Наконец Чао Гай вывела их с дороги на заросшую тропу, которая вела к одному из небольших поселков, раскинувшихся по окрестностям; он ничем не отличался от всех остальных, которые они миновали. Они остановились возле маленького домика у склона горы.
К ним навстречу спешила милая полная женщина с седеющими волосами. На лице ее сияла улыбка.
– Староста Чао! Добро пожаловать, добро пожаловать. Приветствую всех вас, заходите. Лошадей можно на задний двор отвести – сюда, сюда, я помогу.
Должно быть, это и была подруга Чао Гай, чей дом должен был послужить перевалочным пунктом, торговка вином Бай Шэн по прозвищу Дневная Крыса. Они с Чао Гай тут же разговорились.
– Как поживает Дунцицунь? Так скучаю по деревне.
– И деревня по тебе скучает. Сколько уже твоей племяшке?
– Восьмое лето уже. Ой, ты непременно должна посмотреть на наш сад.
Линь Чун отвела Малышку Уцзин за домик, где она могла освободить вспотевшую лошадь от седла и тюков с провизией. Бай Шэн подготовила воды и связки сена, а также листовые овощи, чтобы животные смогли мирно пожевать в тени, пока всадники находились в доме. Там тотчас же поднялся веселый гомон, все не преминули воспользоваться возможностью перевести дух и подкрепиться сушеным мясом и водой.
– Тележки приготовила? – спросила Чао Гай у Бай Шэн.
– Разумеется, – светясь, ответила та. – Точно так, как ты сказала. Я бы не…
Их прервал шум за дверью.
Волна беспокойства прокатилась среди собравшихся. У Юн тихо поднял руку и вывел всех в сад через заднюю часть дома. С ними пошла и Линь Чун. До нее донесся перепуганный шепот Бай Шэн:
– Это мой муж… он не должен был вернуться нынче днем.
Задняя дверь за ними закрылась.
Кровь стучала в жилах Линь Чун, и тревога, которая ее одолевала, не походила на ту, которую она испытывала прежде перед боем.
«Ты уже осужденная, ну, поймают тебя, разве может быть хуже?»
Но для нее это имело значение, ведь сейчас… на сей раз она действовала против закона, на сей раз она заслуживала, чтобы ее схватили и отправили к судье, и это станет позором, который будет преследовать ее в этой и следующих жизнях, вечно…
Когда ее заклеймили преступницей… она вдруг ясно осознала, что выжила только благодаря уверенности в собственной невиновности.
Чао Гай подняла и опустила руки, а затем присела на корточки среди буйных кустов жимолости, закрывавших заднюю стену дома. Остальные последовали ее примеру, притаившись в тени камня так, чтобы их не было видно из окна.
Бай Шэн, судя по всему, не посвятила мужа в планы о том, что сегодня ей предстоит отыграть ключевую роль в ограблении одного из самых могущественных и богатых мужей империи.
Линь Чун глянула на У Юна: на лице его расцвела широкая, от уха до уха улыбка, обнажившая десны, словно у покойника. Разве это весело? Неожиданное слабое место в плане У Юна?
Вне всяких сомнений, Тактик вовсю раздумывал, как обойти его. Прикидывал наперед, расставляя ловушки.
Или, быть может, для У Юна это придавало игре ту самую перчинку, ведь все невозможно предугадать, как ни старайся.
Линь Чун просунула руку под халат и сжала рукоять короткого меча. Не то чтобы она собиралась убить невинного, но если муж Бай Шэн застанет их и побежит к судье, имея на то полное право… Она сама не знала, как поступит, если все так обернется, как могла бы поступить.
Что, если один из ее новых товарищей по оружию вознамерится убить его вместо нее? Сумеет ли Линь Чун предать их ради спасения невинной жизни?
Время медленно тянулось, и Линь Чун могла буквально ощутить, как оно капля за каплей неторопливо и тревожно стекает по краю водяных часов в саду. Она поменяла положение тела, перенеся вес так, чтобы не вызвать судорог.
Наконец задняя дверь домика распахнулась. Все семеро мгновенно вскочили на ноги – их отточенные рефлексы обострились, словно у хищных птиц при виде внезапно появившейся добычи, руки под одеждой сжали короткие мечи, цепь и аркан…
Бай Шэн выскочила наружу, только она одна, и принялась кланяться и извиняться:
– Простите меня! Ах, мы же договаривались, староста, сама же знаешь, так и было. Он сегодня весь день на рынке должен был быть, а я вином торговать, так мы условились. Но он никогда раньше не возвращался так рано! Никуда я не гожусь, всех подвела…
– Спокойно, – прервала ее Чао Гай, положив руку ей на плечо. – Ничего страшного, быть может, и не произошло. Он что-нибудь понял?
– Он голоса услыхал, – ответила Бай Шэн, потупив глаза. – Я сказала, ко мне подруга из моей деревни приехала за вином и фруктами… И он, кажись, поверил…
Чао Гай поглядела на остальных:
– Вам всем известно, какую награду сулит сегодняшний день. И какие риски. Мы должны единодушно решить, продолжаем мы или нет. И ты в том числе, моя милая Дневная Крыса.
– Я бы ни за что… То моя вина. Я не отступлюсь, – ответила Бай Шэн, сжимая руками передник.
Чао Гай взглянула на остальных, подняв брови.
Послышался звон – должно быть, то была любимая цепочка У Юна, и он высунул руки из-под халата, приняв обычную расслабленную позу вместо настороженной.
