Она поднялась, чтобы поклониться Сун Цзян и остальным, среди которых признала лекаря Ань Даоцюань, еще двух незнакомых ей людей и, разумеется, смуглую женщину, которая прибыла во главе всадников, – наверняка это и есть та самая Сун Цзян. Кроме характерной для уроженки юго-запада внешности и потрясающего обаяния, Сун Цзян, как была наслышана Линь Чун, обладала талантом приковывать к себе внимание публики, что часто сравнивали с неким феноменом, дикой стихией. И если бы подобная репутация нуждалась в дополнительных подтверждениях, никто из рассказывавших о Сун Цзян не забыл бы упомянуть, сколь щедрой и внимательной к людям она была, как развернула деятельность по оказанию помощи женщинам, страдающим от бедности или от издевательств их мужей; как выкупала проституток и находила им работу в качестве служанок или домоправительниц… Принципы жэнь она соблюдала до того праведно, что люди клялись, что у нее наверняка выросла голова феникса и она может избавить от болезни или бедности одним лишь прикосновением.
В последнем Линь Чун сильно сомневалась.
Но когда несколько месяцев назад Сун Цзян исчезла, жители столицы не могли судачить ни о чем другом. Убили, говорили одни. Другие твердили, что она оказалась виновна в тяжких преступлениях и власти заставили ее исчезнуть, чтобы унизительные судебные разбирательства не запятнали ее репутацию. Третьи с уверенностью заявляли, что она вознеслась как богиня и обрела бессмертие. И каждый такой слух был чуднее предыдущего.
Но теперь видеть эту женщину вживую и так близко… Сун Цзян сидела у окна, свет падал на ее волосы и одежду, подчеркивая нереальность ее образа, от которого было сложно отвести взгляд. Все эти преувеличенные и приукрашенные слухи теперь казались сущим преуменьшением.
Линь Чун поймала себя на том, что думает о собственной матери, которая тоже была уроженкой юго-западных земель, и от этих мыслей у нее защемило сердце. Но на этом сходство заканчивалось, а воспоминания Линь Чун о матери были такими далекими, что поблекли и размылись, точно картина, угодившая под дождь, но она все равно дорожила ими. Линь Чун унаследовала отцовские черты лица и его фамильное имя, и случилось так, что теперь чаще всего она вспоминала о матери с болезненным содроганием, когда невежественные столичные жители отпускали колкости в сторону юго-запада в ее присутствии. Сколько раз она слышала, как те кричали (ложь, до чего гнусная ложь!), что выходцы юго-западных провинций не были по-настоящему преданы Великой Сун или что все приезжие из тех краев были непроходимыми тупицами. И сейчас при виде Сун Цзян мысли о матери неведомым образом… казались чем-то прекрасным.
Она в первый и последний раз склонилась в глубоком поклоне перед поэтессой.
– Вы, должно быть, Сун Цзян, известная почти во всех провинциях. Вас называют Темной Дочерью Империи, а о ваших талантах ходит множество слухов.
– Верно, – голос Сун Цзян мелодично переливался. – Хотя я попрошу тебя не называть меня так. Мне не нравится это прозвище.
Линь Чун склонила голову:
– Прошу меня извинить. Я слышала, вас также зовут Благодатным Дождем? Потому что к вам обращаются, когда нужно уладить разногласия, и, как всем известно, вы делитесь своей удачей с теми, кто в том нуждается… Еще раз извините, я так много о вас наслышана…
Быть может, виной тому была усталость, но в этот раз она чересчур разговорилась. Пришлось заставить себя замолчать.
Сун Цзян беззаботно рассмеялась:
– Я всего лишь поэтесса, женщина без особых талантов. Давай-ка я тебя лучше познакомлю с У Юном, нашим премудрым Тактиком, и Цзян Цзин, которую мы зовем Волшебным Математиком, – она настоящая волшебница во всем, что касается расчетов и чисел. Ну, а с Чао Гай и нашим лекарем Ань Даоцюань ты, разумеется, уже успела познакомиться.
У Линь Чун уже голова шла кругом от количества новых лиц и имен, но каждому из них она кивала и старалась запечатлеть их в памяти. Как наставник по боевым искусствам она могла запоминать огромное количество учеников, но только если видела их в деле: невольно она уже классифицировала для себя обитателей этого разбойничьего стана по их оружию и боевому стилю. Ху Саньнян с двумя саблями и арканом; Ли Куй с ее тяжелыми боевыми топорами; братья Жуань, которые вооружены лишь палицами да кулаками…
Ань Даоцюань обратилась к Сун Цзян. Ее движение не ускользнуло от внимания Линь Чун – руки беловолосого лекаря, казалось, не переставали двигаться, вращаясь друг против друга. Но смысл этого жеста стал ясен, только когда остальные присутствующие повернулись к ней, словно она позвала их вслух.
– Верно, благодарю, – ответила Сун Цзян и пояснила Линь Чун. – Сестрица Ань напомнила, что тебе по-прежнему нужно хорошенько отдыхать, чтобы восстановить силы, поэтому постараюсь закончить нашу беседу побыстрее. Я видела, как ты встретилась с Ван Лунь на тренировочном поле.
Вопрос заставил Линь Чун насторожиться, развеяв атмосферу странного очарования.
– Да, – ответила она.
