Но Прошин прибыл нештатом. Никогда, ни при каких условиях межпланетный корабль не должен попасть в атмосферу планеты – учили его. Космическое излучение, накапливающееся в верхних слоях обшивки, несмотря на защиту, неминуемо приведет к радиоактивному заражению всего вокруг, это же излучение заставляет бактерии, попавшие на корпус корабля с межпланетной пылью или оставленные при строительстве, мутировать, порождая новую жизнь, причудливую и опасную, способную за считаные дни убить жизнь на всей планете.
Хотя доселе все это было лишь теорией.
Радиоактивные обломки засеяли площадь в несколько сот гектаров. Пыль от взрыва радиоактивным аэрозолем рассеивалась над континентом и океаном, а посреди столицы федерального образования красовалась груда столь же радиоактивной пыли, бетонного крошева и стеклянных осколков вместо красы и гордости местных строителей, комплекса башен Рокет Плаза.
Повезло, сказали Прошину, что удар пришелся в пять тридцать утра – в зданиях было чуть больше десятка человек, в основном охранники да уборщики. Все погибли. Теперь хочешь – считай это везением, хочешь – как хочешь…
Будет комиссия, сказали Прошину. Возможно, суд. Семьи погибших – а у всех были семьи – должны знать, как могло случиться то, что случилось, кто виноват в произошедшем…
Только через неделю после водворения в карантин Иван смог хоть как-то воспринимать окружающее. Катапультирование при скорости в 3М поставило организм молодого человека на грань жизни и смерти, и неделю Прошин лежал в коме. Еще неделю в полной неподвижности: непрямая дисторсия шейного отдела позвоночника, перелом двух ребер, ушиб копчика (на асфальт упал), – только на третью неделю Иван смог кое-как усесться в инвалидную коляску, и медсестра выкатила его на белый свет.
…Синее небо. Атмосфера, пригодная для дыхания, как и на Земле, рассеивает солнечный свет, оставляя глазам цвета синего спектра… да плевать.
Синее небо.
Госпиталь в пригороде, вокруг вековые дубы… то есть не дубы это: высоченные деревья, мощный ствол, узловатые ветви, голые по весеннему времени; скоро набухнут почки, проклюнутся листья, а под самое лето «дубы» Холта расцветают нежными, полупрозрачными цветами – словно улыбка на суровом лице старого воина…
Гаревые дорожки. Травка, проклюнувшаяся из-под снега на газонах. Ласковые лучи солнышка.
Жизнь.
На четвертую неделю Прошин принялся жрать. Все время пути космонавта кормили до отвала, но продукты с гидропонной станции, приготовленные роботом, отличались от мяса, еще вчера резвившегося на травке, или картохи, высаженной, как положено, в землиц у и согретой солнышком. Вот и кушал наш Иван Владимирович, уминая двойные порции местной стряпни, набиваясь до рези в желудке, до боли в едва сросшихся ребрах, аж кошмары по ночам снились.
Приходил Джангулян. Профессор оказался маленьким суетливым человечком роста чуть ниже среднего, возраста чуть выше среднего, с сединой в аккуратно постриженных волосах. Его большие печальные глаза постоянно смотрели мимо собеседника, немалых размеров нос и торчащие уши ставили крест на любых попытках относиться к профессору серьезно, а скучно-серой расцветки костюм с пиджаком на черный свитер (с брюшком) заставлял сдерживать смех, – однако к своим годам хозяин всего этого великолепия заработал звание полного профессора, что в университетах англосаксонской системы образования было очень нелегко, очень почетно и очень доходно, да и Прошин повидал немало людей, за нестандартной внешностью которых скрывались недюжинные таланты, как правило, превосходящие его собственные, чтобы смотреть на стоящего перед ним человечка сверху вниз. То есть он, конечно, смотрел – рост под метр девяносто весьма этому способствовал. Но смотрел безо всякого высокомерия, скорее, даже с любопытством, ибо, как следовало из рекомендаций Мухина и информации профиля профессора на сайте университета, Геворг Арамович был специалистом по цивилизации Рэн, специалистом, прямо скажем, редким.
Профессор суетился, вынимал из нагрудного кармана платочек, опускал клочок белой ткани обратно, вертел в руках телефон… Ждем вас, конечно, заждались уже, говорил он. Что? Экспедиция? Да, это надо обсудить со всеми причастными… Нет-нет, и не стоит волноваться, вы поправляйтесь, приходите к нам, и все обсудим, все решим… Поправляйтесь.
Ну, не зря летел, решил Прошин.
В один прекрасный день за ним пришли. Медсестра пропустила в палату двоих парней в форме (шляпы, черные куртки с надписью SHERIFF, черные брюки с лампасами, тяжелые ботинки), с наручниками и дубинками на поясе, подала Прошину теплый халат и колпак какой-то дурацкий на голову – даже мерить не стал, бросил на кровать. Ну не на мороз выгонять собрались, в самом-то деле…
Все происходило в полном молчании – с ним вообще старались не разговаривать. Врачи, медсестры ограничивались короткими инструкциями, вот как сейчас:
– Здравствуйте. Будем одеваться.
