[26] разыскиваемой преступницей, рассказы о том, как всю ее семью нашли мертвой, о залитых кровью полах. И пусть до правды никто докапываться не стал бы, тем более здесь, на горе, но… у У Юна были догадки на этот счет.
И далеко не все они подразумевали невиновность любой из сторон.
Но, опять же, допытываться бы он не стал, только если сама Ань Даоцюань не захотела бы поделиться. В том и заключалось искупление, которое даровало Ляншаньбо. Свои умозаключения У Юн решил держать при себе и просто продолжал следовать врачебным указаниям сестрицы Ань. Ну, по крайней мере большинству из них.
Волшебный Лекарь, как и всегда, весьма мудро рассчитала, сколько времени нужно придерживаться ее рекомендаций – не слишком мало, не слишком много. Когда У Юн спустился на тренировочное поле – без чьей-либо помощи, между прочим, – и приступил к упражнениям, движения показались ему изумительными, но чересчур утомительными. Слабость накатила тяжелой волной, по телу заструился пот, одежда вся вымокла, но, черт возьми, это было даже более бодряще, чем все предписания их лекаря.
У Юн раз за разом вырисовывал медной цепью замысловатые фигуры, его мышцы болели, но в то же время он испытывал наслаждение от каждого выпада и удара. Эти упражнения, как всегда, были для него своего рода медитацией, его разум подстраивался под каждое выверенное движение тела и конечностей, метался между прошлым и будущим. Он строил планы, переосмысливал что-то или же переоценивал. Сопоставлял недавно раздобытые сведения со старыми зацепками, преследуя более высокие цели, чем земля и небо, которых достигала его цепь при ударе.
Пока что до них дошли слухи, что расследование кражи подарков ко дню рождения приобрело больший размах, чем предполагал У Юн. Имперская стража нынче не могла похвастаться дисциплиной, и то, что у них хватало времени и людей, чтобы неделями прочесывать близлежащие деревни… было поистине удивительно. Столь масштабного расследования не проводилось, даже когда в прошлом году произошел похожий случай с нападением разбойников на праздничную процессию. У Юн не был склонен пренебрегать разведкой, а потому такой любопытный факт тщательно изучил и учел задолго до того, как они начали планировать грабеж.
При таком ослаблении военной мощи и растущих запросах на северных границах какой прок был Цай Цзину цепляться за ничтожную тень нанесенной ему обиды?
«Судя по всему, дело как раз в обиде, – решил У Юн и, завертевшись, приземлился, заняв устойчивую позицию, после чего крутанул цепью. – Наверняка он воспринял это как личное оскорбление».
Собственно, именно этого они и добивались, но советника не любили многие. И то, что случившееся его так сильно задело, определенно льстило, но вместе с тем вызывало беспокойство.
У Юн сделал выпад, медная цепь быстро описала круг и прошлась по траве, сбив с ног семерых воображаемых противников.
Личная месть спутала все его расчеты. Если Цай Цзин решится обрушить всю военную мощь империи на Ляншаньбо…
Они не искали битвы с подобным противником, но и нельзя было сказать, что они были к ней плохо подготовлены. Их гора была настолько удобной для обороны, насколько вообще таковым может быть укрепленный лагерь, и каждый здесь готов был расстаться с жизнью, чтобы защитить ее.
У Юн предпочел бы думать, что Цай Цзин не сумеет копнуть достаточно глубоко, чтобы распознать их в качестве своей цели, все же империя была очень велика. Но разбойники с горы Ляншаньбо снискали определенную славу в здешних краях, что У Юну безусловно нравилось. Люди съеживались от страха, лишь заслышав их имена. Путники шептались о них, сидя у огня на постоялых дворах, бросая при этом пугливые взгляды на двери. В усадьбах помещики усиливали охрану и держали ухо востро всякий раз, как до их ушей доходили вести об очередных деяниях разбойников Ляншаньбо. Не сказать, чтобы в здешних местах не было других гор со своими разбойничьими лагерями, – их всегда хватало, даже сосчитать было трудно, и обитатели Ляншаньбо водили дружбу если не со всеми, так с большинством из них. Было кое-что еще, что связывали с именем Ляншаньбо: что они были жестокой бандой женщин.
Не то чтобы такое утверждение было совсем верным, но и полной ложью его не назовешь; и, возможно, этого вполне хватило бы, чтобы вычислить их. Поиски были обречены на провал, к тому же то вино с дурманом должно было отнять у солдат если не все воспоминания, то значительную их часть, но если Цай Цзину все же удалось восстановить столь запутанный ход событий… если он сопоставил это со слухами из сельских краев и сделал выводы…
У Юн счел тогда свой план толковым и хорошо продуманным – путешествовать под видом обычной, не представляющей угрозы группы женщин. Как бы там ни было, придумано было хитро, вот только все же им стоило перерезать горла солдатам, а не оставлять их одурманенными и связанными. У Юна не терзала моральная сторона вопроса, просто он счел это отвратительным… Прибегать к такой тактике было все равно что принизить собственное мастерство сущей безвкусицей, которая не принесла бы и толики удовлетворения.