– Ван Лунь основала нашу общину, – поведала Сун Цзян. – Первое время здесь жили лишь несколько мошенниц, которых разыскивали власти. Большинство из них убиты в предыдущих стычках, но теперь мы используем более эффективные методы, благодаря таким талантам, как наш Тактик, – она кивнула в сторону У Юна. – Мы и сейчас сражаемся, но действуем грамотнее. Со временем те из нас, кого ты здесь видишь, решили создать клан разбойников, которые отличались бы от обычных бандитов с большой дороги… Неважно, как мы пришли сюда – по стечению обстоятельств или ведомые целью, – нами движут иные стремления.
– И что же это за стремления? – проявила интерес Линь Чун.
– Справедливость.
Слова Сун Цзян прозвучали громогласным манифестом.
– Чао Гай уже говорила об этом, – вставила Линь Чун.
– Я буду с тобой откровенна, наставник Линь. Ты нам очень пригодилась бы.
– Мои таланты в наставничестве весьма посредственны… – по привычке начала Линь Чун.
– Ты меня не так поняла. Твои наставнические таланты поразительны, бесспорно, и я уверена, что ты достаточно сообразительна, чтобы догадаться, каким образом человек с такими умениями помог бы принести благо стране. Но еще ты как женщина высокого положения и хорошего воспитания стала бы образцом для подражания для самых… непросвещенных из нас.
Неприятное чувство захватило Линь Чун, особенно после того, как она совсем недавно вспомнила о своей матери… Ее мать была бедной. Отец за спиной не имел сильного клана и не занимал высокого положения.
– Боюсь, вы ошиблись на мой счет, – возразила она. Слова эхом отдавались в ее ушах. – Я всего лишь ученый чиновник. Ни на знатность, ни на престиж я не претендую.
Сун Цзян махнула рукой:
– Ты выдержала имперские экзамены, вполне хватит. Давай поговорим начистоту, сестрица Линь. Наша боевая мощь велика и постоянно растет, и, чтобы ее направлять в нужное русло, необходима твердая рука. Одной Ван Лунь для этого уже недостаточно.
Линь Чун задумалась о Лу Да. Пусть эта неудавшаяся монахиня и обладала порывистым нравом, но у нее было самое доброе сердце из всех, кого Линь Чун повстречала за долгое время.
«Даже если она кого-то убила? Даже если она снова, не терзаясь муками совести, кого-нибудь убьет прямо у тебя на глазах? И скольких еще она убьет, будучи членом этой шайки бандитов? Даже зная об этом?»
Ответ был положительным. Эта группка людей с ученым говором и дворянской манерой держаться, команда из охотника за нечистью, поэтессы, математика и лекаря, претендовала на моральное превосходство, но все, что у них имелось, – это высокое происхождение. Линь Чун, быть может, и разделяла их мнение о Ван Лунь, пусть ее и возмутило, что они рьяно принялись чернить имя своего главаря перед новичком, но если они совершенно серьезно позиционировали себя как вершителей правосудия, то и остальные, подобные Лу Да, тоже должны были находиться в этом зале. И неважно, бранились бы они, чавкали за столом, умели ли читать, писать или же играть на лютне.
– Ты имеешь в виду таких, как твоя преисполненная чувства долга сестрица за дверью, – обмолвилась Линь Чун, стараясь смягчить тон. Наверняка Железному Вихрю были здесь не очень-то рады, а потому велели оставаться снаружи вместе с ее грубостью и боевыми топорами. – Они не дети, чтобы их воспитывать.
Глаза Сун Цзян сузились:
– Ты говоришь о Ли Куй. Я понимаю твои подозрения насчет нас, что мы судим слишком строго или слишком поспешно, несмотря на то, что сами находимся в таком же положении. Давай-ка я проясню: именно про Ли Куй я и говорю. Сестрица Ли любит убивать. Она убивает забавы ради, просто потому что это приносит ей радость и удовольствие, или же потому что она до этого не могла наубиваться вдоволь. Она бы и старика, и ребенка убила – ей нет разницы. Но клятва верности, которую она мне принесла, делает ее оружием, направленным только против злодеев. Так она становится лучше. Она становится хаоцзе, настоящим героем.
Линь Чун не нашлась, что ответить на это, особенно когда Сун Цзян обращалась к ней с превосходством и фамильярностью. Капельки холодного пота выступили у нее под бинтами.
– Сунь Эрнян, с которой ты познакомилась сегодня, – помощница Ван Лунь, ее кличут Людоедкой. Та еще хуже. Она вместе с мужем – он тоже с нами был, пока не убили, – владела постоялым двором, где убивали людей.
«Нет».
Линь Чун слышала о таких местах… но то были лишь слухи…
– Верно, – продолжила Сун Цзян. – Они убивали путешественников, чтобы запастись свежим мясом для своих супов и паровых булочек, которые продавали первым подвернувшимся посетителям. Далеко не все здесь – образцы добродетели… Но каждый из них может таковым стать при хорошем руководстве. И мы стремимся к тому, чтобы наша община стала маяком, который направит этих людей на правильный путь.
Линь Чун пошевелила языком в пересохшем рту:
– Тогда что тебе нужно от меня?
Сун Цзян улыбнулась:
– Лишь твоя поддержка. Останься вместе с нами и как наставник по боевым искусствам помоги обитателям Ляншаньбо стать безупречными. Мы спасем многие жизни, если на то будет воля империи.