Линь Чун моргнула, задумавшись на миг, уж не помутилось ли у нее в голове из-за травм. Как же все так получилось: она лишь высказала свое мнение, но каким-то образом Чао Гай удалось провернуть то, что она хотела, и Линь Чун оказалась в числе главарей Ляншаньбо… Словно Линь Чун пришла, чтобы заявить о себе как о движущей силе перемен, стать образцом для разбойников именно так, как хотела Сун Цзян.
Но Линь Чун не могла понять, говорила ли Чао Гай искренне или то была очередная манипуляция. Все же Линь Чун сделала лишь то, что должна была, верно?
Она находилась в смятении. Она не раз сомневалась в искренности У Юна, но никогда – в Чао Гай.
Линь Чун придержала лошадь, чтобы чуть поотстать от Чао Гай и наедине с собой обо всем подумать.
Когда они добрались до горы, все тело Линь Чун болело, словно она угодила в водоворот и несколько дней кряду не могла из него выбраться. Они подъехали к постоялому двору Чжу Гуй уже затемно, и Сухопутная Крокодилица увела усталых скакунов, чтобы почистить их и дать животным отдохнуть и набраться сил, а всадники улеглись на заранее приготовленные тюфяки. Несмотря на жгучую боль из-за раны в боку, Линь Чун спала как убитая, но при пробуждении едва могла пошевелиться. В забинтованном боку ощущалась болезненность, которая отдавалась в бедро, однако куда хуже дело обстояло с ушибами – последствия падения чувствовались и в тех местах, о которых она и подумать не могла.
Она была так рада, что до горы оставалось совсем чуть-чуть. Ей нужна… Ей нужна Волшебный Лекарь. И кровать. Ее собственная кровать в этом месте, что теперь стало для нее домом.
На счастье, первую половину пути преодолели на пароме, где она прислонилась спиной к борту. Жуань Седьмой, судя по всему, решил устроить командиру Ян экскурсию, подобную той, что он с воодушевлением провел и для Линь Чун, и она молча слушала его словесный поток, порадовавшись, что ей не нужно ни с кем общаться. Линь Чун немного завистливо отметила, что Ян Чжи, похоже, совсем не сложно было стоять – она шутила и хлопала по спине Жуаня Седьмого, но, надо сказать, ее-то по ребрам не резали, в отличие от Линь Чун.
Полученные раны, казалось, совсем не тревожили Ян Чжи, а сама она, как выяснилось, отлично умела наносить их другим. У Юн был в таком же состоянии, что и Линь Чун; прихрамывая, он взобрался на борт, опираясь на руку Чао Гай, а после тоже опустился на палубу с закрытыми глазами. Но, несмотря на боль, уголки его губ тронула легкая улыбка.
Паромом в этот раз управляли сестры Му и сестры Тун – они вызвались погрузить бóльшую часть сокровищ и были куда жизнерадостнее, чем вернувшиеся с вылазки разбойники, которые уже валились с ног от усталости. Линь Чун слышала, как они нахваливали добычу всякий раз, стоило им заглянуть во вьюки, – они уже с предвкушением обсуждали, на что потратят свою долю.
«…Жить с нами в сытости и довольстве», – говорила Чао Гай. Почему же таким, как Ян Чжи, должно быть отказано в том, чтобы жить так, как жили подобные Гао Цю, каждый день наслаждаясь изысканной уткой, дорогим вином и серебряными палочками для еды? Эта мысль промелькнула в измученной голове Линь Чун, невинная и молящая, но одновременно весьма опасная. Почему кому-то из них должно быть в этом отказано?
Подъем в гору стал сплошным мучением; мир расплывался перед глазами, Линь Чун наклонилась в седле и ослабила поводья, насколько это было возможно. Малышка Уцзин послушно следовала за лошадью, ехавшей впереди, но уже не гарцевала, как во время спуска с горы, – морда опущена вниз, копыта тяжело опускались на землю. Разумеется, ей тоже больше всего на свете хотелось отдохнуть, поваляться на травке после долгого, тяжелого путешествия.
Но если герои-грабители Ляншаньбо уже едва не засыпали на ходу, то семейства Тун и Му – вовсе нет. Они даже умудрялись пешком поспевать за лошадьми, хотя сами до этого разгружали лодки. Их крики и шумные одобрительные возгласы скрасили весь обратный путь по тропе, и они то и дело подкрадывались поближе, чтобы еще разок глянуть на трофеи, лежащие во вьюках, на эти сверкающие сокровища. Линь Чун от богатства голову не теряла, всю жизнь она стремилась к безопасности, а не к роскоши, хотя, стоило признать, это головокружение было весьма… заразительным.
Она очень надеялась, что нынче ночью сумеет, наконец, отоспаться. Все остальное может подождать.
Когда они миновали последний поворот к лагерю, ликование и приветственные возгласы эхом разнеслись по нему, сначала на сторожевых вышках, а потом и на тренировочном поле – все кинулись им навстречу.
– Они вернулись! Сестрица Чао и остальные вернулись!
– Они подарки привезли! Они победили Цай Цзина!
– Им удалось! Скорее смотри! Смотри же!
Кто-то предложил Линь Чун позаботиться о ее кобыле, она с благодарностью слезла с седла и оставила заботы другим. Чао Гай оказалась в центре поднявшегося переполоха, она спокойно раздавала указания разбойникам развьючить и расседлать лошадей и позаботиться о них, а еще привести Волшебного Лекаря, хотя У Юн упорствовал, что в том нет надобности. Больше всего Линь Чун поразило то, что разбойники увлеченно изучали добычу, порой выуживая что-то из мешков, чтобы получше рассмотреть, но никто из них не пытался набить карманы или умыкнуть что-то из драгоценностей.
