Они посмотрели на А-Ки, и один китаец резко остановился. Он отделился от группы и поспешил к нам. Свои тюки он бросил прямо на мокрую землю. Вид у него был потрясённый.
– А-Ки? – выдохнул он. А потом закричал, как человек, который долго пытался намыть золото в реке и наконец нашёл его. – А-Ки! А-Ки!
А-Ки побежал навстречу этому китайцу и бросился ему на шею.
Глава 17
Они долго обнимались, плакали и лопотали по-китайски посреди грязной улицы Якимы. Я стоял под дождём и смотрел на них.
Остальные китайцы тоже побросали тюки и окружили А-Ки. Его засыпали вопросами и что-то сами рассказывали, и все ему радовались. Через пару минут А-Ки повернулся и помахал мне рукой.
– Джозеф! Джозеф!
Я ещё не слышал, чтобы у него был такой счастливый голос.
Я робко к ним приблизился, ступая по влажной грязи. Все смотрели на меня.
Один из китайцев, самый высокий, шагнул вперёд, обменялся парой слов с А-Ки и повернулся ко мне. Я очень удивился, когда он заговорил со мной на ломаном, но вполне понятном английском:
– А-Ки говорить, вы долго ходить вместе.
Я кивнул:
– Да, сэр. Мы с ним много миль прошли.
– Он говорить, ты его спасать. Он один, ты брать с собой. Мы все очень тебя благодарить.
– Ну, я тоже был один, так что мы, наверное, взяли с собой друг друга.
Я прокашлялся и посмотрел на А-Ки. Он всё ещё обнимался с тем, другим китайцем. Казалось, они не хотели друг друга отпускать. Потом А-Ки отстранился и достал из кармана чёрную каменную птичку, которую показывал всем, кого мы встречали, даже медведице. Старший китаец выудил из своего кармана точно такую же фигурку. Птички коснулись друг друга. Пара воссоединилась.
И тут я понял.
Конечно, с самого начала было ясно, что А-Ки путешествовал со мной не просто за компанию. Он тоже кого-то искал. Но в эту минуту я наконец догадался кого. И этот кто-то был важнее даже любимой лошади.
Я обратился к высокому китайцу. Мой голос звучал хрипло и сдавленно:
– Это папа А-Ки, да?
– Да. Он давно искать сына.
Я кивнул и всхлипнул.
– Да, сэр. Понимаю. А-Ки тоже его искал.
Они подошли ко мне. Я протянул его отцу руку, и он её пожал, а затем поклонился.
– Мы уходить в Сиэтл, – продолжил высокий. – Много работа. Много китайцы.
– О… – Я показал на дорогу в Уолла Уоллу, по которой увели Сару. – Мы с А-Ки собирались… – Тут я осёкся. Меня как копытом в грудь ударило.
А-Ки со мной не пойдёт.
Само собой. Удивительным образом звёзды так сошлись, что мы столкнулись с его семьёй. Его народом. Здесь его место. Не с каким-то бедным сиротой, который гонится за лошадью. Это было ясно как день, но у меня всё равно перехватило дыхание. Все слова застряли в горле.
А-Ки отпустил папу и шагнул ко мне. Он задал какой-то вопрос спокойным, тихим голосом, каким говорил с медведицей и с миссис Дэвидсон, но в глазах у него стояли слёзы.
– А-Ки спрашивать… – Высокий замялся, подбирая нужные слова. – Он тебе нужный? Нужный идти с тобой?
У меня защипало глаза от горячих слёз.
А-Ки был готов бросить семью. Остаться без родных в чужой стране. Только ради меня. Я моргнул и смущённо опустил взгляд. Все на меня смотрели. Я старался не плакать, но получалось не очень. Лучше уж скорее с этим покончить. Я вскинул голову.
– Нет, А-Ки, – сказал я твёрдо и помотал головой, чтобы мой ответ не пришлось переводить. – Нет. Иди со своими. Со своей семьёй.
Он всхлипнул и кивнул. И сказал что-то ещё.
– А-Ки говорить, ты хороший друг.
– Он тоже. Очень хороший.
Слёзы уже вовсю бежали по щекам, и я даже не пытался их остановить. А-Ки добавил ещё пару слов, и высокий перевёл:
– Он говорить, ты гордость? Гордость отца и матери.
Я сглотнул саднящий ком в горле.
– Надеюсь. Передайте А-Ки, что его родители тоже могут им гордиться.
Он передал, и А-Ки шагнул ко мне. И вынул из кармана чёрную птичку. Каменное воспоминание, которое всегда носил с собой. Память об отце, которого он потерял и вот сейчас вновь обрёл. И положил мне в руку.
Я хотел возразить, но его жест был такой уверенный, что я не стал. Он крепко сжал мои пальцы, собрав их в кулак вокруг птички, и серьёзно кивнул, глядя мне прямо в глаза.
Тогда я достал белый камешек с папиной могилы и вложил его в ладонь А-Ки.
С минуту мы смотрели друг на друга, а потом спрятали наши воспоминания каждый себе в карман. Они были новыми, но крепко-накрепко связанными со старыми. Наверное, такая это штука – воспоминания. Идёшь по жизни и собираешь их, не отпуская самые дорогие, но оставляя в сердце место для новых.
Я пожал ему руку, и мы оба поклонились.
Дождь становился сильнее и превращался в настоящий ливень. На грязной земле собирались лужи. Волосы налипли мне на лоб.
– Прощай, А-Ки. Я буду скучать, – с трудом выдавил я.
Он вернулся к папе, и я шагнул назад, в ту сторону, куда мне было надо.
Вдруг А-Ки задал ещё один вопрос.
