годья со всех сторон, их хозяева не решались бросить им вызов, пусть и видели, как разбойники посягают на то, что им не принадлежит. Приближающаяся снежная зима может несколько замедлить их продвижение, но Линь Чун была практически уверена, что следующими по плану У Юна могут оказаться сами дворяне.
Если только они не решат сдаться и стать союзниками.
И разбойники Ляншаньбо согласятся, если те попросят о подобном. В конце концов, на горе прощались былые прегрешения.
Со временем это может посеять страх даже среди военных наместников и местных властей. И тогда…
Будущее сулило заманчивые возможности.
Бросить вызов знати и наместникам. Еще год назад даже мысль об этом показалась бы Линь Чун чем-то нелепым и невообразимым, но теперь все эти титулы перестали вызывать у нее инстинктивное благоговение. Без своих титулов эти люди были лишь простыми смертными, такими же, как все остальные.
На губах ее заиграла улыбка, когда она наблюдала за плачущими, обнимающимися жителями уезда, который они выбрали в этот раз. И это тепло заставляло ее чувствовать себя целой, чего она вовсе не ожидала после того случая, произошедшего много месяцев назад в Зале Белого Тигра. Она тихонько выскользнула из помещения, пока никто из жителей деревни не успел ее заметить и подойти со словами благодарности.
Как бы там ни было, разбойники Ляншаньбо совершили здесь благое дело.
Когда они впервые провернули подобное, Линь Чун думала, что испытает величайшее удовлетворение от правосудия, которое они свершат над продажным аморальным судьей, в голове глухо звучали отголоски ее собственного вынужденного признания в суде. Но внезапно она поняла, что ей совершенно нет дела до них. То было могучее, дарующее свободу безразличие от осознания того, что все эти жалкие душонки более не властны над ее мыслями, и даже их смерть ее не слишком волновала.
Это была странная победа, но все же победа.
Она вышла из темницы, намереваясь вернуться в переднюю часть имения, но неожиданно столкнулась с Лу Да и Хуа Жун, которые вели бывших надзирателей, чтобы заточить их в тех же камерах, которые еще недавно эти люди не стыдились использовать как инструмент собственной власти. Монахиня и лучница быстро сдружились и были просто ходячим примером притянувшихся противоположностей. Впереди шла Хуа Жун, такая же невысокая, как Ху Саньнян, и смуглая, как Ли Куй, копна черных жестких волос ореолом обрамляла ее голову, в руках она держала легкий лук почти с саму ростом. Вслед за ней с ухмылкой на лице топала Лу Да, что-то насвистывая на ходу и подгоняя посохом идущих впереди нее пленников. Хоть это и было преувеличением, но порой казалось, что Лу Да раза в два выше и шире Хуа Жун.
– Сестрица! – окликнула Лу Да. – Ты же почувствовала, как я использовала свой божий зуб? Верно же? Видела?
– Видела, видела, – заверила ее Линь Чун.
– Прошло гладко, как по маслу, что скажешь? – улыбалась Лу Да, выжидающе глядя на наставника по боевым искусствам. – Разницу ощутила, да? Ну же, скажи, что ощутила, а?
Линь Чун сжалилась над ней:
– Ты отлично потрудилась.
– Так и было! У меня получилось, правда же? – Татуированная Монахиня убрала посох от заключенных и ткнула им Хуа Жун, совсем легонько, но это чуть не сбило лучницу с ног. – Слыхала, сестрица Хуа?
– Смотри, куда своей штуковиной тычешь!
Линь Чун на это лишь покачала головой. Судя по всему, работа над дисциплиной еще предстояла. Она сжала рукоять меча на случай, если кто-нибудь из заключенных воспользуется случаем и попытается вырваться, но все они оказались слишком запуганными для этого.
– Постойте-ка, – сказала Линь Чун, пробежавшись взглядом по связанным мужчинам. – А где судья?
– Ах, этот, – голос Лу Да отдавал весельем. – Да сестрица Ли его прикончила. Я ей говорила, что ты будешь зла, но чуток опоздала – его голова уже слетела с плеч.
– Но он и вправду заслужил это, – добавила Хуа Жун. – Подкупить нас пытался, хотел, чтобы мы его отпустили.
– Ты сердишься, да? – спросила Лу Да у Линь Чун. – Ну вот, говорила же, что рассердишься…
Линь Чун вздохнула. Над дисциплиной точно придется поработать.
Она вернулась в зал для аудиенций и увидела, что он почти опустел, там сидели разве что парочка местных да Ли Куй, которая, нацепив широкий головной убор судьи и его расшитый халат, самовольно заняла его кресло. По полу размазалась лужа крови.
– Вот и придумайте что-нибудь! – затребовала она от местных в тот момент, когда Линь Чун вошла. Вычурные и заляпанные кровью одежды с каждым движением цеплялись за ее топоры и рвались. – Бейтесь друг с другом, а я рассужу поединок. Один из вас получит свободу, а другой будет казнен.
– Госпожа? – пропищал один из них.
– Не слушайте ее, – вмешалась Линь Чун. – Сестрица Ли, прошу тебя, слезь оттуда, пожалуйста, и оставь в покое чужую одежду. А вы двое свободны, – скомандовала она мужчинам. Те выскочили из комнаты, едва эти слова сорвались с ее губ.
– Сестрица Ли, – уже более серьезным тоном обратилась Линь Чун, стоило мужчинам покинуть комнату. – Поговорим о судье. Что тебе было сказано? Сколько раз можно повторять.
– Но эта шавка безродная пыталась…
– Я знаю. Но тебе следует прекратить убивать тех, кто сдался. Я непременно расскажу об этом сестрице Сун.
