день пашешь, в клуб отдохнуть придешь — опять про тракторы. Катись ты, — говорит, — со своими стишками… Да… И послал он меня довольно-таки далеко. Лучше, говорит, — пусть Митька, который из самодеятельности, нам что-нибудь из Пушкина или Есенина почитает.
Ну, а где уж мне с классиками конкурировать. Вот я и говорю — не понимают у нас современной поэзии. Не ценят усилий наших. А между тем, как я уже упоминал, профессия у меня опаснейшая, мне за мою вредность молоко полагается, но не дают, не понимают.
— Вот намедни, — Шансонетов, как опытный оратор, сделал многозначительную паузу, дабы все великолепие последнего слова дошло до слушателя, — подался я снова в поля за впечатлениями. Денек свежий, солнечный выдался. Дай, думаю, погуляю по гектарам. Иду, не спешу, листаю авторский экземпляр своей новой поэмы про свинью-рекордсменку… И вдруг кто-то меня как за ухо цапнет. Чуть я не помер от испуга. Оборачиваюсь. Вижу перед собой странное животное: морда, копыта, хвост — все, как у лошади, и еще пара крыльев на спине. Крылья могучие, метров десять в размахе будут. Я, естественно, шарахнулся от него в сторону. А оно, лошадь эта летающая, за мной, все мордой ко мне тянется. Ну чего, думаю, прицепилось? А оно у меня из рук авторский экземпляр — хап! И давай пережевывать.
Я ему:
— Стой, — кричу, — это несъедобно! Что ты, гад, делаешь!
А оно жует и на вопли мои не реагирует. Потом, вижу, почувствовала, что не овес — выплюнула. Затем глаз на меня скосила и смотрит как-то недобро. Мне бы дураку удрать, а я за пережеванной поэмой нагнулся, думал: расправить листы можно. Вот тут-то оно мне и врезало. Развернулось и задним копытом…
Вот второй месяц лежу. На тамошнего председателя колхоза в суд хочу подавать, пусть не распускает скотину.
Обидно…
Бедный Йорик(Историческая фантастика)
— Шекспир моя фамилия. Уильям, — сказал грустный человек лет тридцати пяти, отвешивая учтивый поклон тощему лысому старцу, с важным видом дремавшему за огромным пыльным столом.
Старик снисходительно кивнул и, приоткрыв левый глаз, посмотрел на вошедшего.
— Шекспир, говорите? Знакомая вроде фамилия. Вы, собственно, по какому вопросу?
Шекспир достал из портфеля папку с рукописью.
— Я тут, знаете, пьеску принес, — сказал он просительно. — Хотелось бы издать, так сказать, в назидание потомству… Вот милорды уже смотрели, и герцог тоже, говорят, ничего, остро, свежо, кое-кому даже нравится. Неплохо было бы, чтобы и вы, сэр редактор…
— Гм! — сказал старец, поправляя кружева на рукавах камзола. — Что ж, посмотрим, оценим, поправим, укажем. — Он взял рукопись и, кивнув автору на стул для посетителей, уставился на титульный лист.
— Спасибо, я постою, — застенчиво ответил великий драматург.
— Гм! — снова повторил старец, охая и покряхтывая. — Гамлет. Ага, принц датский. Это хорошо! Это вы молодец, Очень предусмотрительно с вашей стороны. Наших принцев, конечно, лучше не трогать, так, знаете ли, спокойнее, а датских? Датских — можно. — Старец откашлялся и строго взглянул на Шекспира. — Садитесь, молодой человек, я решил немного полистать вашу пьеску — дать ей, так сказать, предварительную оценку, а это, возможно, займет часик, другой. Присаживайтесь, в ногах правды нет.
Повинуясь сердитому взгляду старца, Шекспир присел на краешек стула.
— По-хорошему-то полагается, конечно, отдавать рукописи на детальное рецензирование, но это, как вы знаете, дело долгое. Вон все шкафы. завалены произведениями, годами лежат. — Редактор подцепил со стола двумя пальцами пожелтевший от времени манускрипт.
— Вот, например, — сказал он, поправляя очки и сдувая пыль с обложки. — Некий Гомер прислал, из Греции кажется… «Одиссея»… Надо бы посмотреть, да все руки не доходят· Так что сидите, считайте, вам повезло, я уж при вас поковыряю ваши художества. Так оно быстрее будет, и безболезненней.
Старичок откашлялся и углубился в чтение пьесы, изредка царапая текст гусиным пером. Читал он долго и, видимо, внимательно. Окончив чтение, тяжело вздохнул и с некоторой жалостью посмотрел на автора. Потом, пощекотав себе нос пером, произнес:
— Знаете, юноша, мне эта ваша вещь как-то не внушает доверия. Пессимизм какой-то, мрачность. Откуда это у вас? Вот это, например: «Быть или не быть…» Как-то, знаете, это не смотрится, сомнения какие-то… Что это вы, мой милый? Быть, конечно, — тут двух мнений быть не может. И потом — сюжет, знаете ли, не актуально. Яд! Убийства! Драки! Сплошная уголовщина! И затем — этот призрак… Мистика! Не забывайте, что мы с вами живем в эпоху Возрождения! Нехорошо! А здесь, что это вы, любезный, пишете: «… На свете много есть такого, что и не снилось нашим мудрецам». Это неосторожно, мой мальчик. Могут понять как намек на членов Королевской Академии.
— Помилуйте, и в мыслях не было!