– Что ты искать? – перевёл высокий.
Я чуть не рассмеялся. Сколько миль, сколько трудностей мы преодолели вместе, а ведь бедный А-Ки даже не знал, за чем мы так гонимся!
– Лошадь. Свою лошадь.
Услышав ответ, А-Ки растерянно склонил голову набок.
– Это была наша лошадь, нашей семьи. Мне её подарил папа. Мама и сестра очень её любили. Я один остался. И должен её вернуть.
Высокий очень внимательно меня выслушал и всё передал А-Ки по-китайски.
А-Ки вскинул брови. Уголки его губ опустились. А потом он посмотрел на меня и произнёс всего несколько слов.
– Он надеяться, ты её находить. Он думать, ты точно её находить.
– Спасибо, – ответил я, глядя на А-Ки.
Он сказал что-то ещё. Высокий удивился и переспросил его. А-Ки кивнул и жестом попросил передать мне эти слова.
– А-Ки говорить… чтобы ты не терять больше штаны.
Я рассмеялся. Искренне, от души. Вытер щёки рукавом и ответил:
– Хорошо. А вы ему скажите, чтобы научился сидеть на лошади.
А-Ки тоже засмеялся. А потом мы разошлись. В разные стороны.
Я оглянулся. Он тоже. Его народ шёл дальше, сгибась под тяжёлой ношей. А-Ки тоже взял какой-то тюк. Он поднял руку и помахал мне.
Я помахал в ответ, щурясь сквозь пелену дождя. Одежда промокла и леденила кожу. И пошёл дальше, увязая в грязи, один в целом свете.
– Снова остались только я и ты, Сара, – прошептал я. – Я иду к тебе.
Сапоги хлюпали и чавкали в грязных лужах. Кирпичные здания Якимы остались позади. Я шёл по окраине, где стояли только сараи и редкие домишки. С одной стороны тянулась железная дорога. Ливень хлестал всё сильнее, грязь прилипала к сапогам, засасывала их, и каждый шаг давался с трудом. Я тяжело дышал, а сердце бешено стучало в груди. При этом казалось, что я топчусь на одном месте.
В третий раз за сегодня к глазам подступили слёзы. Я пытался их подавить, но они меня пересилили. Лицо всё равно было мокрое от дождя. Слёзы смешивались с ним и терялись. Я и сам не знал, отчего плачу: от грусти, обиды, одиночества или отчаяния. Наверное, от горькой смеси всего сразу. Слёзы застилали глаза, и я ничего перед собой не видел. По холму я поднимался, увязая в липкой жиже, и на каждый шаг вперёд приходилось два назад из-за того, что я соскальзывал. Наконец ноги у меня подкосились, и я рухнул в грязь, увязнув до запястий, замарав рубашку и штаны.
Я поднялся на колени, но дальше идти не мог. Так и сидел, едва сдерживая свежие слёзы.
Какой же я дурак. Совсем мальчишка, брожу по незнакомым местам, ищу лошадь, на которую у меня даже не хватит денег. Да и если я догоню и выкуплю Сару – что потом? У меня нет ни дома, ни семьи. Ни близких, ни места, куда я могу вернуться. Ни стойла, ни сена. Я остался один на свете, и Сара этого не изменит, как бы я её ни любил. Больше нет ни мамы, ни папы, ни Кэти. Даже А-Ки нет. Одиночество сжимало меня в своих крепких, холодных тисках.
Только жизнь – штука забавная. Она продолжается несмотря ни на что.
Через несколько минут моё дыхание выровнялось. Ливень превратился в лениво накрапывающий дождик. Неподалёку вспорхнула птица, села на обочину дороги футах в десяти – пятнадцати от меня и принялась прыгать туда-сюда, кося глазами. А потом ударила в землю клювом, вытащила жирного, склизкого червя и улетела вместе с добычей.
Я огляделся. Вдалеке петляла по долине, извиваясь и сверкая, река Якима. Голос её сюда не доносился, и я не слышал историю, которую она рассказывала. Из города Якимы у меня за спиной, шипя и пыхтя, выезжал паровоз, из его трубы вылетали чёрные клубы угольного дыма. Он двигался в мою сторону, по рельсам, проложенным вдоль дороги.
И вот, когда я стоял на коленях в мокрой грязи, меня словно пронзило. Да, я остался один. И перенёс немало испытаний. С тех пор как мамы и Кэти не стало, ничего радостного в моей жизни не происходило.
И всё же вот он я. Чувствую, как воздух наполняет мои лёгкие. Кровь бежит по моим венам. Воспоминания и голоса живут в моём сердце. Добрые, родные. А вокруг бурлит жизнь. Со мной или без меня – она продолжается.
Вопрос не в том, бежит ли жизнь вперёд. Она всегда бежит вперёд. Вопрос в том, готов ли я подняться на ноги и решить, какую роль мне предстоит в ней сыграть.
Я из тех, кто легко сдаётся? Или нет? Я такой, каким меня хотели вырастить мама с папой? Или нет?
Я выпрямился и постарался счистить грязь с одежды.
– Сара всё равно станет чьей-то лошадью, – сказал я себе. – И я в лепёшку расшибусь, чтобы она стала моей.
Я отважно шагнул вперёд и едва не шлёпнулся обратно на землю. В своей вновь обретённой решимости действовать я совсем забыл про грязь. Я-то готов был двигаться вперёд, но грязь меня не пускала.
За спиной засвистел поезд.
В голове сверкнула мысль, словно метнувшаяся к мухе форель.
Я оглянулся на поезд. Он двигался медленно, но постепенно набирал скорость. Нас разделяла всего четверть мили.