Полицаи молча смотрели, как медсестра проверила Ивану пульс, давление, подождали, пока подопечный накинет халат. Один, здоровый парняга с квадратным лицом, медленно перемалывал жвачку, второй, темнокожий, коренастый, привалился к дверному косяку, скрестив руки на груди.
– Готов? – спросил он. – Пошли.
За дверью оказались еще два человека. Солдаты… откуда здесь армия?..
Тускло поблескивали сочленения бронированных скафандров, визиры шлемов целились в Прошина, поперек груди карабины, с плеча у каждого безоткатное орудие…
Все время, пока шли по коридорам, Иван оглядывался – не верилось как-то, что вся эта пантомима разыграна ради него одного. Принцессу Лею повели к Дарту Вейдеру…
Госпиталь построили на окраине Аккрингтона. Нагромождение многоэтажек из стекла и стали колом торчало посреди дикой природы, призванное больше напомнить колонистам милые сердцу земные постройки, нежели уберечь людей от землетрясений и ураганов. Впрочем, на территории госпиталя остались уголки дикой природы, когда, завернув за угол, внезапно оказываешься на лужайке, где под сенью ветвей небольшого дерева журчит ручеек и можно забыться, сидя на скамейке с коваными ножками и слушая бормотание талой воды. Да и внутри зданий, среди суперсовременного оборудования операционных и сияющих чистотой палат, нет-нет да встретится фойе, усаженное диковинными растениями.
Полицейский броневик. Угловатая, угрожающих форм машина в свеженькой камуфляжной раскраске, громадные ребристые колеса, пулеметная спарка в необитаемой башенке… ладно, хоть стволы зачехленные. Ивана подтолкнули в десантный отсек и зажали между собой полицейские, напротив устроилась медсестра со своим приборчиком, солдаты сели охранять выход.
Броневик тронулся. Внутри Прошина все сжалось. Он и так настраивался на неприятный разговор с местной администрацией, прикидывал, что сказать, представлял себе, как это будет… а повезли, как на расстрел.
Ехали быстро. Видимо, не доросла столица до пробок: раз или два постояли на светофоре, разочек резко затормозили, и из водительского отсека донеслись приглушенные ругательства. Полицейские заулыбались, квадратный подмигнул медсестре, вызвав ответную улыбочку. Прошину было не до смеха.
…Дартом Вейдером оказалась темнокожая сухая тетка в темно-зеленом жакете на черную водолазку. Аккуратно уложенные иссиня-черные волосы, очки в черной с белым оправе, белые бусы, белые сережки из-под вьющихся локонов – председатель комиссии. Не судья, слава тебе господи. По обе стороны председателя за столом красного дерева сидели – как следовало из табличек – мэр, главный архитектор, прокурор и «Почтенный Юджин Дадли» – тоже шишка какая-нибудь. В зале – небольшом, но очень высоком помещении со сводчатым потолком и кованой люстрой с множеством лампочек – набилась куча народа. Ряды мягких сидений перед комиссией заполняли хорошо одетые мужчины и женщины с прицепленными бейджиками пропусков, видимо, причастные к процессу; возле дверей столпилась пресса, и Прошинским конвоирам пришлось потрудиться, прокладывая дорогу. Полицейские зажали Прошина на передней скамье, второй ряд опустел. Солдаты перекрыли проходы. Председатель звонко стукнула молоточком.
– Внимание, пресса, – раздался ее голос, усиленный динамиками. – У вас две минуты.
И зал взорвался вспышками фотокамер. Репортеры внезапно заполонили зал, фотографируя всех и вся.
Прошина надежно прикрывала охрана, и близко подойти не получалось, тем не менее «щелкали» его, будто кинозвезду.
– Эй, парень!.. – крикнул кто-то от дверей. – Ты нам полгорода разнес – как твои ощущения?!
По залу прокатился смех вперемешку с возмущенными возгласами.
Председатель, словно не замечая воцарившуюся вакханалию, спокойно перебирала бумаги на столе, поглядывая поверх очков на мечущихся по залу людей, а потом – Прошин не заметил, чтобы она отмечала время – грохнула молоточком:
– Начинаем заседание. Прошу прессу удалиться!..
Суматоха унялась не сразу. Люди в форме вытолкали репортеров – кого-то даже перетянули дубинкой, и в дверях возникла небольшая потасовка. Наконец, воцарилась тишина.
– Комиссия Федерального образования Холтвистл заседает по поводу ущерба, причиненного в результате нештатной посадки малотоннажного космического корабля борт номер 23-АА, прибывшего с Земли, – и тут Иван понял, что шутки шутить с ним никто не собирается, хотя голос председательши звучал ровно, на Прошина она даже не смотрела, – под управлением космонавта первого класса Ивана Прошина, гражданина Федерального образования Земля.
Председатель посмотрела на Ивана поверх очков, и он было попытался встать, но полицейские схватили его за руки.
– Сиди, – прошипел квадратный.
– Федеральному образованию Холтвистл и городу Аккрингтону был причинен значительный ущерб. Хуан, вы можете озвучить цифру? – обратилась председатель к мэру.
– Нет, кроме строительства и содержания здания, мы должны учесть расходы на разбор завалов, захоронение радиоактивных осколков и дезактивацию местности, – ответил мэр, нехорошо глядя на Прошина. – Но много… очень много.