Будь это стражник, она не смогла бы сопротивляться, но разве стал бы стражник поджидать ее, прячась во тьме, словно вор или вымогатель? У стражи были полномочия, чтобы выволочь ее из дома, избить, заковать в цепи и бросить в темницу, где ее ждал бы лишь палаческий меч. Зачем они поджидали ее?
Если только они не хотели таким образом еще больше ее помучить…
Отбросив все мысли, она смирилась с неизбежным.
«Это конец. Так я и умру. Что ж, это будет справедливо».
И все же ее рука поползла по столу и сомкнулась на изящном деревянном ноже для бумаги. Сердце в груди трепетало, душа ее воспарила.
Она резко встала и развернулась, левой рукой подняла лампу, освещая противоположную стену, а правой – маленький нож для бумаги, выставив его перед собой. Она встала в стойку, хотя и сомневалась, что от этого будет прок, ведь если за ней пришла стража…
Она замерла, пламя в лампе мерцало. От его неровного света на лице Линь Чун заиграли блики.
Какая-то часть Лу Цзюньи хотела кинуться к ней, в голове крутились слова «подруга» и «невредима», но ее ноги будто увязли в лакированном деревянном полу. Было что-то неправильное в выражении лица Линь Чун – жестком, беспощадном, нечеловеческом, и Лу Цзюньи каким-то образом позабыла о клейме преступницы, что было неаккуратно наколото на щеке ее подруги, столь сильно оно не вязалось с образом в ее памяти… На миг она задумалась, словно в дурмане, была ли та, кто стояла перед ней, той же женщиной, которую она когда-то знала.
К тому же рядом с сестрицей Линь стоял кто-то еще. Человек с тонким, пористым лицом и странными рыжевато-бурыми коротко остриженными волосами.
На их застывших лицах отражалось ожидание.
Линь Чун наконец-то отошла от стены и сделала пару шагов в ее сторону.
– Тихо, тихо, – прошептала она, подняв руку, словно перед ней не Лу Цзюньи стояла, а дикий олень, которого она боялась спугнуть. – Мы здесь одни?
– Я одна, совсем одна, – ее дорогая Цзя ушла от нее, а из слуг ее оставалась ждать только Цзиньэр. Остальные должны были быть в отведенном для них крыле и уже спать, пока она их не позовет. – Что… почему ты… ты в порядке?
Ее вопрос звучал как смесь обвинения и вздоха.
– Успокойся, – сказала Линь Чун и как-то умудрилась быстро преодолеть расстояние между ними, чтобы взять Лу Цзюньи под руку. – Присядь, не надо волноваться.
– Прошу прощения за то, что заставили понервничать, – заговорил второй незваный гость, который так и не сдвинулся с места. – Мы и не думали вас пугать. Уверен, вы понимаете, что по некоторым причинам сестрице Линь опасно светить лицом в городе.
– Да… разумеется…
– Ты хорошо себя чувствуешь? – лицо Линь Чун вблизи казалось еще более жестким и незнакомым, но на нем проступило беспокойство. – Ты вся трясешься.
Рука Лу Цзюньи нашла стол за спиной. Ее пальцы ухватились за край записки, оставленной ее дорогой Цзя, и перевернули пустой стороной вверх.
Глаза Линь Чун проследили за этим движением.
– Как погляжу, то, над чем ты работаешь в последнее время, находится за гранью моего понимания. Что ты сейчас изучаешь?
Вопрос прозвучал вполне дружелюбно, в нем чувствовались добрые намерения, однако Лу Цзюньи в панике окинула взглядом разбросанные формулы и числовые таблицы. Она аккуратно переставила лампу на перевернутое письмо, выиграв немного времени. До чего же неосторожной она была, раз оставила свидетельства о тайном проекте, над которым она трудилась для советника; она заслуживала любого наказания, любых страданий…
– Это… так, ничего особенного. Пустые мечты. Что ты… зачем ты пришла сюда? Если они тебя схватят…
– Мы в курсе. Мы не отнимем у тебя много времени. Мы пришли для того, чтобы попросить твоей помощи в одном деле, если ты не будешь против.
– Моей помощи? В каком деле?
– Я стала частью… – Линь Чун замешкалась с ответом и пожевала губами в нерешительности. – Гао Цю приказал убить меня по дороге на каторгу.
– Командующий Гао… сделал что? – Лу Цзюньи невольно перешла на нервный шепот. Ее глаза забегали по темному кабинету. – Что ты такое говоришь? Как?
– Он дал денег конвоирам, чтобы те избавились от меня. Но меня спасла Лу Да, – взгляд Линь Чун был мрачным и напряженным. – Она привела меня в одно место… где я присоединилась к группе героев, которые оберегают северо-восточные селения.
– Благодаря сестрице Линь мы стали гораздо богаче, – друг (коллега? спутник?) Линь Чун шагнул вперед. – Тем не менее в настоящий момент нам грозит страшная опасность со стороны наиболее порочных представителей государственной власти. Ваша помощь была бы бесценна для нас в нашей борьбе за справедливость и защите… мы наслышаны о ваших интеллектуальных подвигах. И надеемся, что вы поймете, что, присоединившись к нам в этом деле, вы послужите высшему предназначению.