– Ставки делают игру, Небесный Владыка. Победа все еще может быть за нами.
– Про нас не забудьте, – откликнулась Жуань Вторая, кивнув на своих младших, а Жуань Пятый добавил: – Азартные игры полезны для здоровья! Ни за что себе не простил бы, если упустил бы такую награду.
Ху Саньнян вынула короткий острый нож и небрежно подрезала им ногти.
– Небесный Владыка, меня даже спрашивать не нужно, сама знаешь.
Чао Гай обратилась к Линь Чун:
– Ну, а что ты, наставник по боевым искусствам?
Линь Чун замешкалась с ответом. Должна ли она была стать тем голосом разума, который остановил бы их? Стоило ли их приключение таких серьезных рисков, того безграничного, чудовищного наказания, которому их подвергнут, если поймают?
И стоило ли это хоть чего-нибудь?
«Тебе еще многое предстоит им доказать, – шептал ей внутренний голос, – раз захотела такой жизни».
Тогда так тому и быть. Перед ней лежали два пути. Если откажется, то к гадалке не ходи, и так понятно, что по возвращении на Ляншаньбо Ван Лунь с радостью распрощается с ней.
А если решится, то это станет своего рода клятвой верности этим разбойникам, так она докажет им свою преданность, связав себя с ними без возможности повернуть назад.
Эти разбойники приняли ее. Дали убежище. Вылечили… После того как система, которой она некогда присягнула на верность, позволила мужчине попытаться обесчестить ее и убить, и ему ничего за это не было, он сохранил свое высокое положение, в то время как вся ее прежняя жизнь обратилась в ничто.
За что она цеплялась?
Она сделала глубокий вдох и едва не рассмеялась. Чувство ошеломляющей свободы прокатилось по ее телу.
Лу Да была права в своей грубоватой, но откровенной манере. Быть может, это и были настоящие хаоцзе. Быть может, настало наконец время имперским чинушам вроде Гао Цю или Цай Цзина воочию лицезреть последствия своих действий.
– Идемте, – ответила она остальным, пронзительно ощущая, как где-то позади нее закрылась дверь.
Глава 13
Солнце палило так, словно хотело прожарить их до костей. Одежда Линь Чун под мышками и на груди намокла от пота. Она водрузила на голову повязку перед началом подъема на хребет, чтобы защитить глаза от солнца, но краска на ее лице, казалось, таяла, и через каждые парочку ли она спрашивала у шагавших рядом, на месте ли ее макияж. Но работа сестрицы Ху оставалась безупречной.
Их поход не был бы столь изнурительным, если бы она не толкала перед собой тележку, доверху набитую финиками; фрукты были накрыты тканью, чтобы не рассыпались в пути. Уловки тут и не предполагалось, просто так проще всего уберечь их в дороге. Это и в самом деле были горы дешевых фиников, заранее подготовленных Чао Гай и У Юном и припрятанных на перевалочном пункте в доме Бай Шэн.
Линь Чун поняла, что совсем не завидует настоящим торговцам, каждый день совершающим столь утомительные путешествия, чтобы продать товар.
– …Лу Да поспособствует этому, – послышался впереди голос У Юна.
Линь Чун с большим усилием так принялась толкать тележку, что деревянное колесо подпрыгивало на ухабистой дороге, но она сумела поравняться с Чао Гай и У Юном. И достаточно быстро, потому что расслышала последнего:
– Немного не с той она стороны зашла, с которой я ожидал, но все равно для нас это будет во благо, так даже лучше. Совсем скоро все случится.
– Что там с сестрицей Лу? – поинтересовалась Линь Чун.
У Юн удивленно обернулся и – неужели Линь Чун привиделось? – с легким раздражением уставился на нее.
– Пустяки, – успокоил ее Тактик. – Это ее личное дело, насчет которого я дал ей совет. В Ляншаньбо очень любят сестрицу Лу.
– Не сомневаюсь, – не задумываясь отозвалась Линь Чун. Паранойей она не страдала, но… как старшая чувствовала некую ответственность за младшую сестренку.
Не то чтобы она не доверяла У Юну – в конце концов, Тактик был так отчаянно и абсолютно предан Ляншаньбо, а все его коварные уловки направлялись лишь на тех, кто не являлся частью их стана. Но, быть может, дело было не в самом У Юне, а в его мастерстве языком чесать, которому Линь Чун не могла довериться полностью. И если прибавить к этому политические трения между Сун Цзян и Ван Лунь и то, какую роль в том играл У Юн…
С того самого первого дня никто не донимал Линь Чун с этим, и в обычной жизни их лагеря не было очевидных шероховатостей. И все же Линь Чун старалась, чтобы ее не заподозрили в верности какой-либо из местных фракций или отдельно взятому человеку. И поддерживать этот вынужденный нейтралитет стало значительно сложнее, когда она, пусть и с неохотой, начала разделять доводы Сун Цзян.
Особенно насчет Ван Лунь.
Каждый разговор с Ван Лунь превращался в уворачивание от невидимых стрел, поскольку условный вождь Ляншаньбо даже самые безобидные слова Линь Чун воспринимала как зачин ссоры. Попытку составить расписание тренировок она расценила как вызов своим методам руководства. Зашел вопрос о распределении припасов – так она посчитала, что подобный вопрос принижает богатства Ляншаньбо. Даже самое вежливое и дружелюбное утреннее приветствие от Линь Чун она встречала с ухмылкой и ехидно интересовалась, что та имела в виду.