— К-хм! Не нам с вами, молодой человек, судить, что снится нашим мудрецам на заседаниях ученых советов. Ну, это ладно, а вот здесь у вас могильщик прямо откровенно заявляет: «Там все такие сумасшедшие». И ведь это про Англию! Хорошего же вы мнения, сударь, о своем родном народе. Гм! Распустились! И говорите, герцог читал? Ну, не знаю, не знаю. Вдруг Его Величеству не понравится? Нет, все это слишком смело. К-хе! К-хе! Ох, уж мне эта молодежь! Боже! Какая отвратительная сцена на кладбище. «Бедный Йорик!» Все эти напоминания о смертности королей. Это ведь прямо галерами пахнет. Нет, очевидно, вещь еще очень незрелая. Вам, юноша, надо учиться, учиться и учиться. Читайте классиков. Больше работайте над собой, над стилем, пишите актуальней, в духе времени. Проблемы надо ставить шире. И это — выражения выбирать точнее и осторожнее. Нет! Нет! И не просите, в таком виде решительно не пойдет, вот разве что после исправлений и удалений, разве что тогда может появиться какая-то надежда, но это, сами понимаете, будет не скоро. — Старец скосил глаза на пожелтевшую рукопись Гомера. — Сами понимаете, придется ждать.
Шекспир тоже взглянул на «Одиссею» и, прочитав на уголке обложки: «Получена редакцией в год 602-й до Р. Х.», горестно вздохнул, сунул рукопись обратно в портфель и вышел.
Вслед гениальному драматургу неслось:
— Нет! Нет! В таком виде и не просите! Решительно, не пойдет!
А «Гамлета» все же издали и поставили на сцене. По мнению современников — не обошлось без герцога. И уже на следующий день после премьеры в буфете театра «Глобус» можно было услышать такие разговоры:
— Вилли-то все-таки пропихнул своего «Гамлета»! Вот пройдоха!
— А что же вы хотите? Это же Шекспир! Нам всем надо учиться у него. Гений!!!
Скептик
«Чего еще человеку надо? — размышлял Егорий Прошкин. — Кажется, живи себе, трудись. Наслаждайся чудесами природы и радостью бытия, так нет. Выдумывают всякую чепуху! Волосы дыбом встают, как посмотришь последние новости.
Взять хоть биологов — вымерших животных заново разводить удумали. Целые планеты родной галактики разным там птеродактилям отводить под пастбища собираются. А если вдуматься, на шута человечеству все эти бронтозавры и саблезубые медведи, ведь и без них неплохо живем?
Или решение проблемы бессмертия — как послушаешь — уши вянут. Вечная молодость, включать или не включать механизмы старения? А если вдуматься? Что я в свои двести пятьдесят четыре года был счастливее, чем теперь, когда мне четыреста двадцать пять стукнуло? Ерунда, конечно!
А историки, эти-то куда лезут? Создают заповедники цивилизаций! Целые эпохи воссоздают заново, а зачем? Вот времена настали, куда мы только катимся?»
С тяжелым вздохом Егорий Архимедович пододвинул к себе рукопись своего фундаментального труда: «Коренная перестройка сверхтонкой структуры пространства и времени существующей Вселенной в свете возникающих потребностей человечества».
Над проблемами перестройки Вселенной великий физик трудился уже не одно столетие.
По недосмотру(Фантастический рассказик из серии «Проблемы ХХV века»)
На заводе Кибернетических Автоматов все бурлило. Добивали план последнего квартала текущего 2458 года.
Директор завода, Барбалеев Юпитер Иванович, рвал, метал и скрежетал. Из его кабинета то и дело сыпались молнии и слышались раскаты грома. Юпитер умудрялся ругаться одновременно по восьми видеофонам с шестнадцатью начальниками цехов и диктовать на самописец указания своим заместителям. В приемную из кабинета с интервалом в три минуты выскакивали получившие очередную взбучку работники завода, вслед им несся мощный бас директора:
— Следующий!
И тогда юная секретарша Лизочка, диктовавшая двум роботам-машинисткам приказы «О строгих выговорах» и «О выговорах с предупреждением», на секунду отрывалась от этого занятия и, тяжко вздыхая, говорила:
— Проходите, товарищ, Вас ждут.
Очередная жертва покорно исчезала в логове Барбалеева.
А в это время директору по видеофонам докладывали:
— Пятая линия выдает брак.
— Пустите запасную! — мгновенно реагировал директор. — Пятую проверить. Виновных ко мне!
— В цехе готовой продукции — недостача! Не хватает одного робота экспериментальной серии.
— Робота найти! Начальнику цеха Репудинову — выговор!
— На складе обнаружены излишки электронного оборудования. Что делать? — вопрошал начальник снабжения.
— Сборочному цеху за экономию материалов объявить благодарность! — гремел Юпитер. — Из сэкономленного сырья и деталей изготовить сверхплановую продукцию!
В это мгновение из приемной в кабинет проскользнул начальник цеха готовой продукции Репудинов. Был он чрезвычайно возбужден и даже заикался.
— Юпитер Иванович, — прошептал он, преданно заглядывая в глаза шефу. — Все обыскали. Робота нигде нет, как сквозь землю провалился. Больше того — еще двух не хватает!
Директор обомлел.
— Как? Еще двух упустили? Или, может быть, вы их и не изготавливали? А отдел контроля куда смотрел? Ищите! Сборщиков перетряхните! Синтезаторов! Они могли для своих нужд зажать! Учтите, роботы — не воробьи, летать пока еще не умеют! У меня план! Чтобы все выяснили и через час доложили! Ясно?