– Я хочу, чтобы ты была осторожна! И я хочу, чтобы ты жила. Да как, как ты можешь вести себя так, словно для меня это ничего не значит?
И тогда та в самом деле разрыдалась. У Лу Цзюньи всегда заканчивались аргументы в споре, стоило ей увидеть ее слезы. Она обняла ее, погладила по тонким шелковистым волосам, по раскрасневшимся щекам и шее. Прижалась своим лбом к ее, стоя напротив, вдыхая ее аромат цветущего персика, пока слезы Цзя не утихли.
– Я думала, ты будешь гордиться, – пробормотала Лу Цзюньи. – Ты, со своей великой любовью к императору и всем его чиновникам…
Она хотела немного подразнить ее: их политические разногласия были давним камнем преткновения между ними. Но ее дорогая Цзя лишь фыркнула и отпрянула.
– Тебе стоит прикусить язык: подумать только, говорить такие слова об империи! Разумеется, я люблю императора, долгих лет жизни ему, всем сердцем и всегда буду любить. Чего и тебе советую…
– Тогда что плохого в том, чтобы служить ему, – убеждала Лу Цзюньи. На сей раз она сохранила серьезный тон, мягкий. – Даже… даже если мне придется умереть, будучи призванной на службу империи, ты знаешь, кто я и что это не было моим выбором, но, с твоей-то любовью к государю, можешь ли ты так к этому относиться? Прошу тебя. И если я умру, исполняя свой долг, это может… может ведь стать чем-то достойным гордости? – она стиснула зубы, подбирая слова. Ей лишь нужно было… о, небеса, ей лишь нужно было, чтобы ее дорогая Цзя перестала тревожиться за нее. У нее не оставалось сил для них обеих.
Не тогда, когда над ней постоянно висел топор прихотей Цай Цзина. Не тогда, когда она и так сильно подозревала, что сами эти исследования, стоит им начаться, могут оказаться последним самонадеянным действием в ее жизни.
Ее дорогая Цзя утерла слезы и отвернулась.
– И лучшим исходом будет то, что ты предстанешь перед императором, – прошептала она. – Но мы же обещали… обещали, что никогда не заведем мужей.
Ая-я-яй, ну разумеется. И как же до Лу Цзюньи раньше не дошло?
Она лишь могла вновь заключить свою дорогую Цзя в объятия. Она не была столь наивна, чтобы поверить в правдивость предложения стать наложницей государя или в то, что ей можно будет отказаться, если такое предложение все же поступит, но упускать такую возможность нельзя было.
Возможность оказаться при дворе. Обзавестись политическим весом, превосходящим ее самые безумные мечты. Получить шанс провести реформы, о которых она могла лишь грезить, добиться прогресса и перемен в империи изнутри.
Она не могла притворяться, что отказалась бы от подобного.
Не следовало ей рассказывать обо всем этом своей дорогой Цзя. Она думала об этом как об одном из самых светлых моментов того ужасного выбора, к которому ее принудили. Но для ее дорогой Цзя…
Не было ничего необычного в том, что состоятельный, не обремененный узами брака богач приводил в дом наперсника (или наперсницу) того же пола, хотя редко случалось, чтобы их соглашение длилось слишком долго, и еще реже случалось, чтобы этот наперсник (или наперсница) был того же социального класса, как и ее дорогая Цзя, и меж ними не существовало слишком сильного разрыва в богатстве и власти. Чаще всего ими становились хорошо воспитанные, но испытывающие финансовые трудности юноши и девушки, которые хотели пробиться в жизни и получали весьма щедрые подарки после того, как их состоятельные партнеры делали то, что хотели сделать, и заключали брачный контракт. Наперсники и наперсницы не являлись чем-то неслыханным и в супружеских семьях, но в таком случае к их существованию относились столь же неодобрительно, как к мужчине, который взял чересчур много наложниц.
Цзя не обладала тем же мятежным духом, что Лу Цзюньи, ни в поступках, ни во взглядах. Она была порядочной, чтящей традиции и очень красивой, ей суждено было обзавестись богатым мужем и вести собственное домашнее хозяйство. Ее семья не стала заходить так далеко и силой выдавать ее замуж, хотя могла бы. Вместо этого они просто отреклись от нее. В одночасье она лишилась родителей, родственников, богатства и фамильного имени.
Никто не хотел оставаться незамужней наперсницей в доме другой богатой женщины, когда вместо этого можно было заключить контракт с подходящим мужем.
Это был единственный раз, когда Цзя отбросила общественные ожидания относительно нее. И какой ценой!
Не следовало Лу Цзюньи упоминать об этом, едва ли возможном, предложении Цай Цзина. Так или иначе, а это было не более вероятно, чем кровавая луна. И пусть ее дорогая Цзя наверняка знала, что о ней хорошо позаботятся, если их соглашение когда-нибудь подойдет к концу, не по этой причине они шепотом клялись друг другу никогда не заводить мужей.
Лу Цзюньи не могла притворяться, что их разрыв не разрушит и часть ее самой, ведь глубоко в душе она была вовсе не такой сильной, как ей хотелось бы верить.
