Она резко повернулась к У Юну:
– Беги.
– Я останусь…
– Для них я могу сделать лишь одно. Я могу покончить с этим. Беги.
До У Юна дошло, ч ' то она имела в виду, но он замешкался буквально на мгновение. Выражение лица Чао Гай изменилось на что-то противоестественное. Потустороннее.
– Сейчас же, – прошипела она, и У Юн побежал.
В тот момент, когда его сапог уперся в стремя, а сам он тяжело сел в седло, земля задрожала.
Нет, не земля. Сам воздух. Колебания распространялись во все стороны, заглушая все чувства. Тело У Юна изнутри пробрала дрожь.
А после заржали лошади. Танцующий Лист встал на дыбы, а конь Чао Гай рванул прочь. Вторая пара поводьев вырвалась из рук У Юна, и все, что ему оставалось, это держаться в седле, держаться, держаться, держаться и бежать…
Чао Гай стояла на земле, вытянув перед собой руку раскрытой ладонью вверх. Она держалась прямо, не обращая более внимания ни на дым вокруг, ни на мертвую девочку у своих ног. Одежды ее потемнели от чужой крови.
У Юн не стал дожидаться, что за этим последует. Едва копыта Танцующего Листа вновь коснулись земли, они рванули сквозь колеблющийся воздух, точно арбалетный болт, и помчались, помчались прочь, куда угодно, лишь бы подальше отсюда, из этой деревни, которая вот-вот грозила обернуться адом на земле. Из-за дыма было непонятно, какое направление верное, но У Юн низко пригнулся и пустил коня прямо: без разницы, куда скакать, лишь бы выбраться отсюда…
Казалось, сам мир раскалывался на части. Не земля, но сама реальность повсюду содрогалась всем телом. С внезапной, пугающей уверенностью У Юн осознал, ч ' то задумала сделать староста этой деревни, чтобы спасти ее в последний раз.
Чао Гай освобождала призраков.
Из этого места. Из места, где она сама некогда их и заперла. Чао Гай крушила собственные непроходимые печати, освобождая каждого из них и призывая древнее зло в мир. И они были голодны.
Неясные тени вырывались из земли, воздуха, разверзнувшихся клочков небес. Обретшая очертания тьма, прорывающаяся в мир с одной единственной целью – пожирать.
У Юн сильнее дернул поводья, заставляя Танцующего Листа резко уйти в сторону и уклониться, совершая крутой поворот и наклоняясь так сильно, что они оба едва не свалились в грязь. Конь попытался взбрыкнуть, сбросить давящие на бока тиски, но У Юн с силой повернул его голову, уверенный в том, что речь идет о жизни и смерти, ведь именно этим и являлись эти тени – смертью…
Неподалеку от них проскакали несколько солдат, громко перекрикиваясь друг с другом и без толку разрубая мечами воздух. Внезапно позади них появилась одна из теней, в мгновение ока становясь выше, темнее и свирепее.
А потом бросилась на них со скоростью хищника. Хищника размером с целый дом.
Солдаты попытались убежать. Тень в ' резалась в них, прошла сквозь них, их кости разорвались, словно тела вывернуло наизнанку, от лиц остались лишь черепа, а после и вовсе ничего. Ошметки мяса и осколки костей разлетелись в стороны, точно брошенные кинжалы, и мазнули по щеке У Юна, несмотря на расстояние. Там, где всего мгновение назад скакали люди и лошади, теперь алел кровавый туман и раздавалось эхо агонии.
«Не останавливайся. Опусти голову, гони быстрее, прочь, прочь отсюда, не задень их, не приближайся к ним…»
Реальность вновь задрожала, еще сильнее, резонируя с самой собой на линиях разломов в ней, из которых в мир просачивалось зло.
Могла ли Чао Гай управлять этим? И хотела ли вообще?
Сейчас нельзя об этом думать. Бежать. Уворачиваться. Уходить от зияющих трещин, которые погружали мир во тьму, заставлять Танцующего Листа мчаться сквозь этот ужас, который он не понимал, уберечь их обоих, двигаться зигзагами, цепляться за любой клочок удачи, суливший спасение. Потому что если они нарвутся на одну из таких теней, безжалостно пожирающих людей и животных, или она на них – разницы нет, – то…
В таком случае все будет кончено.
У Юну неподвластно было ощущать умирающих и мертвых, как Чао Гай. Но каким-то непостижимым образом казалось, что все стало единым в этом раздробленном мире. Пожиратели, призванные Чао Гай из своих темниц на эту плодородную землю, приумножившиеся в числе в тысячу раз и зверски оголодавшие за годы своего заточения. Солдаты, в страхе молящие о пощаде, о прощении, взывающие к матерям и бабушкам, обращающиеся в ничто, не успев спастись.
А еще остальные – жители деревни, запертые в своих же домах, объятые пламенем и молящие о смерти…
И смерть, услышав их мольбы, пришла. Их крики тоже смолкли.
У Юн мчал и мчал вперед, не оглядываясь, даже когда мир перестал рассыпаться, а потусторонние тени встречались все реже и реже и затем остались далеко позади. Даже когда на небе засверкали звезды, воздух стал чистым, а земля неподвижной, и реальность вновь ощущалась цельной.
Танцующий Лист, споткнувшись, остановился. У Юн некоторое время сидел в седле. Время неумолимо тянулось, но он оставался так же неподвижен.
