Линь Чун собралась было возразить, ведь она никто, всего лишь наставник по боевым искусствам, которая начинала с малого, и вовсе никакая не героиня.
Ну, разве что гора Ляншаньбо и ее обитатели стали для нее важнее собственной жизни…
Она перевела взгляд обратно, намереваясь сказать все это Чао Гай, но в то же мгновение видение рассеялось.
Безмерная печаль разлилась по телу Линь Чун от макушки до кончиков пальцев, она обхватила руками колени в немой скорби.
Окружающая благодать не торопила ее. Пчелы оживленно жужжали вокруг, ручеек неподалеку не унимал успокаивающего журчания. Ветерок колыхал листья над головой. В Великой Сун выдался удивительно погожий летний денек.
В конце концов ноги стало сводить судорогой, и Линь Чун перевернулась и поднялась. По всему телу ощущалась боль – ныли раны от татуировок, которые она нанесла себе сама, поверх них расцветало множество глубоких кровоподтеков – часть из них она заработала в схватке с Гао Цю, другие же были последствием взрывной волны, отправившей ее сюда.
Защитила, что ж. Она защитила их всех. До поры до времени.
Гао Цю был жив, в этом она не сомневалась. Он находился в самом центре учиненного им взрыва – он наверняка уцелел, не сгорел в пламени, как тот несчастный в Бяньляне. Каким-то образом она была в этом уверена.
Он все еще был жив, и в его руках скрывалась божественная мощь, пусть он и не мог как следует ею владеть. От этого он становился еще опаснее. И, вне всяких сомнений, он вновь выступит против хаоцзе горы Ляншаньбо. Придет за ними, за ней.
А может, он уже собирает силы.
Им нужно будет встретить его во всеоружии. Быть может, эта битва была лишь началом. Линь Чун вернется на Ляншаньбо, разыщет остальных, и уже вместе они решат, как им дальше быть.
Она встала и попыталась размять затекшие мышцы. От глубокого вздоха ее грудь пронзила острая боль, напомнив об ударе, который нанес Гао Цю.
Она двинулась на юг, чтобы разыскать Лу Да и вернуться домой.
Лу Цзюньи пришла в себя в окружении трупов.
Она была на окраине лагеря. Достаточно было немного оглядеться по сторонам, чтобы понять это. Шатры расплющились и поломались, аккуратно выстроенный военный лагерь обратился в кладбище. Солдаты, которые оказались здесь во время атаки, ныне валялись с согнутыми под странными углами конечностями, точно переспелые сливы, теперь обреченные гнить на земле.
Лу Цзюньи, шатаясь, поднялась на ноги. Каким-то чудом ей удалось остаться невредимой. Она вспомнила то чувство… словно чья-то рука схватила ее и потянула вниз. А после – ничего.
Ничего, кроме силы божьего клыка Гао Цю.
Она знала, сколь мощными могут быть божьи клыки, но чтобы так… Ее разум отчаянно пытался отгородиться от того, свидетельницей чего она стала.
Никто не должен обладать такой силой.
Но теперь она принадлежала Гао Цю, и благодаря эликсиру она не поглотит его, как его предшественников. Он стал неуязвимым.
И все это ее вина.
В оцепенении она шла по лагерю. Не все солдаты погибли. Некоторые из них еще шевелились, бились в предсмертных судорогах, раздавались стоны и мольбы. Но невредимых здесь не наблюдалось.
Никого, кроме нее.
Ноги сами понесли ее в центр лагеря – неподалеку от берега раньше располагался шатер командующего. Водная гладь сверкала на солнце, ее поверхность была усеяна последствиями битвы. Несколько трупов наполовину скрылись в воде, с ними было покончено еще до того, как они успели спустить лодки. Другие тела проплывали в отдалении, топь забирала их себе.
Лу Цзюньи нашла останки командирского шатра.
Гао Цю исчез. На том месте, где, по всей видимости, он стоял, чернело выжженное кольцо. Какое-то время Лу Цзюньи смотрела на него, сама не понимая, что же она ожидала увидеть. Он определенно не был мертв, хотя, окажись здесь его тело, она вздохнула бы с облегчением. Наверняка он сбежал обратно в Бяньлянь или еще куда, едва осознав, что натворил.
Не было здесь и Линь Чун с Лу Да, ни мертвых, ни живых.
Неужели это они… их рук дело? Они спасли ее? Лу Цзюньи не понимала, как такое могло случиться. Разумеется, ей также было непонятно, как им удалось так долго противостоять ему. По всей видимости, Лу Да продвинулась в использовании божьего зуба с момента их последней встречи.
Какой-то шум вынудил Лу Цзюньи оглянуться.
Позади нее на земле дергался Цай Цзин.
Живой. Пока что. Своими когтистыми лапами он хватался за воздух в попытке ползти. Руки и ноги его неестественно вывернулись, а тело превратилось в развалину. Балка от шатра пронзила нижнюю часть его грудины, по дорогим одеждам расползалось огромное красное пятно.
На его лице засохла кровь от ее удара. Казалось, это произошло вечность назад.
– Помогите… своему советнику… – выдохнул он. Струйка крови вытекла из уголка его рта. Длинная белая борода перепачкалась кровью и грязью, спутавшись в клубок. – Я расскажу все императору, и тогда разбойники… Ваш долг, госпожа Лу…
Лу Цзюньи внезапно осознала, что ей стало совершенно безразлично, какую очередную интригу, призванную пустить пыль в глаза государю, он задумал.
