Хесин сидит на подоконнике, смотрит в окно, подпирая правой рукой подбородок и молчит. О чем-то думает. За стеной в соседнем отделе слышен истерический женский хохот. Через какое-то время на огонек заглядывает охранник Юрий Геннадьевич. Заходит, разгребает книги и газеты, садится. Оба сидят молча. Потом Юрий Геннадьевич заговаривает.
Юрий Геннадьевич. Все уже ушли, а ты все сидишь. Поздно уже.
Хесин(не сразу поворачивается к нему. Снимает очки. Пальцами одной руки массирует веки). Который час?
Юрий Геннадьевич(по памяти. Темно – циферблата не видно). Да что-то около девяти.
Хесин(ухмыляется, качает головой). Детское время. По телеку «Спокойной ночи, малыши» идут.
Юрий Геннадьевич(с заботой в голосе). Ну, вот и шел бы, телевизор включил, посмотрел бы…
Хесин. Да у меня нет.
Юрий Геннадьевич. Чего нет?
Хесин. Телевизора у меня нет.
Юрий Геннадьевич. А, так вот что… как же ты?
Хесин(снова ухмыляется). А я привык уже. Был «Самсунг», кажется. Потом сломался. А я в запое был, некогда мастера позвать. Вот и плюнул на все. Живу без телевизора.
Юрий Геннадьевич. А так хорошо, знаешь, бывает прийти домой, включить детективчик какой-нибудь… красота! Новости – нет. Ну их, новости. Врут, пугают. Моя Мария Петровна терпеть их не может. Ну и что я – не стану же жену свою напрягать без толку, да? А так хорошо бывает. Придешь, поешь макарон по-флотски, потом детективчик посмотришь…
Хесин. А у меня вот нет.
Юрий Геннадьевич. Чего нет?
Хесин(ухмыляясь). Марьи Петровны нет.
Хесин легко соскальзывает с подоконника, опирается на колени обеими руками, смотрит исподлобья.
Хесин. Была как-то. Красивая, кажется. Потом ушла. А я в запое был, некогда обратно позвать. Не вернулась. Вот и плюнул на все. Живу без Марьи Петровны.
Оба с минуту молчат.
Юрий Геннадьевич. И давно ушла?
Хесин(в темноте перебирая на столе книги). Да лет десять как. Мы с ней семь лет прожили. Учились вместе. Она отличницей была, а я… пришел однажды на семинар к Рёкк, увидел ее, взял за руку и увел. Такая история.
Юрий Геннадьевич. Красивая история. А детки? Детки были?
Хесин. У меня есть сын. И еще дочь. У меня двое.
Юрий Геннадьевич. И она с двумя так и ушла?
Хесин. Да почему же – с одним. А с другим ушла другая.
Юрий Геннадьевич смотрит вопросительно.
Хесин. У меня было два… телевизора.
Действие перемещается новую однокомнатную квартиру на пятом этаже красивого сталинского дома. Уже совсем темно. Ночь. Фальцвейн лежит на диване. Рядом с ним калачом свернулась кошка. Фальцвейн не спит и рассматривает большую фотографию Иосифа Бродского, прилаженную в раме на стене напротив. Свет фонаря кокетливо освещает половину хитрого поэтова лица – Бродскому на фото лет двадцать. Рыжий. В умопомрачительной кепке и пиджаке. Рядом – Фальцвейн. Большегубый. Высокий. Молодой. Кошка рядом потягивается во сне и выпускает когти.
Фальцвейн(в сумрак, тихо, почти шепотом). …он не сердился на доносчиков, но те умножались и, мужая, становились страшны. В сущности, темный для них, как будто был вырезан из кубической сажени ночи, непроницаемый… поворачивался туда-сюда, ловя лучи, с панической поспешностью стараясь так стать, чтобы казаться светопроводным… то, что не названо, – не существует. К сожалению, все было названо…
На кухне шумно застонала во сне Тамара Ираклиевна. Фальцвейн замолчал, прислушиваясь к тому, как успокаивается ее дыхание и как выходит скрестись на улицу первый предрассветный дворник. Шурррр-шурррр…
Фальцвейн. …что я тебе скажу? – продолжал он думать, бормотать, содрогаться. – Что ты мне скажешь? Наперекор всему я любил тебя, и буду любить… и после, – может быть, больше всего именно после, – буду тебя любить… и когда-нибудь уж как-нибудь мы сложимся с тобой, приставим себя друг к дружке и решим головоломку: провести из такой-то точки в такую-то… чтобы ни разу… соединим, проведем, и получится из меня и тебя тот единственный наш узор, по которому я тоскую. Я так тоскую по тебе, Осенька…
Рассвет. Занавес.
Действие третье
Трамвайная остановка между Соколом и Тушинской. Совсем раннее утро: еще темно и горят фонари. По Волоколамскому шоссе едут первые машины. Бывшее здание Гидропроекта – как раз напротив остановки – заслоняет пол предрассветного неба. Выглядит цитатой из Герберта Уэллса. Холодно. На скамейке внутри остановки сидя спит Хесин. Он изрядно нетрезв. Запах алкоголя. Поминутно кутается в черную кожаную куртку-косуху и натягивает на лицо кепку. Какое-то время он сидит один. Потом из сумерек появляется Фальцвейн – в черном новом пальто, клетчатом шарфе и с большим дорожным чемоданом. Смотрит на Хесина. Садится рядом. Достает из кармана папиросу и обхлопывает себя в поисках зажигалки. Не находит. Снова смотрит на Хесина. Тот кутается в куртку.
