Я собрался с силами и бросился вверх по холму, ругаясь и проклиная всю эту грязь и слякоть. А на вершине отдышался и вгляделся в размытый дождём пейзаж.
Рельсы бежали параллельно дороге, далеко-далеко, насколько хватало глаз.
Я оглянулся на ускоряющийся поезд. Скоро он со мной поравняется. Я закусил щёку изнутри.
Цепляться за поезд – это преступление. Если кто-то из работников железной дороги увидит, что ты прыгаешь на поезд без билета, огреет древком топора. Если тебя поймают, могут даже упечь за решётку.
Только выбора у меня не оставалось. Нас с Сарой разделяла всего пара часов. Наверняка мистера Кэмпбелла тоже задержали дождь и слякоть. А вот когда закончится ливень, мне их будет уже не нагнать. Это мой последний шанс. Иначе Сару увезут на восток, и я больше её не увижу. А пока она здесь, я готов на всё, лишь бы её вернуть.
Я сбежал с дороги в заросли кустарников. Как раз рядом с путями росла раскидистая дикая маслина. Я спрятался за ней. Стальные рельсы гудели и дрожали, предвещая приближение поезда.
Я сунул птичку А-Ки в сумку и проверил, что она крепко застёгнута и плотно сидит на плече. В ней лежали папин револьвер, деньги на Сару и память о друге, и я не хотел ничего из этого потерять. Тяжёлую плеть проклятого Эзры Бишопа я отбросил в кусты, надеясь, что её никогда не найдут – а если и найдут, будут не лошадей ею стегать, а спасать утопающих.
Я сидел скрючившись под моросящим дождём, ждал поезд и думал о Саре. Вспоминал, как, бывало, свистел ей в утренних сумерках и она бежала ко мне по лугу. Сначала слышался лишь стук её копыт, потом в темноте проявлялись белые пятна, и наконец она оказывалась совсем рядом, тычась гладкой мордой мне в шею.
Я думал не о дожде, не о дороге или одиночестве. А о том, что мы теряем, за что держимся и за что готовы сражаться.
Я вытер руки о рубашку, отыскав место, где она была не так измазана в грязи, и начал произносить молитву – не знаю, маме или Господу, – но тут свист поезда перешёл в оглушительный рёв, и все слова вылетели у меня из головы.
Он поравнялся со мной, обдав паром, выбившим воздух из лёгких, а от грохота заложило уши. Я стиснул зубы и зажмурился, пытаясь удержать свою решимость, не дать поезду вышибить её из меня.
Долго стоять с закрытыми глазами было нельзя. Поезд ускорялся. Если он пройдёт мимо – я его не догоню.
Я выглянул из-за кустарника. До тормозного вагона оставалось ещё пять. Зато прямо перед ним шёл грузовой. С металлической лестницей сбоку, привинченной болтами.
Я облизнул губы, размял ноги и приготовился. Стоял и ждал, затаив дыхание.
Три. Два. Один.
Я помчался вдоль поезда. Подошвы сапог стучали по гравию железной дороги. Поезд ускорялся, но я не отставал. Когда грузовой вагон почти поравнялся со мной, я поднял взгляд.
До лестницы оставалось футов десять, и она стремительно приближалась. Ноги у меня одеревенели, а лёгкие готовы были разорваться.
Я посмотрел вперёд и оторопел. Там стоял деревянный столб с каким-то знаком для машиниста. Прямо у меня на пути. Времени на размышления не было.
Я прыгнул.
Высоко и немного в сторону. Чтобы ухватиться за лестницу.
Вот она! Я вытянул руку. Железо ударило меня по ладони, и мои пальцы сомкнулись на балке, как пасть капкана на бобре. Нога нашла перекладину, но меня мотало туда-сюда и грозило оторвать от поезда, поскольку я держался только одной рукой и ногой. Железнодорожный знак приближался, готовый размозжить мне череп.
Я издал дикий вопль и c невероятным усилием подтянулся к лестнице, схватился за неё второй рукой и вжался в стенку вагона. Знак просвистел мимо, царапнув мою куртку, но пожалев меня.
Я припал к холодному железу, хватая ртом воздух, как только что вытащенный из воды утопающий.
Теперь я двигался вперёд – и очень быстро.
Жизнь по своему обыкновению неслась дальше – но и я вместе с ней. И мчался я в нужном направлении.
Глава 18
Земля так быстро мелькала под ногами, что у меня в животе всё переворачивалось. Пришлось зажмуриться, чтобы не попрощаться со своим завтраком. Я вцепился в стойку изо всех сил, поставив обе ноги на перекладину, и прижался к этой лестнице, как к родной матери.
Переведя дыхание, я немного расслабился. Ровно настолько, чтобы открыть глаза и посмотреть вперёд. Сбоку от меня тянулась дорога – раскисшая от слякоти тропа через холмы. Я впился в неё глазами. Нельзя было проглядеть мистера Кэмпбелла и мою лошадку.
Несмотря на липкий страх, по моему лицу расползлась улыбка. Мир буквально пролетал мимо. На своих двоих я бы не сумел мчаться так быстро. Даже бегом. И лошадь не угналась бы за поездом – по крайней мере, по такой грязи. Я становился всё ближе к своей Саре.
Я понимал, что нас разделяет ещё не одна миля, но всё равно не сводил глаз с дороги. Порой она опасно отдалялась от меня и почти терялась вдалеке, но всё равно я не прозевал бы пятьдесят лошадей и крытую повозку.
