И все же чем дольше все длилось, тем больше становилось известно Цай Цзину. Больше о тех, кто собирался бросить ему вызов.
На счастье, охранник, стоявший перед ним, вроде бы обладал крупицей рассудка. Цай Цзин продолжал писать, заставляя руку расслабиться, а кисть двигаться ровнее. Он подавлял малейшие вспышки ярости, слушая доклад охранника о вестях из других районов – о тех, что были сейчас хоть немного значимы, по мнению самого докладчика. Даже малейшее проявление дееспособности его войском грозило стать приятной неожиданностью.
– Продолжайте.
– Куда бы мы ни заявлялись с расспросами, везде слышали, что эта кучка разбойников быстро завоевывает славу в округе, – говорил мужчина, согнувшись в низком поклоне, будто опасался реакции Цай Цзина. И, в общем-то, правильно делал. – И крестьяне, и чиновники – все как один трепещут при их упоминании. Лишь немногие из землевладельцев осмелились выступить против них, но потерпели неудачу.
– Твой доклад абсолютно бесполезен. С чего ты взял, что разбойники с Ляншаньбо и есть те, кого я разыскиваю? Горные тропы кишат бандитами всех мастей, настоящая напасть.
– С того, господин советник, что разбойники Ляншаньбо… Как говорят… Господин, я только передаю вам услышанное, но насчет преступников, которых вы ищете… Так вот, по словам местных, разбойники с Ляншаньбо – по большей части женщины.
Спокойно. Кисть должна оставаться спокойной. Всякую ярость следует обратить в абсолютное спокойствие. Ярость – это ничто, если ее нельзя выплеснуть наружу.
Линь Чун и та монахиня, которую ей вдогонку послала Лу Цзюньи. Командир Ян Чжи…
Даже так Цай Цзин полагал, что кто-то просто использовал их образ. Оказалось, он ошибся.
Он почувствовал, что вполне оправданно игнорировал перешептывания придворных, которые все гадали, не лишился ли императорский советник последних крупиц рассудка, стремясь разворотить всю округу в поисках таких вот мелких воришек. Нет, он не ошибся, настаивая на своем. Пусть за ним и закрепилась такая репутация, но это того стоило. Стоило того, чтобы согнать их с насиженных мест, сбить спесь с этих высокомерных клуш.
– Продолжай, – приказал он. – Что еще известно об этих разбойниках с Ляншаньбо?
– Они получили свое прозвище, потому что их логово находится на горе Ляншаньбо, среди речных заводей, – продолжал офицер. – Говорят, что к ним… э-э-э… невозможно подобраться. Но, думаю, с вашими возможностями это плевое дело, господин советник. Еще мы слышали, что в их ряды затесалась и известная поэтесса Сун Цзян после того, как избежала наказания за убийство. По слухам, она даже их главарем может быть.
– И при чем здесь эта деревня Дунцицунь?
– Мы полагаем, что и это выяснили. В Дунцицунь был довольно известный деревенский староста, чье имя также упоминается в связи с Ляншаньбо. По нашим предположениям, староста Чао Гай тоже в их рядах.
– Чао Гай.
– Верно, господин. Чао как «рассвет» и Гай из «Байцзясин»[29].
Смышленый парень. Он видел, что писал Цай Цзин.
Список. Наверняка его дóлжно было сопроводить портретами, но только после того, как найдется художник и наберется достаточное количество описаний для остальных. Цай Цзин дополнил список еще двумя строчками:
Линь Чун, бывший наставник по боевым искусствам, предатель присяги имперской страже
Ян Чжи, бывший командир, предатель присяги имперской страже
Лу Да, монахиня из монастыря Цинлян
Бай Шэн, торговка вином (схвачена, казнена)
Сун Цзян, поэтесса, убийца, Темная Дочь Империи
Чао Гай, староста деревни Дунцицунь
Разыскиваются за совершение тяжких преступлений против Великой Сун. Также разыскиваются все те, кто называет себя разбойниками с горы Ляншаньбо.
Часть третья. Империя
Глава 21
Когда Чао Гай вернулась из Дунцицунь, то в тот же день, будучи вся в ранах и синяках, она созвала совет главарей Ляншаньбо.
Линь Чун не смогла сомкнуть глаз всю ночь и весь день после того, как их главари покинули гору. Посланный благородной госпожой Чай человек появился на пороге постоялого двора Сухопутной Крокодилицы вскоре после отбытия Сун Цзян, чем привел всех обитателей лагеря в состояние повышенной боевой готовности. Он сообщил о гибели Бай Шэн и нависшей над Дунцицунь угрозе, а также о том, что императорский советник Цай Цзин твердо вознамерился обрушить кары небесные на их головы, как только узнал их имена и местонахождение.
Гонец также поделился гораздо более тревожными новостями. Ходили слухи – всего лишь слухи – об исследованиях, которыми советник занимался для того, чтобы обуздать некие извращенные силы. Слухи говорили о божьих зубах, селитре и доселе невиданном оружии.
