Они и появляются, и я затыкаю себе рот, чтобы не заорать: какие-то амбалы — в этот раз в коричневых рясах — тащат троих. И я узнаю профессора Зорина, Лариску и её парня.
Но, к моему удивлению, его узнаёт и Марта:
— Надо же, и Пашка здесь. А он-то им зачем?
— Ты знаешь Пашку? — удивляюсь я.
— Ну да, это ж мой сильно бывший, — шипит она, — Пашка «Дохлый огурец».
Да, земля и впрямь круглая — раз на ней так много совпадений и внезапных встреч.
— Стало быть, ты и есть та писательница, что разбила ему сердце?
Услышать ответ я не успеваю, потому что Ираклий цыкает на нас:
— Смотрите! Сейчас начнётся!
И оно, действительно, начинается…
Глава 10
… действо, напоминающее сходку религиозных фанатиков.
На середину круга выходит невысокий лысоватый человек. Тёмная хламида на нём похожа на одеяния монаха ордена иезуитов. Блёклое лицо в неровном свете факелов кажется безобразным — по нему мечутся тени. Седые волосы — в отсветах огня выглядящие рыжими — короной окружают крутой покатый лоб.
Мужчина воздевает руки к небу и начинает напевно вещать на неизвестном языке.
Видимо, комментарий про «неизвестный язык» я отпускаю вслух, потому что Ираклий, который словно нависает надо мной, выглядывая вместе из-за угла, произносит:
— Это арамейский.
Марта, стоящая рядом, тихо и восхищённо тянет:
— Оу! Круто! Я думала, его никто не знает! И вообще этот язык — придумка авторов фэнтези.
Просто фейспалм! Кровавый притом!
Нет, она, конечно, училась в колледже, а не в университете, как я, но такие перлы выдавать?
Так и хочется спросить: «Чем ты на лекциях занималась?». Но, боюсь, ответ я знаю: «Писала романы».
Ираклий, однако, милосерднее меня.
— Арамейский действительно малоизвестный. Просто я — лингвист. Специализация как раз была «Древние и исчезнувшие языки».
— Вау!!! — отзывается Марта.
А меня не хватает даже на это — я просто задыхаюсь от восторга.
Какой же ты у меня…идеальный!
— Можешь перевести?
— В общих чертах, — говорит он, внимательно прислушиваюсь. — С такого расстояния не очень хорошо слышно. Он призывает некие силы снизойти и принять жертву — мудрого старца, невинную деву и славного воина. А взамен — послать им то, что они просят.
Марта над моим ухом закашливается:
— Ой, чёй-та лоханулись ребята. Ну ладно — мудрый старец, мой дедушка соответствует. Но Пашка «Дохлый огурец» — славный воин? Кхм…
Я тоже усмехаюсь:
— Ага, а Лариска — невинная дева! Она уже вроде с третьего курса не невинная…
— Тсс! — приказывает Ираклий. — Слушаем и смотрим дальше. А что касается девы — невинность бывает разной. И в таких ритуалах не всегда имеется в виду девственность. Чаще наоборот — невинность души. Вряд ли Лариса за всю жизнь совершила поступок, марающий душу.
Тут Ираклий прав, и от этого внутри ощущается неприятный холодок. Что они собираются сделать с Ларкой, гады?
Но тут влезает с комментариями Марта:
— Хорошо… Про невинность души соглашусь. Но из Пашки — какой воин-то?
— Видимо, славный, — совершенно спокойно поясняет Ираклий. — Взгляните, он весь избит, но даже в таком состоянии пытается подать Ларисе сигнал, чтобы та держалась, не паниковала…
И, действительно, Пашка, зажатый между двумя амбалами, пытается подмигнуть Ларке. Это единственный доступный ему сейчас способ поддержки. Лариса в ответ бледно улыбается, подбадривая его.
— Так что, девушки, на счёт славного воина вы тоже ошиблись. Славный воин — вовсе не тот, кто может одной левой отметелить десяток противников. Славный — тот, кто даже будучи избитым, шатаясь, находит в себе силы встать, чтобы принять бой снова. Славный — тот, кто бьётся за дорогое ему, до конца, до последней капли крови…
Я нахожу ладонь Ираклия — чуть шершавую, твердую, горячую — и пожимаю её. Не хочу, чтобы мой славный воин сражался за меня до последней капли крови. Вообще сражений не хочу.
Но тут весь трепет момента портит Марта, влезая со своим замечанием:
— Значит, бить слабого и беззащитного бесславно?
Её голос сочится ехидством, глаза прищурены.
— Вне всякого сомнения.
— Тогда почему вы, такой крутой и явно тренированный, набросились сегодня на бедного беззащитного бомжа?!
Ираклий хмыкает:
— Помнится, в машине вы питали к нему меньше дружеских чувств?
— Возможно, — соглашается она. — Но это не отрицает того факта, что вы сильнее и подготовленнее.
— Ваше замечание, безусловно, имело бы право, если бы на нас напал реальный бомж. А это — безумная тварь, поверьте, обученная и подготовленная ничуть не хуже, чем я. Мне пришлось изрядно попотеть, чтобы скрутить его. Это — побочный продукт «идеальных». Их называют «выбраковка». И более опасных монстров представить трудно. А ещё… — Ираклий засовывает руку за пазуху и вытаскивает всю потемневшую от вязкой блестящей жидкости, — …он…кажется…меня достал… Прости, Лесь…
Сказав это, Базиров медленно оседает, а потом и вовсе заваливается набок, теряя сознание.