Либо за это здесь полагались неизбежные последствия, либо подобное находилось под негласным запретом. Линь Чун смутно догадывалась, что какая-то часть этих сокровищ уйдет в казну их стана – за этим следила Цзян Цзин, Волшебный Математик и главный счетовод, – а остальное распределят между разбойниками так, чтобы каждый получил причитающуюся ему долю. Даже разделенное между тремя с лишним дюжинами членов Ляншаньбо, состояние это было весьма солидное.
До сего момента Линь Чун и не задумывалась, что, оказавшись в их рядах, сумеет разбогатеть. Даже пятидесятая часть этих сокровищ, даже сотая – это больше, чем ей когда-либо доводилось держать в руках.
От этих мыслей у нее закружилась голова.
– Сестрица Линь! Сестрица Линь, говорят, что тебя ранили, я чуть все волосы на себе не вырвала. Ох, моя бедная сестрица! – Линь Чун повернулась на голос и оказалась в сокрушительных медвежьих объятиях здоровенной Лу Да. Даже слишком уж сокрушительных – она попыталась вырваться из них, слегка закашлявшись.
– Ох, сестрица моя, я тебе больно сделала. Можешь проклясть меня и всех моих потомков до десятого колена. Сестрица Ань! Сестрица Ань, ты нужна сестрице Линь… э-э-э… снова.
– Ты лучше У Юном сперва займись, – заворчала Линь Чун.
Лу Да приобняла Линь Чун за плечи и держала ее на расстоянии вытянутой руки, словно трофей.
– Сестрица Линь, ты уже тысячекратно доказала свою ценность для Ляншаньбо, все это увидели! Слухи о твоих подвигах уже облетели весь лагерь, да еще и богатство, охо-хо, богатство-то какое добыла. Все говорят, что это самая крупная добыча со времен основания Ляншаньбо, а сестрица Чао считает, что это все твоя заслуга, что ты их всех спасла!
Чао Гай сказала так? Это было так неправильно, учитывая, какой вклад внесли остальные в устранение солдат.
– Я лишь сделала то, что было необходимо, – пробубнила она. Да и Чао Гай с У Юном заранее спланировали, как заставить Ян Чжи присоединиться к ним… Разве можно было утверждать, что Линь Чун вправду чего-то добилась, ведь она всего лишь играла отведенную ей роль.
Голова у нее кружилась не только от богатства. Ляншаньбо, империя, каждый сделанный ею шаг, каждое принятое решение…
– Ох, сестрица, да ты же на ногах едва стоишь. Волшебный Лекарь! Ну нет, сестрица Линь, это все моя вина, да я перед тобой на коленях ползать должна: чтоб с меня кожу содрали, я так виновата, я была так несправедлива к тебе, это чувство так долго кипело внутри меня – и теперь ты ранена, хотя только и делала, что верно сражалась ради нас. Если ты помрешь, в том моя вина будет. Сестрица, стой же прямо, молю тебя!
Линь Чун и посмеялась бы, да вот ребра горели огнем. В чем бы ни считала себя виноватой Лу Да с ее горячим нравом, это, безусловно, было не более чем шальной мыслью или мелкой оплошностью.
Она потянулась и погладила младшую сестру по руке:
– Не тревожься, сестренка, все со мной хорошо. Ничего такого, что бы не прошло благодаря отдыху в кругу друзей.
– Что все это значит?
Недовольный голос прервал ликующих разбойников и беседу Линь Чун с Лу Да. Явилась Ван Лунь.
Веселье среди разбойников заметно поутихло, и они расступились, освобождая место для своего вождя. Она вышла вперед и увидела тяжелые вьюки на земле… и встреченных овациями разбойников, стоящих возле добычи.
Но гордой Ван Лунь не выглядела.
Она обвела взглядом семерых вернувшихся разбойников и Ян Чжи, ее губы приподнялись, как будто их подняли за уголки рыболовными крючками:
– Вы привели с собой еще кого-то. Без разрешения.
– Я разрешила, – безмятежно вступилась Чао Гай. – Я ручаюсь за командира Ян. Нам крупно повезло, что сестрица Линь убедила ее присоединиться к нам. Сестрица Ян – знаменитый военный командир, многие годы отдавшая службе в имперской страже. Она станет прекрасным пополнением для Ляншаньбо.
– Сестрица Линь, значит? – Ван Лунь повернулась к Линь Чун так резко, что пряди ее волос взлетели в стороны. – Сестрица Линь! Я тебе условие поставила: принести мне голову, чтобы доказать, что достойна нас. Ну и где обещанная голова?
– Вот она, твоя голова, – Линь Чун слишком устала и даже не пыталась сдерживаться. Она вытянула руку, указывая на Ян Чжи. – Прекрасная голова прекрасного офицера, только она все еще прикреплена к ее телу. Хочешь – прогони меня, но раз зависть настолько тебя ослепила, что ты готова отказаться от такого таланта, как командир Ян, то ты никудышный вождь для всех этих людей.
Лицо Ван Лунь пошло багровыми пятнами, разбойники затаили дыхание, в том числе и Лу Да, все еще сжимавшая руку Линь Чун.
Линь Чун подивилась самой себе. Разве прежде она высказывалась так грубо? Да и говорила ли когда-либо, не подумав сперва хорошенько? Но отныне она разбойница, преступница, вся ее жизнь перевернулась с ног на голову, и жалеть о своих словах она не собиралась.