Они были на дороге, но не на той, по которой прибыли, а на узкой грунтовой тропе, которая терялась в высокой поросли травы. У Юн перекинул поводья набок и спешился, едва не падая. Казалось, каждая его косточка была раздроблена, каждый вздох отдавался острой болью.
Однако я все еще жив. Жив.
Мысли У Юна вновь вернулись к Цай Цзину, Чао Гай, тому, что выяснила госпожа Чай и из-за чего они ринулись в эту кровавую баню. Обнаружил ли Цай Цзин… Была ли сестрица Чао еще?.. Забудь об этом. Пока рано. Забудь!
Не без труда, но У Юну удалось отбросить этот ворох вопросов и настроиться на разработку стратегии и дальнейших действий. Он почувствовал, будто борется с самим собой.
Голова Танцующего Листа опустилась, он был явно измотан, глаза его закрылись, а бока мелко подрагивали. У Юн уселся на траву и, запрокинув голову, обратил взор на звезды, дав им обоим передышку.
Дышать было трудно, но возможно. Мир перед глазами У Юна то обретал ясность, то разлетался на осколки, что могли ранить.
Направление. Выбери направление, звезды помогут…
Не думай пока. Не думай о Чао Гай.
Вот. Полярная звезда, самая яркая на севере, спокойно взирала на происходящее внизу, точно это была самая обычная ночь. Значит, тропа вела на юго-запад. А пришли они с востока.
Когда У Юн вновь поднялся, разминая суставы от тупой боли, Танцующий Лист обеспокоенно задергался, избегая прикосновения. Тяжелыми, точно налитыми свинцом руками У Юн отстегнул от седла бурдюк с водой и принялся пить, чувствуя, как саднило горло от каждого глотка.
Он отпил лишь половину, остальное оставил коню. Тот шарахнулся в сторону, но У Юн придержал его под уздцы и повернул бурдюк так, чтобы вода попала ему на язык.
– Пей. Немного осталось, и мы оба отдохнем. Пей.
Лошадь все-таки позволила себя оседлать, пусть приподняться на стременах и казалось У Юну почти невозможным.
Сядь. Дыши. Не стесняйся рыгать, если нужно, здесь никого нет. Не думай о Чао Гай или о том, что известно Цай Цзину. Пока не до этого.
Верное направление. Сейчас это самое главное.
У Юну удалось растолкать коня и заставить того медленно идти вперед по траве, пусть тот и брыкался, скребя копытами неровную землю.
– Нет, по дороге нельзя. Этот путь ведет…
Куда? Запрет ли Чао Гай духов, когда все будет кончено? Или же позволит им бродить, навсегда стерев с карты мира Дунцицунь, по ничейным землям, куда не осмелится больше ступить ни один человек?
Смогла бы Чао Гай вновь заточить их, даже если бы захотела?
Собиралась ли она сама спастись?
У Юн направил лошадь подальше оттуда, где была деревня. Они отошли даже дальше, чем было нужно, медленно продираясь сквозь жесткую траву. Тогда они неслись галопом, не разбирая дороги, и теперь прикинуть расстояние было весьма трудно… Уж лучше проскакать чуть больше, но оказаться в безопасности, чем нарваться на окраины Дунцицунь.
У Юна передернуло.
Танцующий Лист волочил копыта, спотыкаясь о землю. У Юн позволил бедному животному самому задать темп, тем более что сейчас было достаточно и медленного шага – так он мог удержаться в седле. Дым начал отравлять его легкие еще до начала сражения, последующих ужасов и бешеной скачки, а потому сознание У Юна расплывалось маслянистыми кругами, к тому же его сильно подташнивало.
Пейзаж вокруг них менялся с каждым их изнуренным шагом. По большей части то была трава, изредка попадались лесные заросли, проселочные дороги или ручьи. У Юн дал коню напиться вдоволь и спешился ради того же, попутно сполоснувшись и сплюнув. Ему все еще чудился запах гари.
Миновала уже, должно быть, половина ночи, когда копыта Танцующего Листа коснулись широкой грунтовой дороги. У Юн посмотрел на звезды. На правильном ли они пути? Проезжали ли они здесь раньше? Сказать наверняка было невозможно, вокруг не наблюдалось ни постоялого двора, ни путевых указателей. Но вроде двигался он в правильном направлении…
На восток, дорога вела на восток, кажется. Значит, он ехал правильно.
Конь снова споткнулся и чуть не завалился набок. Слишком устал, слишком. У Юн высвободил одну ногу из стремени, тело едва подчинялось, и свалился с лошади с еще меньшим изяществом, чем прежде. Танцующий Лист вздернул морду в немом вопросе.
– На дорогу ты меня вывел. Поглядим, смогу ли я какое-то время идти сам. Но имей в виду, если сам идти не смогу, придется нести меня.
У Юн перехватил поводья одной рукой и двинулся на восток.
«Шаг за шагом, потихоньку. Если путь неверен, то… с первыми лучами солнца я, разумеется, разыщу постоялый двор. Или, на худой конец, какую-нибудь деревенскую лачужку. Расспрошу их, где нахожусь и в каком направлении находится Дунцицунь.
А также предупрежу их. Предупрежу, чтобы они никогда даже приближаться к Дунцицунь не смели».
У Юн не мог сказать наверняка, как долго они так шли, они с конем были в одинаковом состоянии, ноги их волочились, порой спотыкаясь, головы поникли, словно шеи больше не могли их держать.