У Лу Да будто камень на душе лежал. Сестрица Линь все-таки узнала, ' что Лу Да рассказала Ван Лунь, когда столь неблагодарно поносила свой божий зуб. Сестрица Линь наверняка рассердилась, и она имела на то полное право. Неосторожные слова Лу Да спровоцировали Ван Лунь на безрассудство («Черт тебя дери, сестрица Ван, ни терпения, ни сдержанности!») Но виновата ведь во всем была Лу Да со своим чересчур длинным языком; она подтолкнула Ван Лунь бросить вызов ее названой сестре, которую должна была любой ценой защищать, а у сестрицы Линь не осталось иной достойной альтернативы, кроме как убить сестрицу Ван, и Лу Да, пусть нехотя, но готова была признать, что их стан Ляншаньбо, быть может, теперь стал только сильнее, а сестрица Чао – лучшая из всех, кто когда-либо рождался на этом свете; и, разумеется, добрая и благородная, она станет отличным главарем, но все же… Сестрица Ван наверняка вернется в следующей жизни крайне расстроенной. Быть может, начнет их преследовать. И преследовать Лу Да, потому что она во всем виновата…
– Я хотела поговорить с тобой о Ван Лунь, – сказала Линь Чун, будто разгадав тайные переживания Лу Да. – Ты горюешь по ней, верно?
Черт бы побрал это все. Ну разумеется, Линь Чун была столь бескорыстна, что спросила именно об этом.
– Так же, как я горевала бы по любому из своих родичей здесь! – горячо заверила ее Лу Да. Даже слишком горячо – чувство вины сильно жгло. – Ученая по камешку создала эту гору, спасла нас от небытия в ее недрах, тебе здесь любой то же самое скажет. Ох, моя милая сестрица, ты столь добра, что даже спросила о нашей скорби, хотя именно тебе пришлось нанести ей тот ужасный последний удар!
С рыданиями она кинулась на шею Линь Чун, позабыв на мгновение о заживающих ранах сестры. Вновь, но разве это кого-то волновало, ведь и сама сестрица Линь легкомысленно относилась к ним – она была в четыре раза меньше Лу Да, но если бы ее даже утыкали стрелами, то наверняка просто поднялась бы и стряхнула их, как собака отряхивается от воды.
Спустя какое-то время сестрица Линь осторожно разомкнула объятия, продолжая поддерживать Лу Да за предплечья:
– Сестрица Лу, я…
– Что? – ревела Лу Да.
– Я не… – она прочистила горло. – Сестрица Лу, прости меня, я не сильна в таких делах. Сюда, давай присядем.
Они уселись на широкое заросшее мхом бревно, наполовину скрытое лесной подстилкой.
– Я… и со своей кровной семьей никогда не была хороша в… Я хотела бы утешить тебя, – сияющий серьезный взгляд Линь Чун встретился с ее глазами. – Я прошу тебя простить меня. Мне стыдно, потому что я задала вопрос не из беспокойства о тебе, а руководствуясь собственными мотивами. Я хотела спросить, простят ли меня местные… но теперь вижу, что этот вопрос лишний. Скажи, сестренка, как я могу помочь тебе? Ты ненавидишь меня за случившееся?
Чтобы она ненавидела сестрицу Линь?!
– Разумеется, нет! Ты сделала только то, что должна была. Это все моя вина и только моя. Я наговорила сестрице Ван… Я так злилась на тебя, вот небеса и покарали меня за мелочность…
– Ты злилась… на меня? Прежде? – недоумевала Линь Чун, лицо ее исказилось в смятении. – Но почему?
– Э-э-эх! Это и яйца выеденного не стоило.
– Это ты сказала сестрице Ван настоять на поединке со мной, что она и сделала?
– Нет! – воскликнула Лу Да. – Благородно, конечно, было с ее стороны так поступить, но я никогда этого не хотела…
– Сестрица, прошу, я… – Линь Чун робко протянула руку и коснулась плеча Лу Да. – У меня и младшей сестры никогда не было, а теперь вся эта нынешняя семья в новинку для меня, и я… я хочу поступить правильно по отношению к тебе. Прошу, скажи мне, в чем моя вина перед тобой?
– Нет здесь твоей вины, да все потому, что я… – Лу Да не знала, как сознаться. Эгоистка, та еще эгоистка… Учили ведь монахи: думать надо, прежде чем говорить. А ты их не слушала, и Линь Чун не послушала. – Я видела, как ты тренировалась с Чао Гай, – выпалила она. – Ты не позволяешь мне пользоваться моим божьим зубом, но и учить, как им пользоваться, тоже отказываешься! Я так хорошо выкладываюсь на тренировках, но ты могла бы обучать меня и после них, или ночью, или же ранним утром, да я с первыми петухами просыпаться готова, клянусь тебе! Но ты этого не делаешь. У тебя даже божьего зуба нет, и ты…
Воспоминание о тренировочном бое Линь Чун и Чао Гай пронеслось у нее в голове. Нечестно.
Линь Чун не торопилась с ответом, за это время Лу Да не раз успела отругать саму себя за бесхарактерность. Когда ее сестрица наконец заговорила, голос ее звучал очень мягко:
– Прости меня, – она крепче сжала руку Лу Да. – Я и подумать не могла… Сестренка, мне бесконечно жаль. Я приношу свои извинения.
– Ты же учитель, – проворчала Лу Да. – Это я должна извиняться.
– Плохой из меня вышел учитель, – с явным нажимом сказала Линь Чун. – Я была так поглощена собственными переживаниями, что… Я… мне тяжело об этом говорить… Я не рассказывала никому, но эти новые способности пугают меня. Я их не понимаю. Не понимаю, что они собой представляют и как их контролировать.