Фальцвейн(тихим басом). Простите меня, огонька не найдется?
Хесин(резко просыпаясь, узнает голос и моментально трезвеет). Да, будет. (Роется за пазухой, достает Cricket.) Вот. (Наблюдает за тем, как Фальцвейн прикуривает и возвращает зажигалку обратно.)
Хесин смотрит на Фальцвейна, Фальцвейн закрыл глаза и с наслаждением вдыхает дым.
Фальцвейн(не открывая глаз). Славная вещица.
Хесин. Ага. Какая?
Фальцвейн(поворачиваясь к нему). Ваша куртка и зажигалка тоже. Бурные девяностые, да? (Улыбается могучей улыбкой, покряхтывает.)
Хесин. Ну да, вроде как. Я вообще-то анархист. Просто куртка удобная. И все.
Фальцвейн(щурясь, могучим басом). Славная все-таки вещица!
Хесин. Первый автобус будет только через полчаса. Едете куда-то?
Фальцвейн. В общем да. Можно сказать и так. А вы?
Хесин. А я уже приехал. Я тут живу недалеко. Но идти до дома сил нет. Жду, когда придет трамвай.
Фальцвейн. Давно я уже не ездил так… чтобы – с билетом и вообще…
Хесин. У меня тоже когда-то была машина, но я ее продал. Нужны были деньги – книгу выпустить.
Фальцвейн. Так вы писатель?
Хесин. В некотором роде. А вы – далеко едете?
Фальцвейн. Пока не решил. Я полчаса назад впервые ушел из дома. (Хесин трезвеет еще больше и начинает слушать внимательно) Просто собрался и ушел. Пока все спали. И теперь – не знаю. У вас так бывало?
Хесин. Ну, всякое бывало (улыбается). Уходил дважды, и дважды квартира оставалась за ней.
Фальцвейн. Разведены?
Хесин. В некотором роде. А вы далеко ушли? В смысле – надолго?
Фальцвейн(повторно затягиваясь и кашляя). Далеко. Очень далеко. Хотите папиросу?
Хесин. Хочу. Благодарствую.
Хесин берет из рук Фальцвейна дорогую импортную папиросу.
Хесин. «Парламент» курите? Шикарно. Завидую.
Фальцвейн. Да это так… баловство. А вас какими судьбами – с утра пораньше?
Хесин. С работы возвращался не вовремя. Метро закрыли. Поймал машину – довезли только до Сокола. Теперь сижу – жду. Смело вы – на трамвае в светлое новое будущее! Трамвай – он же дальше рельс ни-ни!
Фальцвейн. Да я и не помню, где они рельсы эти кончаются. (Тихо улыбается. Смотрит под ноги.) Я здесь мало жил. Раньше я жил в другом красивом городе, среди других людей – как будто это и в жизни совсем другой, не этой было. Так иногда случается. Молодой человек – восторженный, глупый… и по Неве корабли такие сказочные ходили… я часто не успевал к разводу мостов и сидел на набережной – летом, когда только еще светает и хочется спать, и от этого как-то радостно во всем теле – точно тебе обещали удивительное путешествие с непременным приключением…
Хесин морщится.
Фальцвейн. Знаете, где львы на мосту сидят, крылатые львы?
Хесин(соображая). Ну.
Фальцвейн. Там гуляла Анна Андревна. Ахматова.
Фальцвейн смотрит, какое впечатление слова произвели на Хесина.
Хесин. Ну?
Фальцвейн(торжественно). Я ведь знал ее.
Хесин(изображая удивление). Да ну?
Вдалеке показывается трамвай.
Хесин. Здорово, наверное, когда так – с живым классиком… вместе гуляешь…
Фальцвейн. Вы ведь мне не очень верите, да?
Хесин. Отчего же. Я вам верю. Даже представить себе не можете, как я вам верю.
Фальцвейн. …Какой-то старик утром на трамвайной остановке рассказывает вам об Ахматовой… я бы поостерегся!
Фальцвейн густо и могуче смеется. Кашляет.
Хесин(замечая трамвай). Вот и карета подана! Прошу!
Помогает Фальцвейну с чемоданом. У открытых дверей.
Хесин(чешет в затылке). А знаете, я вдруг подумал, почему бы нам не поехать ко мне? Я, конечно, не знаю, где эти рельсы кончаются точно, но около моего дома они еще идут. Все равно вам решить нужно – куда дальше. Отдохнете. Как, согласны?
Фальцвейн(недолго думая). Может, все так и должно быть. Так. Ведите меня, друг мой!
Хесин – лицом обращенный к зрительному залу, на лице – выражение озадаченности. Заносит ногу на ступеньку.
Занавес.
Маленькая комната в блочной многоэтажке. Высоко. В окно видно только небо – и ни одной крыши. Возле стены – диван. На диване лежит Фальцвейн и мирно спит. Рядом с ним стоит нераспакованный чемодан. В дверном проеме, держась за притолоку обеими руками, стоит