Секунды бежали, складываясь в минуты. Кажется, прошёл целый час. Страх постепенно перешёл в радостное нетерпение, затем в скуку и, наконец, тревогу. Вдруг я их всё-таки пропустил? Или они поехали по другой дороге? Живот сводило от волнения. Конечно, скорость – это здорово, но нестись не в ту сторону ещё хуже, чем просто стоять на месте.
В конце концов тревога сменилась жуткой усталостью. Пальцы немели, и приходилось менять руки, держась то одной, то другой, чтобы дать им немного отдохнуть. Спина болела, а узкая металлическая перекладина врезалась в ступни, как пила.
Я приседал, пытаясь размять затёкшие ноги, когда вдруг увидел его. Всадника на лошади. Он на всех парах мчался обратно в Якиму. Я резко выпрямился и пригляделся. Он казался испуганным. Даже слишком. Хлопал лошадь по боку шляпой и гнал быстрее, чем стоило бы по этой грязи. Я мрачно сглотнул. Если он так мчится в дождь и слякоть, ничего хорошего это не сулит. От чего бы он ни убегал, я спешил именно туда, а моя Сара уже была там.
Я бросил приседать и крепко вцепился в лестницу обеими руками, не обращая внимания на протесты измученного тела. Я стоял прямо и неотрывно глядел на дорогу.
И увидел. Под серым небом, среди голых холмов. Округлый белый верх крытой повозки. Я затаил дыхание и вытянул шею. Вскоре я понял, что вокруг повозки лошади. Целый табун. Среди них были и пятнистые. Я задышал быстро и отрывисто.
Мистер Кэмпбелл. И Сара. Моя Сара. Наконец-то.
Я ослабил хватку и подался назад, готовый прыгать, но поезд давно разогнался и теперь мчался как молния. Это всё равно что прыгать с лошади, несущейся галопом, на каменистую землю.
Только выбора у меня не было. Не мог же я проехать мимо своей Сары!
Я всмотрелся в полотно дождя и увидел, что мы приближаемся к большому кусту. Он рос недалеко от путей. По крайней мере, так мне казалось. Нужно было только как следует оттолкнуться. Может, он не такой уж и мягкий, но точно лучше камней.
Долго размышлять времени не было. Вот он, куст, совсем близко. Я пригнулся и напряг ноги, готовый к прыжку. Убрал одну руку с лестницы и откинулся в поток воздуха.
На секунду я вспомнил А-Ки и подумал, как было бы здорово, если бы он прыгал сейчас вместе со мной.
Наконец я поравнялся с кустом и резко оттолкнулся от поезда обеими ногами, отпустив лестницу.
Я пронзил воздух, как пущенная стрела. Куст приближался быстрее, чем я ожидал. Я успел только зажмуриться и закрыть лицо руками. Раздался хруст, треск веток и глухой удар. И вот я уже лежал на твёрдой земле, чуть дыша, весь исцарапанный и с листьями во рту.
Не знаю, как они туда попали. Наверное, я орал, но от испуга сам этого не заметил. Я тряхнул головой и выплюнул листья.
Я быстренько себя оглядел, отряхнулся, пошевелил пальцами на руках и ногах и резво вскочил с земли. Кое-где кожу саднило, но в целом всё обошлось.
Я вытер кровь с поцарапанного лба и побежал к лошадям и крытой повозке.
Душа у меня пела. В животе щекотало, как в утро Рождества. Скоро я увижу Сару, поглажу ей шею, загляну в её нежные карие глаза!
Я выбежал из кустов на раскисшую дорогу, футах в двадцати от повозки, и сразу понял: что-то не так. Меня охватило недоброе предчувствие.
Повозка стояла на месте. Лошади нервно переступали с ноги на ногу и мотали головами. Они окружали повозку, стреноженные группками. Сары среди них я пока не заметил.
Зато увидел людей, которые столпились в одном месте и глядели в одну точку.
Там лежало тело. И оно не шевелилось.
Все смотрели на него, сняв шляпы.
Я медленно подошёл.
Двое стояли, а один склонился над телом. Они услышали мои шаги и обернулись.
Лица у них были мрачные. Все молчали. Дождь тихо барабанил по земле.
– Что случилось? – спросил я.
– Опять этот проклятый Калеб Фоуни – вот что случилось! – низким, хриплым голосом ответил один из них.
Кровь у меня застыла в жилах. Я не в первый раз слышал это имя. Калеб Фоуни был известным преступником, и за его голову давно назначили щедрую награду. Кажется, он убил человек одиннадцать. Я посмотрел на труп на дороге. Значит, это был двенадцатый.
Совсем молодой, на вид не старше двадцати, с чисто выбритым лицом и ямочкой на подбородке. Его пустые глаза смотрели в небо, лицо было мокрое от дождя. В вытянутой руке лежал револьвер.
– Он нас тут поджидал, – продолжал всё тот же, хрипатый. – Забрал все деньги и оружие. – Он вздохнул и плюнул на землю. – Трэвис, дурак, потянулся за своим стволом. Тут Фоуни его и пристрелил, даже глазом не моргнул. Вскочил на самую быструю из наших лошадок и помчался вон по той тропе. Мы отправили Джеймса в Якиму за шерифом и его отрядом, но им всё равно уже не догнать Фоуни.
Я всё ещё пялился на мертвеца, когда до меня дошёл смысл его слов.
– Самую быструю? – Я окинул взглядом лошадей. Гнедые, вороные, в яблоках – каких здесь только не было. А вот индейской рыже-пегой с меткой на ухе я среди них не видел. – Рыже-пегую? Которую вы купили у Эзры Бишопа?