Он был причиной этого. Он был за все это в ответе.
Она подошла ближе и взглянула на него сверху вниз, не чувствуя совершенно ничего. А после ухватилась за пронзившую его балку и дернула ее в сторону, разрывая плоть, так сильно, насколько была способна.
В груди у него что-то хрустнуло, раздался неприятный, омерзительный звук. Насаженный на балку, он корчился и мучительно кашлял, захлебываясь собственной кровью, но вместо боли на его лице читалось лишь потрясение от предательства.
Он не думал, что она осмелится на такое.
Она пронзала его балкой снова и снова, действуя, как механизм, расширяя его рану, пока его плоть не начала превращаться в месиво, а кровь не хлынула изо рта, из носа и из углубляющейся дыры в теле, заливая его облачения, землю вокруг и рукава и подолы одежд самой Лу Цзюньи. Он дергался и бился в конвульсиях, но бороться с ней был не в силах, его тело разбилось при ударе о землю.
Балка застряла глубоко в его теле, он довольно долго не мог умереть. Лу Цзюньи, вероятно, следовало раздобыть клинок и прирезать его, чтобы избавить от мучений.
К тому времени, когда он прекратил дергаться, когда она осознала, что из его рта больше не вырывается бульканье, а его глаза остекленели, балка стала липкой от крови. Она выпустила ее из рук. Ее кожа и одежды тоже стали липкими.
Она отошла назад, присев на пятки, и уставилась вдаль.
К тому времени, как она пришла в себя, солнце уже поднялось над горизонтом.
Ей нужно удостовериться, что не осталось других божьих клыков. Нельзя допустить, чтобы они попали не в те руки – к кому-нибудь, кто мог бы воспользоваться ими так же, как пытался Цай Цзин. Так, по крайней мере, Лу Цзюньи не даст случиться еще большей трагедии в будущем.
Она заставила себя подняться на затекшие ноги и принялась осматривать руины, оставшиеся от лагеря. Кровь императорского советника на ней запеклась и липла к телу. Среди остатков рухнувших палаток она заметила перевернутый резной ларец Цай Цзина, но божьих клыков в нем не было. Она осмотрела каждый обломок, прочесала все вокруг и, в конце концов, вся вспотела и обгорела на солнце, после чего ей пришлось признать затею с поисками провальной.
Быть может, все остальные божьи клыки поглотил тот мощный взрыв, устроенный Гао Цю. Лишившись своих сил, артефакты обратились в пыль. Кто знает…
Навряд ли ей когда-нибудь удастся это выяснить.
Она оглядела лагерь в последний раз. Лишь трупы, лежавшие неподалеку, были свидетелями того, что она здесь натворила.
Лу Цзюньи развернулась к юго-западу и по своим кровавым следам направилась в долгий путь обратно к Бяньляню.
Она не оглядывалась.
Пять дней ушло у Линь Чун и Лу Да на то, чтобы добраться до горы.
Раны Линь Чун оказались куда серьезнее, чем она предполагала, Лу Да же была сильно истощена. Они шли, держась друг за друга, и проходили всего несколько ли в день. Они продали доспехи и оружие, которые украли, чтобы пробраться в лагерь, а вырученными деньгами платили за ночлег на постоялых дворах.
Почти целый день потратила Линь Чун на то, чтобы убедить Лу Да перестать звать ее богиней и громко хвастать тем, что ей удалось одержать верх над империей, особенно когда вокруг так много ушей.
Странное дело, но не только Лу Да вносила лепту в распространение слухов о них. Постоялые дворы полнились сплетнями… При первом же упоминании Ляншаньбо Линь Чун вздрогнула, но поспешила напомнить себе, что такая битва наверняка окажется у всех на слуху. Стоило ожидать, что рассказы о случившемся начнут обрастать небывалыми подробностями. Услышав об их стане, она постаралась сохранить внешнее спокойствие, делая вид, что ее это не касается.
Но после это повторилось. И опять. Доходило даже до того, что она слышала это по шесть раз на дню, хотя Лу Да и слова нигде не молвила, откуда они.
И Линь Чун попыталась подслушивать эти досужие беседы, стараясь ничем себя не выдавать. В этих шепотках звучало благоговение, но, казалось, главной темой разговоров было вовсе не сражение. Линь Чун даже сначала подумалось, что известия вызовут у людей страх перед разбойниками, но тут кто-то внезапно упомянул о «героях».
– Слыхала, что и Сун Цзян среди них, – шушукалась женщина за соседним столиком. Впрочем, она и ее спутник тут же зарделись и поспешили отвернуться, поймав на себе взгляд Линь Чун.
От этого сердце Линь Чун встревожилось, но ее одолевали заботы поважнее. Гао Цю наверняка собирал силы, чтобы вернуться и закончить начатое. И без Линь Чун и Лу Да гора подвергалась большой опасности. Конечно, сейчас они обе были не в лучшей форме, чтобы сражаться, но Линь Чун все равно не оставляли беспокойные мысли – она должна быть там.
По крайней мере, людская молва не сообщала ничего о новых сражениях. Они с Лу Да медитировали по три раза на дню, и у них не было таких мрачных видений, как в тот раз перед резней в Дунцицунь. Но Линь Чун не была уверена, давало ли отсутствие подобных знаков хоть какие-то гарантии.