– Я… я не знаю, – несчастно вздохнула Лу Да. – Там все было такое неясное, как в тумане. Но ощущала я это четко. Сестрице Чао грозит страшная беда!
– Тебе есть что добавить? – Сун Цзян покосилась на Линь Чун; лицо той было бледным, глаза после видения как будто остекленели.
– Нет, я… у меня стойкое ощущение, что это происходит прямо сейчас или случится совсем скоро. Если мы немедленно выдвинемся, то…
– Нам их не перехватить, – сказала Сун Цзян, поджав губы. – Они уже почти достигли Дунцицунь. Но и бросать мы их тоже не собираемся. Сестрица Линь.
– Да, слушаю.
– Я беру Лу Да и Ли Куй, только лошадей надо оседлать, – она сделала резкий знак Ли Куй, та кивнула и бросилась исполнять. Сердце Лу Да неистово колотилось, словно подгоняя ее, – сейчас они помчатся в путь, помчатся так быстро, что сама земля задымится под копытами коней…
Сун Цзян повернулась к Линь Чун:
– До моего возвращения ты за главную.
– Я? Но остальные ведь не станут…
– Ты бы и так стала главной, если сама от этого не отказалась бы. И сейчас все выказывают тебе уважение каждый день на тренировках. Вы с сестрицей Ян должны быть начеку. Если что-нибудь случится, пока нас не будет, это будет дело военного значения.
– Если Чао Гай в беде, не лучше ли будет нам с тобой поменяться…
– Мне, может, и недостает твоих боевых навыков, но я знаю, по какой дороге они отправились. К тому же… – сестрица Сун бросила взгляд на Лу Да, и в ее глазах отразилась та же глубокая уверенность, убежденность в том, что они преодолеют все препятствия, не жалея себя. – Без них я не вернусь. Сестрица Лу, готова?
Лу Да выпрямилась:
– Сейчас, только захвачу меч с посохом. Если сестрица Чао жива, мы перебьем всех ее обидчиков, а если мертва, то отомстим за нее.
– Хорошая девочка, – Сун Цзян взяла свое верхнее одеяние со спинки кресла и двинулась к выходу из зала, но внезапно остановилась, развернулась и положила руку на плечо Линь Чун. – Гору оставляю под твоей защитой. Береги их всех.
Сестрица Сун вышла в сгущающийся вечер, а Лу Да бросилась за ней; в голове набатом звучало лишь одно: нужно успеть добраться до Чао Гай и У Юна, и остановить их сможет только смерть.
Вновь перед ее глазами пронеслось искаженное лицо Чао Гай, кричащее, растворяющееся в тумане.
Глава 18
Все тело Лу Цзюньи было напряжено, словно она оказалась в ловушке ледяной тундры, каждая клеточка ее тела подрагивала от этого чувства. Она не могла прекратить неприятные ощущения, даже когда ее рука стиснула один из необработанных кусков магнитного камня с такой силой, что тот мог порезать ее.
Она очистила неровный обломок руды и до боли сжала руку, будто это могло заглушить то, что бушевало внутри нее. Лин Чжэнь лишь глянул на нее, но не произнес ни слова и не попытался утешить.
Да и зачем ему это делать?
Прикрыв на мгновение глаза, она вернулась к закипающим котлам, к очередной попытке охладить эликсиры, к очередному свидетельству своей некомпетентности, ведь те очищались и остывали без какого-либо результата. Нужно было сосредоточиться на своей задаче, та была весьма трудной. Ей следовало выбросить из головы все посторонние мысли.
Она руководила этими исследованиями. Она несла ответственность за все – как за результаты, так и за последствия.
Она будет виновата, если они провалятся. Она будет виновата, если кого-то из ее людей подвергнут наказанию.
Ее дорогая Цзя поначалу пыталась утешать, когда Лу Цзюньи возвращалась домой мрачная и немногословная, и у нее получалось настолько, насколько это вообще было возможно, учитывая, что она не могла знать правду. Она держала ее за руки, играла для нее на цине[27], подносила блюда с изысканными яствами, к которым Лу Цзюньи едва ли прикасалась, предпочитая допоздна сидеть в саду. Ее дорогая Цзя даже робко предложила ей возглавить один из ее интеллектуальных салонов, но Лу Цзюньи отказалась, сославшись на то, что сейчас слишком занята.
И она не соврала. Она и вправду была слишком занята.
Живот сводило при воспоминаниях, как дерзко они делились идеями в своих маленьких группках. Опасными идеями, которые могли причинить им вред и даже убить.
Последние несколько дней ее дорогая Цзя не посещала ее. Когда они пересекались, словно два незнакомца, вынужденных делить одно жилище, Цзя, казалось, была погружена в собственные думы, собственные печали. И Лу Цзюньи не могла винить ее за это.
– «С детства я изучала классическую литературу и историю…» – тихо прочел Лин Чжэнь странным голосом, точно нараспев, будто пытаясь по частям понять смысл предложения. Он глядел на испещренный чернилами лист бумаги, который оставила Фань Жуй, – супругам по-прежнему запрещено было видеться друг с другом. Ее записи проверялись несколькими людьми, Лу Цзюньи не была в их числе, они исследовали их на наличие крамолы и разрешали передавать другим только после того, как были полностью удовлетворены.
