Воля империи… Линь Чун поразилась странности этого расхожего выражения, а точнее, тому, как Сун Цзян упомянула его здесь, в подобном контексте… Учитывая, что империя буквально сделала бы все возможное, чтобы арестовать и осудить их всех…
«Вот кем я теперь стану? – размышляла Линь Чун. – Предательницей? Изменницей, которая будет тренировать убийц и людоедов?»
Сун Цзян, будто бы прочитав, что за мысли тревожили ее, заверила:
– Каждый здесь предан нашей Великой Сун и государю. Каждый. Мы стремимся улучшить империю именно из любви к ней.
Для Линь Чун это звучало вполне разумным объяснением.
И очень красивым. Она хотела поверить в него, хотела поверить, что она может восстать и бороться, оставаясь при этом верной подданной империи.
Ань Даоцюань снова жестами решила напомнить им о физическом состоянии Линь Чун, и Сун Цзян кивнула ей и встала, чтобы поклониться:
– Я слишком перенапрягла тебя, наставник Линь. Прошу, поразмысли над тем, что я сказала тебе. Я верю, вместе нам удастся сотворить великое благо.
Линь Чун позволила Чао Гай помочь ей подняться, выдавив из себя вежливые, заученные слова прощания. Но прежде чем они достигли дверей, она остановилась и обернулась к Сун Цзян.
– Могу я спросить, – обратилась она, – как ты сюда попала?
– Я убила своего мужа, – очень спокойно ответила Сун Цзян.
Разрозненные мысли роились в голове Линь Чун: как же Сун Цзян могла считать себя лучше, разве она хоть чем-то отличается от местного преступного сброда? И вдобавок все это смешивалось с неверием и шоком от того, что именно Сун Цзян сотворила такое!
– Я не обижусь, если ты спросишь меня, почему, – промолвила Сун Цзян, заметив, как стушевалась Линь Чун.
– И почему же?
– По той же причине, почему мужей частенько и приходится убивать. Но законы, к сожалению, не признают прав жены, – Сун Цзян слегка улыбнулась, словно они обменялись какой-то личной шуткой. – На мое счастье, друзей у меня водилось много, и я была вхожа в разбойничий стан Ляншаньбо. Число наших последователей по всей империи постоянно растет. Нас куда больше, чем тебе довелось здесь встретить.
Вроде благородной госпожи Чай или хозяйки постоялого двора – Маленького Вихря и Сухопутной Крокодилицы. Их клички, казалось, наполнились новым смыслом – стали тайными прозвищами героев ночи. Сун Цзян, или Благодатный Дождь, вне всяких сомнений, была заодно с разбойниками Ляншаньбо долгие годы, и никто об этом не знал. А ее поклонники и читатели видели лишь, как она помогала людям.
Линь Чун не была уверена, что голова ее кружилась только от физического недомогания.
Глава 9
– Вот здесь вы и будете заниматься исследованиями.
Лу Цзюньи опасливо оглядывала широкое низкое здание, затерянное в глубине Центрального района Внутреннего города Бяньляня. Огромное помещение напоминало пещеру, внутри тянулись ряды стоек и полок, которые несколько тихих, запуганных слуг заполняли бумагами, чернилами, оборудованием и бесчисленными свертками с алхимическими веществами. Сердце Лу Цзюньи трепетало от предвкушения – наверняка на этих полках она сможет найти все минеральные формулы, к которым когда-либо мечтала прикоснуться.
А на некоторых стойках покоились крупные, грубо обработанные глыбы, в которых безошибочно узнавался камень гунши. В таком виде из него невозможно было высечь гладкие блоки, но отверстия, завитки и причудливые изгибы, пористые вуали, похожие на кружево, словно камень застыл в виде едва соединенных брызг, создавали впечатление, что куски руды извивались, точно живые.
Лу Цзюньи ничего не могла с собой поделать: она одновременно испытывала и тягу к нему, и отторжение. Камень гунши. Материал с немыслимым потенциалом, скрытым за его изменчивостью. Некоторые даже полагали, что божьи зубы оставили вовсе не боги, а что они представляли собой просто камни гунши, обработанные с помощью какого-то забытого искусства. Но в том виде, в каком он встречается в природе, он представляет собой лишь безжизненный камень, его можно добывать, резать или точить, поэтому из него делали дикие, бросающие вызов земному притяжению скульптуры, которые украшают сады многих богачей. Художники изготавливали из них причудливых форм скамейки и ворота, благодаря чему их состоятельные обладатели могли отдыхать по соседству с такой силой.
В безопасности… как они предполагали. Ведь даже нетронутый камень гунши считался причиной множества таинственных событий. Лу Цзюньи всегда считала такие байки обычными страхами особенно суеверных людей. Камень гунши представлял опасность, лишь если на него воздействовали иначе, нежели простым инструментом, например, обжигали, применяли на нем едкие кислоты либо пускали в ход навыки совершенствующегося, способные изменять материалы… во всех других случаях страх перед его силой был обыкновенным невежеством, и все это знали.