После этого Лу Цзюньи попыталась быть более чуткой к чувствам своей дорогой Цзя. Не выказывала никакого восторга по поводу неограниченных знаний и ресурсов, которые внезапно свалились на ее голову, научных свитков, о возможности прочитать которые раньше она могла лишь мечтать, графиков с численными анализами, которые, казалось, открывали невероятные возможности под взмахами ее кисти.
Вместе с тем она перестала делиться и своими страхами. Теми, которые она могла игнорировать, лишь отгородив их стеной в своем сердце. Потому что, стоило ей приметить их отражение в глазах своей дорогой Цзя… когда та начинала волноваться за нее и паниковать, Лу Цзюньи приходилось утешать ее…
Напряжение между ними стало походить на плохо подогнанную черепицу, которая никак не стыковалась друг с другом и лишь трескалась.
Где-то в глубине души Лу Цзюньи испытывала облегчение от того, что скоро обзаведется официальным исследовательским помещением, куда сможет сбежать.
А что до советника Цай Цзина… Она не могла забыть, что он мог разрушить ее жизнь одним щелчком пальцев. Но он всегда был с ней любезен, проявлял благородство и остроумие ученого. Он мог понять бóльшую часть ее объяснений, и некоторые из их бесед тянулись до самой глубокой ночи, и он всегда подталкивал ее к подробному обсуждению возможной теории.
И она удивительно легко забывала, что он угрожал ей казнью.
– Если придумаете что-нибудь, что может ускорить вашу работу, вам нужно лишь сказать слово, – наставлял Цай Цзин, проводя унизанными перстнями пальцами по столешнице, пока они медленно прогуливались по новому исследовательскому пространству. Он напоминал Лу Цзюньи добродушного дядюшку. – Во внутренних дворах в задней части здания установили горны, в вашем распоряжении будут работники, которые умеют с ними обращаться, для проведения любых этапов отжига, которые вы пожелаете выполнить. Там же достаточно места для создания и испытания зажигательных смесей. Постарайтесь не изувечить никого важного.
Ей не давало покоя, что советник обращался к ней так, словно она обладала здесь безмерной властью. Она уже дважды встречалась с Шэнь Ко, ученым, который должен был наблюдать за ними всеми, тот был немного отстраненным, но стал больше прислушиваться к ней, стоило ей заговорить цифрами, а не словами. Она тщательно взвешивала свои ответы, стараясь выбирать наиболее благоразумные.
– Помещение более чем подходит, – искренне ответила она. – Не думаю, что у нас возникнет недостаток в каких-либо материалах, но, если так случится, я непременно сообщу вам. Разумеется, когда речь касается чего-то серьезного, я обычно полагаюсь на ученого Шэня, уверена, он будет доволен и благодарен.
– Ах, я казнил его нынче утром, – буднично заметил Цай Цзин, потянувшись через плечо слуги, чтобы прочесть этикетки на травах и минералах.
Лу Цзюньи запнулась на полушаге. Кожу по всему телу стянуло, словно из нее резко откачали всю жидкость.
– Я… я не знала, господин советник.
– Да, оказалось, он грешил тем, что подделывал цифры в докладах для меня. Осмелился полагать, что никому не ' должно вмешиваться в эту область, даже империи, да процветает она вечно. Чистая измена.
Лу Цзюньи и саму подобные мысли посещали разок-другой. Она постаралась, чтобы смятение не отразилось на ее лице.
Цай Цзин вперил в нее свои черные, точно жучки, глаза.
– Вам ведь не было известно о его вероломстве?
– Нет, господин советник. До сих пор он лишь запрашивал у меня сводки, чтобы оценить мою подкованность в вопросе… – она-то думала, что тот предвзято к ней относится из-за того, что она женщина. Теперь же такое обвинение выглядело безжалостным. – Он редко разговаривал со мной.
– Прекрасно.
– Осмелюсь спросить… – запнулась Лу Цзюньи, не в силах продолжить: у нее перехватило дыхание. – Осмелюсь спросить, а кто будет руководить исследованиями в дальнейшем?
– Верно. В том и проблема, – Цай Цзин внимательно изучал ее взглядом. – Для того, кто твердит, что он лишь любознательный литератор, вы обладаете гораздо более обширными знаниями в этом вопросе, чем большинство ваших предшественников, которых я нанимал. В значительной степени.
У Лу Цзюньи внезапно закружилась голова, словно она перебрала с ароматным вином.
– Ваша роль в деле служения империи только что возросла, – сказал Цай Цзин. – Будьте осторожны. Впредь успех или провал исследования – это целиком и полностью ваша ответственность.
– Господин советник, это честь для меня, но я не… – слова давались ей с трудом. – У меня нет…
– Это решено, – отрезал Цай Цзин. – А теперь, что вы думаете о новом исследовательском пространстве? Нужно ли что-то поменять?
«Это сон», – с изумлением подумала Лу Цзюньи. Вот только она переживала, не обернется ли тот кошмаром.
– Все… все прекрасно… – выдавила она. – Ничего менять не нужно…
– Я жду от вас подробной оценки остальных членов команды, – продолжал Цай Цзин. – Если ученый Шэнь действовал не один, вы же сумеете по расчетам это вычислить, верно? Также я ожидаю, что вы сообщите мне, если кто-то из них не будет соответствовать стандартам, которые требуются в нашем деле. Не стесняйтесь открыто извещать меня о таких случаях.