Все говорило о том, что никакой необходимости в этом не было. До этих самых пор, когда исправить ничего уже было нельзя.
У Юн подбросил цепь, быстро кувыркнулся на траве, а затем, сохраняя идеальное равновесие, поймал ее; одну руку он выставил в приеме «ладонь, что смещает землю», второй же яростно размахивал цепью.
Пусть даже у советника не было достаточно доказательств против Ляншаньбо, это вовсе не значило, что империя стала бы возражать, если бы по ошибке был уничтожен один из разбойничьих станов. Власти считали разбойников язвами на теле общества и закрывали на них глаза лишь потому, что и сами были такими же, предпочитали набивать собственные карманы, чем защищать деревни от тех, кого империя считала злодеями.
А обитатели Ляншаньбо устранили или переманили куда больше преступников, чем когда-либо удавалось судьям.
Разумеется, это стало лишь причиной для еще большей ненависти к ним со стороны этих правительственных чинуш.
Закинуть цепь на шею «противника», затянуть ее, чтобы совершить удар, оттолкнуться от его тела, выхватить цепь и ударить по конечностям и суставам. У Юн глубоко вдохнул, набирая в легкие побольше воздуха и прогоняя усталость, от которой голова кружилась, как от «волшебных» грибов.
Если стража выступит против горы, у Ляншаньбо будет лучшее тактическое положение и достаточное количество сил, чтобы отразить даже самое искусное нападение. У Юн был уверен в этом почти наверняка. Но все же не помешало бы, прежде чем уходить, переговорить об этом с сестрицами Линь и Ян. И убедиться, чтобы два их лучших военных стратега были в боевой готовности и держали ухо востро.
Послать гонцов к тем их соратникам, которые живут вне горы, тоже было бы не лишним, разве что в качестве меры предосторожности. Неважно, насколько точен был Цай Цзин в своих догадках, – разузнать имена всех союзников Ляншаньбо было бы невероятным подвигом с его стороны. Но У Юн не заработал бы репутацию Тактика, будь он небрежным. Проще всего было предупредить Сухопутную Крокодилицу, чтобы та отступила к болотам в случае опасности. Также можно было отправить гонца к благородной госпоже Чай, хотя, даже если Цай Цзин и вычислит ее причастность, у нее на этот случай была припасена особая железная табличка – документ, выгравированный три поколения назад, который освобождал ее от любых судебных преследований. Это была награда ее предка, который спас тогдашнего императора, и благородная госпожа Чай умело ею распоряжалась, чтобы оказать кому-нибудь помощь и предоставить убежище.
У Юн тщательно перебирал в голове всех остальных союзников и пособников Ляншаньбо, составляя список, назначая гонцов и продумывая сообщения для них. Пожалуй, самым слабым звеном среди них оставалась Бай Шэн – стоило сообщить Чао Гай, что следует навестить Дневную Крысу на обратном пути из Дунцицунь. Но У Юн не слишком переживал на ее счет: все же они тщательно проследили, чтобы Бай Шэн не обнаружили. Накануне они отправили женщину в город, расположенный в трех дюжинах ли от ее привычных мест торговли, и там ее могли увидеть солдаты, так что даже если дурман в вине не сумел спутать воспоминания мужчин, Цай Цзину потребовалось бы прочесать с полдюжины близлежащих деревень, чтобы найти хоть кого-нибудь, кто знал о Бай Шэн. Да и в таком случае это было бы все равно что искать иголку в стоге сена. Если Цай Цзин хочет ее выследить, ему понадобятся не только все доступные для следствия ресурсы, но и чтобы ему привалило немало удачи.
Вот еще: Дневная Крыса была на том задании вместе с ними, и было бы неплохо удостовериться, все ли с ней в порядке, чтобы успокоиться.
У Юн приземлился, приняв низкую скрученную стойку, цепь напряженно вытянулась в ударе, по металлическим звеньям стекал пот.
Цай Цзин оказался гораздо более непредсказуемым противником, чем он ожидал. Что ж, это определенно тревожило, но вместе с тем… будоражило. Губы У Юна тронула резкая, дерзкая ухмылка. Все фигуры заняли свое место на доске.
Наступило время игры.
– Ты недостаточно серьезно относишься к колотым ранам, – пожурила Линь Чун Лу Да. – Сестрица, не знай я тебя получше, решила бы, что ты предпочитаешь гноящиеся шрамы затянувшимся. Это сильнее твою отвагу показывает, да? Ох, верно, и я так делала. Однажды я раздумывала, а не заколоть ли себя…
– Благодарю, но моя отвага не нуждается в дополнительных представлениях, – сестрица Линь обтерла лицо тканью, пока ученики подбирали свое оружие и разбредались с тренировочного поля. Но прежде чем Лу Да смогла к ним присоединиться, Линь Чун схватила ее за руку:
– Сестрица Лу, прошу, прогуляйся со мной чуток. Есть разговор.
– Это не сулит ничего хорошего, – проворчала Лу Да, но все же повернулась и, вместо того чтобы идти в лагерь, последовала за Линь Чун по одной из извивающихся боковых тропинок, ведущих в лес.