Она думала, по-прежнему считала, что арест Лин Чжэня был несправедливым, а обвинения в подстрекательстве к мятежу были надуманными, поскольку он имел дерзость экспериментировать с зажигательными порошками без разрешения империи. Быть может, и Фань Жуй просто схватили заодно, как это часто бывало. Лу Цзюньи и подумать не могла, что они и вправду были виновны. В глубине души она искренне надеялась, что, замолвив за них словечко здесь, сумеет спасти их от плахи, но Цай Цзин… Цай Цзин…
В его глазах, разумеется, они были виновны.
Он по-прежнему не произнес ни слова. Лу Цзюньи ощутила холодок страха. Она рухнула на колени, прижавшись лбом к полу.
Она просчиталась по всем фронтам.
– Приношу свои извинения, господин советник… это было глупейшее решение…
– Я весьма сведущ в этих областях исследований, – изрек Цай Цзин. – И мне знакомы имена всех известных ученых, мятежники они или нет. С вашей стороны было ошибкой полагать, что я этого не знаю.
И как ей только в голову это взбрело? Он ведь не желал, чтобы она бросала ему вызов, разумеется, нет; она всегда была лишь мышкой в разинутой пасти тигра…
– Однако, – продолжил Цай Цзин, – вы ответили мне честно и выразили искреннее сожаление о своей ошибке. Как, по-вашему, им удалось бы существенно продвинуть процесс?
Пол под руками Лу Цзюньи был каменным, прохладным и ровным, его холод пробирал до самых костей.
– Да, господин советник, – тихо откликнулась она.
– Встаньте и следуйте за мной.
Цай Цзин явно привык быстро ходить. Лу Цзюньи поспешила за ним, соблюдая почтительную дистанцию, его личная охрана трусцой последовала за ними, и они покинули здание.
Они миновали ряды стражи, прошли через широкий обнесенный стеной двор и вышли в Центральный район. Цай Цзин не позвал паланкин, но это было для него обычным делом – он предпочитал проходить пешком гораздо большие расстояния, чем большинство людей его положения. Физические упражнения, как он говорил, способствуют ясности ума.
Лу Цзюньи пришлось подобрать юбки, чтобы не отставать от него.
Цай Цзин повел их вдоль передней стены дворца по левую сторону от него, его зубцы и силуэты стражников на возвышении наблюдали за ними. Миновав дворец, они свернули через несколько извилистых улиц, которые раньше Лу Цзюньи в глаза не видела: не то чтобы она была постоянной гостьей на этих улицах или же в любом другом месте Внутреннего города. Лаковые резные крыши возвышались над ними с одной стороны, а с другой им все чаще встречались сады и дикие участки, которые подбирались к склонам гор, тех самых, которые окружали дворец, точно северная стена Бяньляня.
Лу Цзюньи знала, что лучше не спрашивать, куда они держат путь.
Наконец исчезли и здания по правую сторону от них. Быть может, они все еще находились в пределах городских стен, но, пусть во Внешнем городе и кипела жизнь, это место больше походило на сельскую глубинку из-за редкой растительности. Цай Цзин развернулся на пятках и устремился по тропинке между деревьями, ведущей к горам.
Потирая колющий бок, Лу Цзюньи последовала за ним. Они наверняка прошли по меньшей мере три ли. Ее обувь явно не предназначалась для таких прогулок.
Деревья приглушали дневной свет, отчего казалось, что они шли по сумеречному лесу. Наконец тропинка закончилась у тяжелых наглухо закрытых ворот, встроенных в покосившуюся стену, заросшую кустами. Но сколь тихими и таинственными ни казались эти леса, стена была внушительная, в два раза превышавшая рост Лу Цзюньи, вокруг нее расположились крепкие сторожевые башни. Лу Цзюньи со своего места трудно было как следует их разглядеть, но мурашки на затылке шептали о том, что там находились хорошо обученные часовые в начищенных доспехах, с заряженными арбалетами наготове.
«Что это за место такое?»
– Откройте, – приказал Цай Цзин. Говорил он негромко, и Лу Цзюньи гадала, как же часовые на башнях услышат его, но тут стражники, следовавшие за ними тенью, забежали вперед и объявили о прибытии советника.
Послышался тяжелый лязг, после чего массивные ворота, скрипя, начали открываться. Но они не были деревянными, а, казалось, выкованы из железа… правда, бугристой формы и с извивающимися серебристо-серыми прожилками…
– Милости прошу в Яму, госпожа Лу, – елейным тоном пригласил Цай Цзин.
У Лу Цзюньи пересохло во рту, а пальцы похолодели. Яма, глубочайшая темница империи, из которой никто и никогда не возвращался. Окутанное мистикой и слухами место – половина подданных империи даже сомневалась в ее существовании. Это была не обычная имперская тюрьма, в которой она навещала Линь Чун, не блок камер в здании, где обвиняемых помещали в забитые грязной соломой клетки и выводили из них, чтобы те предстали перед судом, который выносил им приговор. Яма была местом постоянного содержания опасных преступников. Тех, за чьей судьбой следил лично император.
Лу Цзюньи сомневалась, что кому-нибудь из них удалось покинуть это место живым.