Ее взгляд упал на бревно между ними.
– Да ты и так в разы лучше меня, – ответила Лу Да не без укола зависти. – Ясное дело, ты наставник по боевым искусствам, а не настоятель, но других учителей мне здесь не найти, и ты в разы лучше меня. Да и сестрица Чао сроду не пыталась мне помочь.
– Мне кажется, что Чао Гай воспринимает это иначе. По крайней мере, так она мне объяснила. Сказала, что это не ее область знаний. Но она помогает мне с медитациями и прочим, чтобы лучше это контролировать… чем бы оно ни было. Прости, я… я совсем ничего не смыслю в этих духовных практиках. Я и не думала… Я подумала, что ты просишь меня научить тебя использовать твой божий зуб в бою. Моя стезя – это боевые искусства, сестрица Лу. Боевые искусства – это единственное, в чем я разбираюсь.
– Ну, и это тоже, – фыркнула Лу Да. – Но тебе не обязательно быть мастером с сорокалетним стажем. Мы ведь даже можем вместе учиться.
– Вместе, – Линь Чун слегка кивнула и прищурила глаза. – Да, так и поступим, я попробую. У меня еще никогда не получалось что-то, в чем я… не была уверена.
– А как же ты чему-то новому учишься тогда?
– И вправду, как, – иронично ответила Линь Чун. – А ты гораздо умнее, чем о тебе думают, почтенная монахиня.
– Настоятель Чжи был бы вне себя от радости, услышь он твои слова. Он все надеялся, что мудрость монахов способна передаваться другим, но все, что я получила, это парочка зудящих бородавок.
Линь Чун кашлянула.
– Ну, хорошо… Может, сейчас и попробуем? Вместе? Давай-ка ты сейчас попробуешь… Попробуешь потянуться к своему божьему зубу. Только не делай с ним ничего, просто попытайся войти в медитацию.
– Скучно, – забрюзжала Лу Да, но при этом выпрямилась, трепеща в предвкушении. Как и прежде, казалось, что от силы божьего зуба дрожала сама земля. Она позволила себе утонуть в этой силе, дала той пронестись сквозь ее неподвижное тело, стараясь не шевелиться, словно она сейчас сидела посреди стремительного порога и глотала воду, пытаясь дышать.
– Не уверена… – пробормотала Линь Чун. – Не уверена, правильно ли это, но…
Внезапно Лу Да почувствовала ее. По-настоящему почувствовала сидящую рядом на том же бревне Линь Чун, ее руку на своей, но также она ощутила, что та сидит с ней в этой бурлящей реке. Но ведь сестрица Линь не прикасалась ни к какому божьему зубу! А артефакт Лу Да был надежно упрятан под одеждами, согреваясь в складках ее кожи.
– Как тебе это удается? – прошептала она. Слова были едва различимы, они исчезали, стоило только произнести их.
– Понятия не имею…
Различные картинки проносились вокруг них, слишком быстро, чтобы можно было их разглядеть. Люди, целые миры и цивилизации появлялись и исчезали в мгновениях между взмахами крыльев мотылька. Они сидели, боясь пошелохнуться.
Очертания становились все темнее. Они угрожали? Сердце Лу Да забилось быстрее. У нее при себе не было посоха, но рука сжалась в кулак сама по себе. Она не понимала.
Раздался крик. Лу Да подпрыгнула на месте. В реальном мире Линь Чун стиснула ее рукав, ущипнув за кожу под ним. Лицо, знакомое лицо, застывшее в вечном крике, а затем еще больше людей; они кричали и умирали, боль, повсюду боль, и враг, с которым она не могла совладать. Был ли это голос Чао Гай?
Лу Да ахнула, вырываясь из-под власти божьего зуба, и вернулась в яркий, чересчур зеленый лес на Ляншаньбо. Сестрица Линь тяжело дышала, схватившись за руку Лу Да, чтобы не свалиться с бревна.
– Что это было? – завопила Лу Да. – Неужели… какое-то предзнаменование? Но мой божий зуб ведь не может… не так… Это была сестрица Гао? Она в опасности?
Ее лицо вновь пронеслось перед глазами, отчаянно кричащее, искаженное, прозрачное, словно дымка.
– Я не знаю… – сказала сестра Лин. – Не знаю, но я тоже ее видела. И других… Но я не думаю, что это предзнаменование. Не похоже, что это будущее…
– Когда сестрица Чао и Мудрец отправились в Дунцицунь?
– Этим утром…
Лу Да вскочила на ноги, оставив сестрице Линь бревно в качестве опоры.
– Нужно рассказать сестрице Сун! Прямо сейчас!
Они помчались по тропинке обратно в лагерь. Встречные оборачивались, глядя на их стремительный забег, но Лу Да не обращала на это внимания.
– Сестрица Сун! Сестрица Сун!
Сун Цзян слышала их крики и как раз поднялась со своего места, когда они ворвались в зал собраний. Ли Куй стояла у нее за плечом с боевыми топорами за спиной, а на столе между ней и сестрицей Цзян покоилась кипа бумаг с какими-то счетоводческими записями, но Лу Да и до этого не было дела.
– Сестрица Сун, у нас с сестрицей Линь было видение. Не могу толком объяснить, но думаю, что сестрица Чао в большой беде! Прямо сейчас!
– Успокойтесь, – призвала их Сун Цзян, когда Ли Куй с мощным выкриком выхватила топоры. – Сестрица Ли, остановись на минутку! Татуированная Монахиня, продолжай, прошу тебя. Что за видение? Какая беда?