— Ну звездец! — взрывается Марта.
Она оглядывается в поисках какого-нибудь оружия и поднимает лежащую неподалёку корявую ветку. Я сжимаю в кармане ветровки газовый баллончик: всегда ношу его с собой на всякий случай.
И он, кажется, представляется — в нашу сторону движутся чёрные мрачные тени. И это явно — не сектанты…
Они надвигаются, а нас буквально пригибает к земле. Я не верю во всю эту хрень про ауру и энергетику, но сейчас ассоциации рождаются именно такие.
Движения у теней смазанные. И я понимаю — скорость. Такая, за которой трудно уследить человеческому глазу. В голове некстати всплывают рассказы Ираклия о «выбраковке», что они — самые опасные твари.
Начинает лихорадить.
Позади себя я слышу сдавленное шипение. Оборачиваюсь, вижу, что Ираклий приходит в себя, садится, а потом, держась за стену, встаёт. Сейчас, в отблесках факелов, видно, что его защитная куртка вся пропитана тёмной жидкостью.
Господи! Да ему же в скорую надо!
Ко мне медленно подбирается паника.
И когда я подскакиваю к нему, намереваясь поддержать, он лишь злобно зыркает на меня и хрипит:
— За спину!
Я едва ли успеваю юркнуть за него, походя думая, как бы удержала такую махину, как на Ираклия налетает чёрная тень.
Вторая — хватает Марту, закрывая ей рот рукой.
Ираклий принимает первый удар на согнутую в локте и поднятую вверх руку.
Пошатывается, но не падает, лишь удивлённо тянет:
— Лис?! — и опускает руки.
— Ирий?
К моему вящему удивлению противники обнимаются, как старые друзья.
Тот, кого Ираклий назвал Лисом, чуть ниже его ростом, и во всполохах факелов его шевелюра будто горит.
— Брат, да ты ранен! — взволновано говорит и помогает Ираклию опереться о стену.
Тот отмахивается:
— Так. Пустяковая царапина. С «выбраковкой» сцепился.
— Вот мрази! Они что этих упырей на свободу выпустили?
— Похоже, тот сбежал… — Ираклий тяжело дышит и втягивает воздух сквозь зубы, — совсем дикий… грязный…
Ираклий прикрывает глаза и приваливается плечом к стене, видимо, собираясь с силами.
Обнимаю его за пояс, утыкаюсь в мокрую куртку.
Чёрт! Надо бы скорую вызывать! Только что здесь за адрес?
От печальных размышлений меня отвлекает голос Марты:
— Кирилл! Ты идиот! — вопит она и лупит того, кто её держал, по чём достаёт.
— Взаимно не рад тебя видеть, — отвечает ей высокий мужчина в чёрном камуфляже, уклоняясь от ударов. — И хотел бы знать, что ты здесь делаешь?
— Они моего деда забрали! — со слезами в голосе выкрикивает Марта.
— Профессор Зорин — твой дед? — удивляется мужчина.
— Да! — зло кричит она и топает ногой. — Чурбан ты бесчувственный! Не зря тебя жена ненавидит!
Он игнорирует её выпад и отвечает с лёгким ехидством:
— Воистину, природа отдыхает не только на детях, но и на внуках, — пренебрежительно резюмирует её собеседник.
Голос у него низкий, но не мягкий — наоборот, стальной, властный. Таким обычно отдают приказы. Примерно такой голос и у генерала Воравских. А дальше цепочка встраивается сама: Воравских — его дочь Дарина Тихомирова — её муж Кирилл Тихомиров.
Так вот ты какой, Кирилл.
А он тоже — более чем идеальный. Девичья мечта. Высокий, стройный, широкоплечий, темноволосый. Красивый, но холодной надменной красотой потомственного аристократа.
Мысленно рисую рядом с ним хрупкую белокурую Дарину.
Обворожительная пара получается.
Вот они и впрямь истинные — потому что даже в представлениях удивительно подходят друг другу.
Но додумать не успеваю… Позади нас раздаётся почти радостный голос:
— Ну, вот и «идеальные» пожаловали! Мы только вас и ждали.
Оборачиваюсь, чуть отлипая от Ираклия, и теряю дар речи.
Перед нами тот самый тип с фотографии в газете — лже-Качинский, или Правов, или как его там ещё.
Ухмыляется он сейчас самодовольно и неприятно.
И, несмотря на то, что рядом — высоченные «идеальные», на фоне которых он — плюгавый хлюпик, от него исходит нехилая угроза…
А угрозы за сегодняшний день я научилась не игнорировать.
Глава 11
Кирилл Тихомиров выступает вперёд и буквально нависает над невысоким Правовым. Тому приходится задирать голову. Однако и при этом он вовсе не выглядит подавленным. Наоборот, на тонких губах змеится торжествующая улыбка.
— Кирилл Владимирович, какая приятная встреча, — говорит Правов и раскрывает объятия, как дорогому другу.
Тихомиров отшатывается от него.
— Я так не считаю, — отзывается он. — И, полагаю, что вы заигрались.
— Что вы, — тянет Правов, — представление только начинается. Как раз вас и ждали! Идёмте, — он машет узкой ладонью в сторону поляны, где адепты движутся по кругу, выкрикивая фразы на арамейском и поднимая в воздух чаши, напоминающие усечённые человеческие черепа.