За этими воротами и завершался их тяжелый путь.
Хоть снаружи ворота и окружала аура таинственности, скрывался за ними лишь военный полигон. За бугристыми, бесформенными стенами был широкий круг, вырытый прямо в земле, он казался огромной, обращенной к небу ареной. Концентрические каменные ярусы расстилались по земле и вели вниз, к центральному углублению, где вздымался уродливой формы холм – здание, которое наверняка и являлось той самой темницей. Вместо обычных гражданских тюремщиков по каждому уровню этой огромной конструкции сновали имперские стражники, держа руки на сверкающих ножнах.
Еще ни одно сооружение не было так тщательно спроектировано для содержания людей под стражей.
Лу Цзюньи поглядела на стены, мимо которых они прошли. С этой стороны, без лесных теней и налета плюща и мха, они, казалось, были сложены не из каменных блоков, а будто слеплены из материала матово-черного цвета, который будто впитывал весь дневной свет. Исключением были те места, где проступали серебристо-серые тона, те же, что и на уродливых воротах.
Лу Цзюньи отвернулась и поспешила вслед за советником.
Их путь вниз по ступенькам тянулся, словно сырая лапша в руках повара. Пусть она и была здесь гостьей, но Лу Цзюньи чувствовала, как арбалетчики рисуют на ее спине мишени, словно один ее неверный шаг мог стоить ей жизни. Солдаты, которые бесстрастно маршировали мимо них, казались до жути проницательными и бдительными, на их лицах читалось, как мало им надо, чтобы взяться за меч и махом рассечь человеку горло. Это были не шумные конвоиры, а одни из самых закаленных стражников империи.
Пот покатился по спине Лу Цзюньи под ее легким халатом и накидкой.
Они проходили уровень за уровнем, спускались все ниже и ниже, пока не достигли плоской круглой площадки внизу. Та была куда шире, чем казалась сверху. Здесь стояло еще несколько стражников, все, как один, обращены были к монолитному зданию в самом центре.
Лишь один мужчина стоял к ним лицом, на форме его виднелась кисточка, выдававшая командира подразделения. Стоило им приблизиться, как он тотчас же выпрямился и сложил руки в приветственном жесте.
– Приветствуем! Добро пожаловать, господин советник.
Поразительно, что остальные солдаты не сделали ни шагу со своих мест. Лу Цзюньи и в голову не приходило, сколь привычным ей всегда казалось проявление внимания и почтительности в присутствии советника, пока ей не встретились те, кому было приказано этого не делать.
Здешние солдаты подчинялись более высокой цели.
Цай Цзин подошел к командиру.
– Привести заключенных Лин Чжэня и Фань Жуй.
– Будет исполнено, господин советник, – ответил мужчина и отдал несколько приказов подчиненным. Небольшая группа спешно выступила вперед, остальные же рассредоточились по периметру, держась настороже, но оставляя перед собой свободное пространство.
Лу Цзюньи припомнила эту супружескую чету – несколько раз им уже доводилось встречаться. Несмотря на свою страсть к взрывоопасным веществам, Лин Чжэнь выглядел не опаснее детской набивной игрушки; он обладал раскатистым смехом, длинными волосами и бородой, поредевшими с возрастом. Рядом с ним была Фань Жуй, тихая женщина, у которой порой внезапно прорезывалось чувство юмора; черты ее лица выдавали, что жизнь ее была полна как радости, так и печали. Ее мужу, однако, как-то удавалось заставить ее улыбаться. Они оба выглядели кроткими и седыми на склоне своих лет. И все же Лу Цзюньи отмечала их детскую любознательность.
Однажды Лин Чжэнь перестал посещать ее кружки – не то чтобы он был их завсегдатаем, но тогда ей стоило разобраться в этом, выведать больше информации. Их нельзя было назвать хорошими знакомцами, да и у самой Лу Цзюньи тогда нашлись другие дела, требующие ее вмешательства, – инцидент с Линь Чун, например…
«А что бы ты могла сделать, раз они с женой и вправду оказались здесь?»
Солдаты, которых вызвал командир, вошли в темный туннель – он наверняка был входом в это ужасное здание, темницу с такими толстыми стенами, что едва ли для них нашлась бы дверь. Цай Цзин и Лу Цзюньи стояли у входа в ожидании; советник был безмятежен, Лу Цзюньи же старательно пыталась дышать, чтобы успокоиться.
Только этим утром Цай Цзин казнил ее начальника. Что же она наделала, спросив о таком…
Она решила помочь Лин Чжэню и Фань Жуй, даже не подумав о своей собственной безопасности и жизни… А что, если они откажутся? Что, если они виновны?
Она попыталась выкинуть эти мысли из головы и повернулась, чтобы рассмотреть это грозное сооружение, темницу, которая становилась могилой для своих пленников. Часть ее желала никогда не видеть воочию это. У стен здания, если его можно было так назвать, были те же бугристые, бесформенные очертания, что и у стены над ними: оно казалось скорее слепленным, нежели построенным, и смутно напоминало курган. Подойдя поближе, она заметила, что черный камень камнем-то вовсе и не являлся, то был известковый раствор – шероховатый черный раствор с россыпью блестящих обломков, выглядывающих из его глубин.