Пока Цай Цзин не начал делиться с ней своей коллекцией свитков. За те две недели, прошедшие с тех пор, как он ее пригласил (завербовал), Лу Цзюньи погрузилась в зыбучие пески учения, столь обширного и увлекательного, что она частенько засиживалась за чтением свитков почти до рассвета. Исследований, посвященных камням гунши, было куда больше, чем когда-либо доводилось слышать Лу Цзюньи, в основном ими руководили монахи из малоизвестных монастырей, и эти записи были весьма пугающими.
Большинство свитков, в которых приводились записи исследований глубинных свойств камня, обрывались на полуслове. Это само по себе красноречиво говорило о судьбе их создателей.
Даже те экспедиции, которые организовывали богатые аристократы, чтобы добыть кусочки камня для украшения садов, оканчивались необъяснимыми бедствиями так же часто, как и проходили успешно. Таким образом, подобное эстетическое решение было не только прихотью богатых, но и потенциальным смертным приговором для тех слуг, которым не повезло отправиться на поиски камней. Лу Цзюньи не знала этого. Она всегда избегала людей, склонных к такому безрассудному тщеславию.
За какими опасными свойствами камней гунши охотился Цай Цзин?
Поначалу она задавалась вопросом, почему советник не поручил это задание одной из имперских академий, так называемых шуюань[19], в которых вне монастырей взращивали величайшие умы. Шуюань были пульсирующими сердцами инноваций в стране, их ученые с головой погружались в чернила и свитки, создавали астролябии, водяные часы и огромные лебедки с цепным приводом, и каждое из их достижений становилось для империи шагом в будущее. Но вместо этого Цай Цзин вытащил именитых ученых и монахов с их насиженных мест в академиях и монастырях и объединил с одинокими чудаками вроде нее, поручив им посвятить себя этим исследованиям для достижения какой-то будущей, пока неясной цели.
Эта таинственность манила ее почти так же сильно, как и суровость свитков, которые ей приказали изучать. Чего бы ни добивался от них советник, для него это было делом величайшей секретности. Само это здание служило тому доказательством: заброшенное и переделанное исключительно под их нужды, охраняемое снаружи плотными рядами имперских стражников. Это место выбрали именно потому, что оно не являлось одной из оживленных и часто посещаемых имперских академий. Удаленность от любых любопытных глаз лишь сильнее напоминала о том, как сильно советник хотел сохранить секретность исследований.
Не то чтобы это нуждалось в дополнительных напоминаниях, не после частых, как бы невзначай брошенных им замечаний о том, что если кто-нибудь разгласит хоть намек на то, чтó он передал им для изучения, того ждет немедленная казнь.
Камни гунши и высокоэнергетические материалы. Каждая из этих областей сама по себе таила опасность, не говоря уже о том, чтобы объединить их.
С другой стороны, у Лу Цзюньи первый раз в жизни появился шанс удовлетворить свое огромное любопытство. Она стояла на самом пороге открытия, на территории, на которую еще никто не осмеливался ступить…
«Не без причин!» – голос ее дорогой Цзя эхом отдавался у нее в голове, вызывая горячее чувство вины. Решимость Лу Цзюньи извлечь максимум пользы из своего непростого положения, отношение к нему как к благоприятной возможности рухнули после недолгого изучения информации, которое она произвела, запершись в домашнем кабинете на один день и одну ночь. Первые несколько драгоценных дней она как могла задвигала в дальний ящик стола все свои тревоги, гнев и беспомощность из-за того, что ее завербовали таким образом, и на какое-то время ей удалось, по большей части, отодвинуть это за стену и разглядеть за острыми шипами чудесные нежные цветы. Работа над этим проектом придавала каждой частичке ее сознания силы, наполняла ее энергией и расширяла ее возможности.
К тому же, несмотря на первоначальную тактику Цай Цзина, выбранную для вербовки, спустя большее количество времени, которое она провела с советником, тот уже не выглядел в ее глазах демоном во плоти. Вместо этого он оказался практичным и вежливым человеком, который всегда слушал, что она говорила. Это не должно было походить на жалкий принудительный труд, сказала она себе. Исследование может оказаться опасным, но вместе с тем и полезным…
Быть может, сложись все иначе, она добровольно занялась бы такой работой.
И весь этот ее драгоценный оптимизм разбился о недовольство ее дорогой Цзя.
Ее неодобрение.
Ее обиды.
Ее страхи.
Ее дорогой Цзя было невдомек об опасности того, что изучала Лу Цзюньи. Достаточно было той ужасной политической ловушки, в которую она угодила.
– А что еще я, по-твоему, должна была делать? – в конце концов вспылила Лу Цзюньи. – Хочешь, чтобы я пошла к советнику и отказалась? Я куплю тебе позолоченную шкатулку, чтобы ты потом положила в нее мою голову.
– Не шути так! – ее дорогая Цзя едва не сорвалась на рыдания. – Ты, по крайней мере, можешь не радоваться так этому…
– Ага, так, значит, признаешь, что отказаться я не смею, но при этом хочешь, чтобы я жила в страхе и тревоге.