Человек произнес это таким тоном, словно его речь могла вызвать у Лу Цзюньи лишь радость на сердце, но первое, о чем она подумала, было: «Чего? Да ни в жизнь…»
У Лу Цзюньи участилось дыхание, потому как она осознала, о чем они говорили, не называя вещи своими именами. Призраки в ночи, прибежище для каторжников и изгоев, ведущих борьбу с империей… а она трудилась под началом императорского советника. Но даже будь это не так, как они могли, как они только могли просить ее о…
Она в равной мере ощутила уже давно знакомые ей чувства стыда и вины, наряду с обидой и злостью на себя и на весь мир. Лу Цзюньи вновь с некоторым надрывом вспомнила, что новость о побеге Линь Чун не вызвала у нее никакого огорчения, лишь немалую долю опасений и скрытое удовлетворение, будто она была маленькой девочкой, которой удалось устроить шалость, пока учитель отвернулся… и она надеялась, что Линь Чун с Лу Да ускачут навстречу новой жизни среди озер и рек необъятных просторов имперской глубинки… В ее фантазиях это не представлялось ей как измена.
До чего же невозможно наивной она была.
– Сестрица Линь поведала, что в вашем распоряжении имеется печатный станок, – продолжил другой незваный посетитель, – и что вы умеете им пользоваться…
– Погоди пока, – Линь Чун сделала своему другу знак помолчать, глядя на Лу Цзюньи. – Сестрица, ты в порядке? Какие тревоги тебя одолевают?
Ее рука скользнула по шее и щеке Лу Цзюньи, обдав жаром кожу. Она слегка коснулась пластыря на ее лице, скрывавшего след от удара Цай Цзина, который не мог не вызвать вопросов.
У Лу Цзюньи это вылетело из головы. Она отодвинулась от нее, пряча лицо в тени.
– Ничего, я… это пустяки, – она тяжело вздохнула и подумала, что лучше бы они вообще к ней не приходили.
И все же она сама приложила к этому руку, разве нет? Она отправила Лу Да вслед за Линь Чун, но это лишь глупая отговорка, всему виной то, что она мнила себя такой просвещенной, умной… Она влезла в опасную игру, не осознавая, к каким последствиям та приведет.
«И, по-твоему, было бы лучше, если бы Гао Цю удалось убить ее? Тебе должно быть стыдно!»
Она будто оказалась в ловушке, зажатая между демоническим тигром с пылающими глазами и бездонной пропастью. Разве могла она помочь им преступить все законы страны? Разве могла она ответить им отказом?
Компаньон Линь Чун двинулся вперед, выходя на свет, и опустился на колено.
– Госпожа Лу, я наслышан о вашей проницательности и глубокой мудрости. Не только от сестрицы Линь, но и от поэтессы Сун Цзян по прозвищу Благодатный Дождь, которая вступила в наши ряды, чтобы бросить вызов тем, кто угнетает слабых. Я польщен встречей с той, кто вдохновила и просветила во многих вещах двух наших главарей.
Рука Линь Чун ненадолго сжала плечо Лу Цзюньи, успокаивая ее.
– Знакомься, это наш главный Тактик. Другие имена тебе вряд ли что-нибудь скажут, но Сун Цзян и в самом деле одна из нас, и, помимо этого, я попросила бы моего товарища придержать его красноречие при себе. Сестрица Лу, мы лишь хотим попросить тебя кое о чем. Ты можешь отказаться, если захочешь.
– О чем именно попросить? – еле слышно поинтересовалась Лу Цзюньи. Она вдохновила Сун Цзян? Но на что?
На то, чтобы перейти дорогу власть предержащим…
Она не желала ничего об этом знать.
Тактик выудил из внутреннего кармана сложенный бумажный лист.
– Нам нужно, чтобы по всей столице люди говорили об этом.
Лу Цзюньи машинально взяла протянутую бумажку. Поднесла ту к мерцающему свету лампы и прочитала ее содержимое. Затем перечитала его еще раз. Аккуратно написанные иероглифы были полны музыкального изящества, напоминая произведение искусства. Тем не менее их смысл противоречил самому себе, потому что это было невозможно, в такое нельзя было поверить… Она и в кошмарном сне не могла вообразить подобное. И при этом стояла подпись широко известной Сун Цзян… Бумага в ее руке задрожала, как осенний лист, что никак не хотел опадать.
– Я не могу… – она облизнула губы и сделала вторую попытку. – Это измена.
Ее утверждение прозвучало до смешного драматично и чересчур жалко. Разве могла она легко и непринужденно ответить на просьбу вроде этой? Каким образом у нее вообще получилось хоть что-то вымолвить?
– Измена? Или перемены? – задала вопрос Линь Чун низким и напряженным голосом, словно обвинение Лу Цзюньи задело что-то внутри нее. – То, что Гао Цю со мной сделал, не было единичным случаем. Ты постоянно говорила, что мне следует более четко понимать, в чем заключается справедливость.
– Я говорила о гипотетических спорах, а не… ты просишь меня вести пропаганду против государства. Никакие это не перемены, а самая настоящая измена, это…
– …будет обращено не против империи, – настаивала Линь Чун. – И не против государя. Империя – это не только коррупция, что разъедает ее изнутри. Нам необходимо верить в это, просто необходимо. Ты могла бы помочь обелить добрые имена хаоцзе, которые сражаются за простой народ.
Лу Цзюньи попыталась ответить, но не смогла исторгнуть ни единого звука.
– Кто есть империя, если не народ? – мягко процитировала Линь Чун. – Могу поклясться, что ты сказала мне это когда-то давно. Лишь государь и народ являются настоящей империей, а не власть имущие, своими действиями стремящиеся уничтожить всю нашу цивилизацию, которую строили целые поколения наших предков.