Казалось, это было единственным наказанием, способным обратить в ужас Железного Вихря. Она лишь фыркнула и спустилась с кресла, а затем, ссутулившись, вышла из комнаты, на ходу сорвав с себя головной убор, который полетел на пол.
Линь Чун гораздо степеннее проследовала за ней, выходя навстречу прохладе вечернего леса. Стеганое одеяние не давало ей замерзнуть, но отголоски поздней осени с каждым вдохом врывались в ее легкие приятным холодком. Ночь они проведут здесь, а утром двинутся в путь вместе с удобно притаившимися в безопасном месте воспитанниками У Юна. Пока что из Бяньляня никого не прислали на замену в эти глухие уездные суды, которые стали целью разбойников с горы Ляншаньбо. Ни новых судей, ни отряды стражников, чтобы устранить с постов компетентных местных жителей и поставить вместо них новых лиходеев, назначенных имперскими министрами.
Либо они посчитали эти посты недостойными внимания, либо их всерьез пугали возможные ответные действия Ляншаньбо. А может, и то и другое.
– Восемь уже.
Линь Чун повернулась.
К ней незаметно подошел У Юн, на губах его играла неизменная хищная ухмылка, в руке он держал цепь. Он прислонился к стене рядом с Линь Чун:
– Восемь уездов, а впереди и того больше. Удачный денек.
– В конце концов властям Бяньляня придется выступить против нас, – рассуждала Линь Чун. – Они ведь должны понимать, чем рискуют, оставляя наши действия без ответа. Однажды это зайдет слишком далеко, и у них больше не получится бездействовать и делать вид, что они не замечают того, что творится в этой сельской глуши.
Пусть ее слова были более чем правдивы, произнося их, она ощущала лишь спокойствие. Рано или поздно империя придет.
И они будут готовы к этому.
– О-о-о, ну, пусть только сунутся! – Хуа Жун, услыхав слова Линь Чун, подскочила к ним. Она была окрылена одержанной ими победой. – Эти трусы еще все зубы об нас сломают. Все вокруг станет частью Ляншаньбо!
Она радостно вскрикнула и кинулась догонять Ли Куй, которая рвала халат судьи на кусочки и разбрасывала их по дороге; те разлетались, словно птичьи перья. Они обменялись шутками и вместе засмеялись. К ним трусцой подбежала Лу Да, а следом за ней подтянулись Ши Цзинь, Девятидраконовая, вместе с Чжан Цином, Стрелой Без Оперения, которые влились в их стан одновременно с Хуа Жун.
Лучи заходящего солнца и охваченная пламенем осенних красок листва подсвечивали их фигуры, отчего они казались настоящей семьей – обнимали друг друга, подбадривали и подначивали. Чжан Цин и Хуа Жун чуть погодя затеяли дружеское состязание: Стрела Без Оперения ловко метал камень за камнем из пращи, которой и был обязан своим прозвищем, а Хуа Жун сбивала их на лету. Она не пропустила ни одного из них, и с каждым попаданием радостные возгласы остальных становились громче.
В итоге к ним подошли и Ху Саньнян вместе с двумя боевыми товарищами – бывшими стражниками по имени Чжу и Лэй, которые, услыхав о Ляншаньбо, оставили свои посты и отправились искать справедливости на горе. С ними также были двое местных, и Линь Чун признала одну из них: то была госпожа Гу Дасао, ее длинная палица, которой она еще недавно умело орудовала, теперь мирно покоилась на плече. Рядом с ней стоял худощавый мужчина, судя по всему, ее муж, которого она только что вызволила из темницы.
Дородная, жизнерадостная и румяная, эта свирепая госпожа Гу, некогда бывшая хозяйкой местного постоялого двора, теперь по решению У Юна должна была занять место окружного судьи, который встретил бесславный конец от топора Ли Куй.
Это было отличное решение. Госпожа Гу непременно многого добьется на новом посту.
У Юна действительно был глаз наметан на таланты.
Пятеро новоприбывших присоединились к растущей толпе, и их голоса вливались в общий рев, раздававшийся всякий раз, когда Чжан Цин метал камень быстрее и выше, или вращал пращу за спиной, или же одним броском посылал в воздух два снаряда – и всякий раз, когда наконечники стрел Хуа Жун летели навстречу этим снарядам, металл и камень врезались друг в друга в полете на полной скорости и падали наземь, чем-то эта картина напоминала брачный танец фениксов. Тетива маленькой лучницы ни на мгновение не ослаблялась, так быстро она натягивала ее раз за разом, безостановочно.
Не так много времени прошло с тех пор, как Гао Цю потерпел от них поражение на болотах Ляншаньбо и как Хуа Жун и многие другие впервые оказались среди них. Казалось, что минула целая эпоха. Хуа Жун, Чжан Цин, Ши Цзинь и все, кто вступил в их ряды тогда, так быстро и столь глубоко вошли в саму душу Ляншаньбо, что трудно стало припомнить, какой была гора до них.
Линь Чун думала, что раньше она не осознавала в полной мере, ч ' то же это значит – быть хаоцзе. Верность, честь, отвага, готовность предпочесть смерть предательству – все это были лишь слова. Истинный героизм заключался в другом: здесь в их стан влилась молодая кровь дерзких идеалистов – с горячим нравом, преступным прошлым, полных изъянов… но взявшихся за оружие ради защиты слабых, без посулов славы, награды или возможности заработать себе имя. Пусть это и делало из них преступников. Пусть даже они нарушали законы и бросали вызов самой империи, которая, только заприметив их своим тяжелым взором, вмиг раздавила бы их.