На Линь Чун нахлынуло эгоистичное отчаяние, что для нее было весьма нехарактерно. Неужели эти богатые, могущественные и порочные люди вроде Цай Цзина и Гао Цю были абсолютно неуязвимы? Существовал ли какой-то вселенский закон, что если она все-таки осмелится дать им отпор, если обретет силу, им неподвластную, у них тут же возникнут возможности и желание раздавить ее, словно букашку?
Ян Чжи переварила поступившую информацию гораздо быстрее, чем Линь Чун. Для нее это был не более чем очередной доклад военной разведки о том, с чем им придется иметь дело, и если они погибнут, столкнувшись с этим, значит, такова судьба.
– Ты ведь будешь готова пойти против стражи, если они нападут на нас? – спросила ее Линь Чун.
Командир Ян издала звук, похожий на смешок.
– Поверь мне, моя барсоголовая[30] подруга. Я была предана имперской страже всем сердцем, как и ты, и именно поэтому у меня гораздо больше причин для ненависти к ним, чем у любого из присутствующих. Я решила, на какой я стороне, и точка.
Она произнесла это так легко, без малейших колебаний.
Вне зависимости от того, ' что их сюда привело, они вдвоем потратили ночь на то, чтобы укрепить оборону Ляншаньбо, распределить очередность дежурств среди разбойников, и проследили за тем, чтобы каждый знал, что ему делать, если они подвергнутся нападению. Все вели себя уважительно и послушно, рапортовали в ответ «Да, наставник» и «Да, командир» без видимого недовольства, даже бывшие товарищи Ван Лунь. Линь Чун была поражена тем, какой результат дали неполные два месяца хорошо организованных тренировок. Если бы только имперские власти прислушивались к ее советам насчет дисциплины в войске…
И, несмотря на это, она молча спрашивала саму себя, не окажутся ли все ее усилия, что уже начали давать плоды, напрасными. Естественные преграды хорошо защищали гору от конницы и пехотных атак, да и разбойники понастроили множество коварных оборонительных сооружений за те годы, что провели здесь, но что если Цай Цзин в самом деле разрабатывал некое новое оружие, способное достать их даже там, куда стрела не долетит? Их приготовления могли оказаться бесполезными. Соломинкой, которую Цай Цзин переломит без особых усилий.
Линь Чун настойчиво предлагала отправить больше хаоцзе в Дунцицунь, будучи не в состоянии выбросить из головы мрачные воспоминания о Чао Гай, застывшей в вечном крике. Теперь они получили подтвержденные сообщения об угрозе, но командир Ян указала на то, что они окажутся слишком далеко, чтобы прийти на помощь, потому лучше им пока заняться укреплением обороны горы и подготовиться к проведению спасательной вылазки. Они решили отправить разведчиков днем, но, прежде чем они успели это сделать, над болотом просвистела сигнальная стрела, как оказалось, возвестившая о прибытии благородной госпожи Чай.
Она принесла с собой шокирующие вести о резне в Дунцицунь.
У Линь Чун сжалось сердце. Целая деревня. Невинные люди. Люди Чао Гай.
Вдруг она задумалась, как бы она поступила, если бы получила подобный приказ, когда служила в страже. Ей были известны слухи о подобных действиях солдат, но…
Ей всегда было проще воспринимать те как исключения из правил. Приказы, которые, как она считала, не следовало отдавать, но случайные ошибки не должны были перечеркнуть репутацию стражи. Как бы там ни было, не ее ума дело было обсуждать приказы командования.
В Дунцицунь жили обычные землепашцы. Мужчины, женщины и дети, о которых Чао Гай всегда рассказывала с радостным блеском в глазах. Единственная вина этих людей заключалась в том, что они полюбили героиню, которая пришла к ним на помощь, когда государство этого не сделало.
Линь Чун и Ян Чжи держали лагерь в состоянии полной боевой готовности до тех пор, пока над болотами не прозвучали очередные сигналы, возвестившие о возвращении остального отряда. Они незамедлительно отправили паромы, которые должны были перевезти их товарищей, и Линь Чун забралась на сторожевую башню, чтобы лично увидеть, как те будут подниматься на гору.
Она почувствовала большое облегчение, когда разглядела скачущую на лошади Лу Да, живую и невредимую, но что-то защемило у нее в груди, как только она увидела Чао Гай. Даже на расстоянии было отлично видно, сколь ужасающий цвет приняло лицо охотницы на нечисть, и от этого зрелища перехватывало дыхание. Линь Чун не могла представить, какие травмы могли оставить такие следы. Она вспомнила, как сидела вместе с Лу Да, ту тень, что плясала между ними и которая, как они обе неведомым образом поняли, была Чао Гай, а также боль, душераздирающую боль…
Линь Чун не верила, что вновь увидит ее живой после всего, что она тогда ощутила.
Вернувшись в лагерь, Чао Гай созвала военный совет, в составе которого были Сун Цзян, У Юн и Ду Цянь, бывшая помощница Ван Лунь. Теперь в него также входили Линь Чун и Ян Чжи. Благородная госпожа Чай тоже решила составить им компанию, дабы ответить на любые вопросы, которые у них возникли из-за сведений, которые ей удалось добыть.
Сначала они почтили память Бай Шэн, Дневной Крысы, которая была одной из них и погибла, защищая гору.