В письме говорилось в основном о магнетите, а также присутствовала свойственная Фань Жуй чепуха.
– Эти строки что-то значат? – спросила Лу Цзюньи.
– Ох… – в немом отчаянии вскинул голову Лин Чжэнь, глаза его расширились, словно его уличили во лжи. – Ничего они не значат, совсем ничего.
Она и представить не могла, что он чувствует, читая это. Их с женой разлучили с самого момента заточения в темницу, и теперь письменное доказательство ее плохого самочувствия наверняка вызвало у него потрясение.
– Она все еще в здравом рассудке, – попыталась успокоить его Лу Цзюньи, но ошиблась. – Она… если вам с ней удастся добиться помилования, то, думаю, у нее есть все шансы восстановиться.
Лин Чжэнь глянул на вездесущих охранников, опустил глаза и разгладил несуществующие складки на бумаге.
– Почерк мне ее сложно расшифровать, вот и все дела, – проговорил он быстро, точно защищаясь. – Пишет, как всегда, чересчур быстро, ничего не разобрать.
Лу Цзюньи не понимала, что он хотел сказать этим. У Фань Жуй действительно был сумбурный и размашистый почерк, но вполне читаемый, точно таким же она писала алхимические рецепты для Лу Цзюньи. Порой невозможно было разобрать смысл ее слов, но не почерк. В записке, которую она оставила мужу, фраза «С детства я изучала классическую литературу и историю» была вкраплена в указания, касающиеся свойств магнетита, а дальше упоминалось что-то о людях, утонувших в красной реке. И Лу Цзюньи была почти наверняка уверена, что это никак не относилось к божьим клыкам. Или к чему-то, существовавшему в реальном мире.
Божьи клыки. Лин Чжэня уже ввели в курс дела. Это было необходимостью, поскольку он должен был выполнять указания жены.
Когда Лу Цзюньи рассказала ему обо всем, он замкнулся в себе, как черепаха в панцире, словно тяжесть этого знания могла причинить ему реальную боль. И воспринял он это куда разумнее, чем она.
Ей нужно было сосредоточиться на задании.
Она отвернулась от своих неудовлетворительных смесей.
– Лучше поясните мне, как она предлагает поступить с магнетитом. Мне известно о его потусторонних свойствах – он способен ощущать большие скопления силы, вплетенные в ткань мироздания, поэтому всегда поворачивает стрелки на юг и помогает путникам следовать по прямой линии. Также я знаю, что он способен притягивать другие материалы на расстоянии, совсем не соприкасаясь с ними… Безусловно, это мощный минерал, но мне не доводилось слышать, чтобы его как-то связывали с божьими зубами или камнями ученых.
– Да небось никто и не пытался, разве что моя Владычица Демонов… – Лин Чжэнь помассировал костяшки пальцев, избегая зрительного контакта с Лу Цзюньи. – Мужества ей всегда было не занимать. Если бы только принцип жэнь дал мне сил следовать ее примеру… Так чего она от меня хочет?
– Соберитесь, господин Лин. Она говорила об использовании магнетита для того, чтобы «повернуть поток вспять». Что это может значить?
– При многократном взаимодействии, мы вместе это обнаружили, – его лицо просияло от радости, вызванной каким-то далеким воспоминанием, от которого теперь осталась лишь тень, – при многократном взаимодействии с некими материалами видоизмененный магнетит способен обратить… как бы выразиться, направление потока энергии. С разными материалами, но, моя дорогая, она подразумевала божий зуб или камень ученого. Согласно жэнься, философии моей жены, они не что иное как кусочки мозаики, для полного понимания которой требуются время и исследования. Она считает их порталами, открывающими путь в невиданное измерение, которое мы не способны ощутить, но его чуждая энергия способна проникать в наш мир. Весьма напоминает жизненную силу, которая пронизывает всех нас.
– Повернуть поток вспять, – повторила Лу Цзюньи. – Это значило бы…
– Отвести поток от нас, верно. Сделать некий объект не источником энергии, а ее поглотителем, воронкой для слива.
– Получается, она предлагает видоизменить один из божьих клыков, превратив его в сифон. Энергия втягивается через один артефакт, высвобождается через другой. И вы поддерживаете это?
– Если получится повернуть его, то… Придется мне поработать с магнетитом, очистить его. Необработанная руда не даст нужного эффекта… – голос его звучал потерянно.
– Как мы узнаем? – спросила Лу Цзюньи. Это был самый важный вопрос, единственный, имевший значение. – Как нам понять, что все получилось, что божий клык был удачно… изменен?
– Если это не сработает, то тогда…
Лин Чжэнь умолк, а после его плечи затряслись. Лу Цзюньи понадобилось немного времени, чтобы осознать, что он сотрясается от беззвучного, исступленного смеха. Лу Цзюньи протянула руку и забрала у него записи Фань Жуй. Внизу оказалась приписка:
«Будто это твой собственный крик отражается, и снова, и снова, и снова».
Отражается…
– Что тогда случится? – не унималась она. – Что случится, если мы попробуем эту идею с сифоном, но один из божьих клыков не будет правильно изменен?