Цай Цзин позволил визгу прокатиться мимо него подобно тому, как речная вода огибает камень. Начальник дворцовой стражи Гао Цю был откровенно мерзким, к тому же стоял ниже на целых два ранга Цай Цзина, который занимал одну из высочайших должностей при дворе и входил в число трех человек, чье положение в стране было вторым после императора. Но Гао Цю был другом детства государя – Сына Неба, десять тысяч лет жизни ему, и с этим приходилось считаться.
Кроме того, Гао Цю мог ему пригодиться. Этим беспринципным человеком было легко манипулировать.
Цай Цзин водил по бумаге кистью с ровным нажимом, не меняя ни силы, ни наклона; что кисть в руке, что его спина оставались прямыми, а ступни были прижаты к полу, словно камни для медитаций. Его каллиграфия не без оснований прославилась на всю страну, а собственная уравновешенность была предметом личной гордости.
А тем временем на солдата, который ненароком прервал их заседание, посыпался град ударов и поток ругани Гао Цю. Командующий схватил его же дубинку и поколотил солдата, а после еще и отпинал по коленям, ничуть себя не сдерживая.
Цай Цзин наказывал людей, потому что это приносило ему удовольствие. Гао Цю же поступал так, потому что выходил из себя. Цай Цзин полагал, что это наглядно демонстрировало различия меж ними.
Кисть Цай Цзина описала изящную дугу, прежде чем вновь медленно и размеренно опустилась на мягкую гладь бумаги. Его перстни сверкали золотом и жемчугом, когда лучи солнца падали на его работу, оттеняя выверенное совершенство движений.
«А ведь каллиграф – уже сам по себе произведение искусства», – размышлял про себя Цай Цзин.
– Да забудьте вы уже об этой женщине, – вмешался он, стоило Гао Цю прерваться, тяжело дыша. – У нас более важные дела есть. Давайте вернемся к стычкам возле северных границ…
Хотя дело обстояло куда серьезнее обычных стычек. У Цай Цзина имелся небольшой талант в гаданиях, и то, что показали ему кости, не на шутку взволновало его. Дурные знамения, фрагменты дыма, огня и крови, разносящиеся ветром… Невозможно было постичь глубину надвигающегося ужаса. Угроза падения самой цивилизации казалась слишком реальной и уже начала преследовать Цай Цзина в его снах.
Империя. Вся империя может рухнуть в эту зияющую бездну. Они должны помешать этому.
– Стычки – это ничто, – фыркнул Гао Цю. – Они все преувеличивают, чтобы послали им больше денег и людей. Эти северные заставы совсем обнаглели.
Государь, к несчастью, разделял его мнение, а вместе с ним и второй советник, и военный министр – или, на всякий случай, те просто не смели пойти против воли Сына Неба. Цай Цзин никогда не предавался унынию, но и его уже начало съедать несвойственное ему чувство разочарования. Он пытался убедить его величество ужесточить армейскую дисциплину, но без толку; укрепить позиции на севере, но без толку; призвать пригодных молодых людей из отдаленных провинций на службу в их доблестную имперскую армию… но все так же без толку. В сельских провинциях было больше ртов, чем семьи могли прокормить, абсолютно бесполезных, бывших настоящей язвой на теле империи, а здесь они могли пригодиться…
Цай Цзин доказывал, что призыв на воинскую службу этих молодых людей пойдет лишь на пользу им самим и их семьям: ведь, будучи солдатами стражи, они получат шанс продвинуться по службе и обзавестись связями или занять положение в обществе, что в родных провинциях им не светит. Но в юго-западных районах такой политический ход едва ли встретил бы радушный прием, а государь, Сын Неба, десять тысяч лет жизни ему, опасался потерять любовь народа.
Сантименты, которые никогда не волновали Цай Цзина.
Поскольку его попытки укрепить армию с помощью традиционных методов провалились, Цай Цзин решил сменить тактику. Им не потребовалось бы большое количество людей или хорошее снаряжение, если армия имела бы техническое превосходство над противником. Великая Сун находилась на пике взрывного развития науки и изобретательства, и Цай Цзин охотился за всякими колдунами, станочниками, алхимиками, зодчими, охотниками за нечистью, химиками и совершенствующимися учеными. Помимо этого, он корпел над свитками и записями, стараясь выискать утерянное открытие или нечто, что могло бы совершить прорыв в военном искусстве, а также искал любого, кто занимался подобным. Пока что, однако, любая его зацепка приводила в тупик. Многие монахи, утверждавшие, что обладают нужными знаниями, но не сумевшие доказать это на деле, были обезглавлены по его приказу. А он нисколько не приблизился к результату, к которому стремился.
Он было решил, что наконец удача улыбнулась ему в лице блестящего открытия после инцидента в Аньфэньском монастыре и его последствий, но даже это, по необъяснимым причинам, не тронуло внимания императора. Императора, правителя всего, что есть под небесами, защитника государства.
Разумеется, его решения не подвергались сомнению, но все же Цай Цзина не покидали опасения, что его правление может привести страну к краху. Все предложения Цай Цзина он отвергал, посчитав их несерьезными, и отказывался предоставить хоть каплю ресурсов и поддержку.
Даже после того, что случилось в Аньфэне.
Цай Цзин пытался разъяснить, чем это может обернуться для Великой Сун, для власти самого государя и его трона… Он уже начал задумываться, не обнародовать ли ему в присутствии министров доклады о произошедшем в Аньфэньском монастыре, записи о котором он старательно уничтожал. Безусловно, раскрывать эту тайну было весьма рискованным ходом, но это наверняка сподвигло бы императора на…