Стихи⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀
⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀Ирина Епифанова⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀
Автор о себе: «Родилась в Подмосковье в 1977 году, успела пожить в Москве, в последние годы обитаю в Санкт-Петербурге. Ведущий редактор в издательстве «АСТ» (редакция «Астрель-СПб.»), переводчик и книжный маньяк. Редактор серий «Самая страшная книга», «Тёмное фэнтези», «Городские легенды» и др. Питаю необъяснимую привязанность к литературе тёмных жанров и всячески стараюсь развивать её в России. Стихи пишу по принципу «можешь не писать — не пиши», поэтому можно сказать, что почти не пишу))»
⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀
⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀Трамвай номер пять⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀
Возьми бумагу и ручку и запиши,
Я тебе расскажу, как проще ко мне попасть.
Что там за транспорт ходит в твоей глуши?
Сядешь в пятый трамвай по счёту и номер пять.
Сойдёшь через семь остановок, там будет парк.
На дальней скамейке сможешь меня найти.
Ну и местечко: рассадник влюблённых пар.
Смешно, ага? Не стой столбом, посиди.
Ты бы женился, что ли, а то один да один.
Знаешь, это спасает: дети, дом и семья.
А как же я? Я — нормально, я уже позади.
Ты, кстати, неплохо справлялся с тех пор, как я…
Ты будешь сидеть, курить, смотреть на меня,
Говорить, что не веришь, что всё это ерунда.
Мне чертовски будет хотеться тебя обнять.
Но пальцы гладко стекут с тебя, как вода.
Ещё не пора, потерпи, поезжай домой.
Сядешь в пятый трамвай по счёту и номер пять.
Настанет час — я сама приду за тобой.
Ты подожди, мы отлично умеем ждать.
⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀
⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀
⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀*⠀*⠀*⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀
Бог подтвердил мои ангельские права.
Послужи-ка, грит, год за два.
Бог усталый, в шляпе и сером плаще,
Учит складывать миро-здание из кирпичей,
Где всё живо: камни, трава и снег,
Где тебе свой сизифов/гераклов подвиг и свой забег.
Старый каменщик любит своих детей,
Не гнобит в родительской строгой узде,
Говорит, мол, фридом, дави на газ и гори на раз…
Бог следит, чтобы каждый кого-то спас.
⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀
⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀
⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀*⠀*⠀*⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀
Поудобней усядусь на облаке и в письме тебе напишу
Про то, как седьмое столетие перьями в крыльях шуршу,
Про то, как босые деревья щекочут небо корнями,
Про то, как в прошлой жизни мы работали королями,
Про то, как рыжие зонтики проплывают мимо по лужам,
Про то, как ноябрь кашляет и стонет, когда простужен,
Про то, как бразильское небо роняет звёзды в Неву,
Про то, как я шёл к эшафоту. И умер. Так и живу.
Наловлю новогодних желаний и пошлю тебе полный пакет,
А ты с соседнего облака мне помашешь в ответ.
⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀
⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀
⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀*⠀*⠀*⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀
Когда ты оттаешь, не будет уже никого из знакомых.
Ты их не узнаешь, очнувшись от тысячелетней зимы.
Ты будешь учиться дышать, словно только что вышла из комы,
Настраивать сердце, что дали в больнице взаймы.
Деревья, пока ты спала, умудряются вымахать вдвое.
И дети взрослее, чем те, кто воспитывал их.
Кто думал, что знает, как надо — тот так ничего и не понял.
Кто выжил — тот прав и в ответе за прочих живых.
Несмело шагнёшь за порог, нацарапав на выписке росчерк.
Неужто апрель после тысячелетней зимы?
В той жизни, куда ты очнёшься, всё будет спокойней и проще,
И там мы другие, совсем не такие, как мы.
⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀
⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀
⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀Мастерская⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀
⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀Мария АртемьеваМетаформыМетафорыМетаформы⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀
⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀
В предыдущих статьях мы остановились на тезисе, утверждающем, что метафора — это способ образного мышления. В практическом, литературном смысле это означает следующее: метафора — есть метод структурирования речи, позволяющий путем приращения смысла к слову, словесному обороту или тексту создавать художественные образы, способные передать мысль от ее творца к апперцептору — читателю или слушателю.
Такое определение звучит столь отвратительно сложно, что разбираться в дальнейшем просто не возникает желания, не правда ли?:):):) Непонятные термины, незнакомые понятия… Черт ногу сломит!
Счастье в том, что механизмы метафорического мышления инсталлированы в нашу речь «по умолчанию». Если бы этого не было, мы просто не имели бы возможности понимать друга друга! Ведь человеческое сознание глубоко индивидуально. Как часто горячие споры между людьми разгораются из-за разного понимания одного и того же слова, и заканчиваются… Ссорами и отчаянной констатацией факта, что спорщики «говорят на разных языках»!
Тем не менее, шанс взаимопонимания нам дан.
В 30-е годы прошлого века академик Л. В. Щерба на вводных лекциях курса «Основы языкознания» приветствовал студентов странной фразой. Каждый раз это была импровизация, поэтому впоследствии разные источники цитировали ее по-разному. Наиболее известный вариант звучит так:
«Глокая куздра штеко кудланула бокра и курдячит бокрёнка».
Мы попросили знакомых художников проиллюстрировать эту фразу. И вот что получилось.
⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀
⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀
⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀
⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀
Как видите, несмотря на разницу индивидуального восприятия этой, на первый взгляд, абсолютной чепухи, во всех картинках наблюдается некоторое сходство: некий персонаж (женского рода) сделал что-то неприятное персонажу (мужского рода) и как-то не очень хорошо обращается с его детенышем. Именно такой смысл формирует для нас структура этих слов и этой фразы.
Бокренок — дитя бокра. В этом убеждены 99 % носителей русского языка. Почему? Благодаря характерному способу словообразования — соединение корня «бокр» — и суффикса — онок, — ё- нок (ежонок, ребенок). Так же, по аналогии, мы воспринимаем и остальные слова и взимоотношения их внутри фразы: различаем глаголы, существительные, прилагательные, наречие; распознаем члены предложения — подлежащее (куздра) и сказуемые (кудланула и курдячит). Мы понимаем, кто в этой фразе действует активно, а кто — страдает, являясь объектом действия… (Мы видим, кто кому что сделал!)
Прочувствуйте, насколько в писательстве важна ФОРМА. Как много СОДЕРЖАНИЯ она содержит! Или, если хотите, насколько ФОРМА формирует содержание.
Вот еще пример: стихотворение Бориса Заходера из его пересказа «Алисы в Стране чудес». Написано изначально по-русски. Как бы.
⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀
⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀
Варкалось. Хливкие шорьки пырялись по наве.
И хрюкотали зелюки, как мюмзики в мове.
Обойся Бармаглота, сын, он зол, свирлеп и дик.
А в куще рымит исполин — злопастный Брандашмыг.
Бубух-бубух горит нава, взы-взы стрижает меч.
Ува-ува и голова барабардает с плеч.
О светозарный мальчик мой, ты победил в бою.
О храброславленный герой, тебе хвалу пою.
Варкалось. Хливкие шорьки пырялись по наве.
И хрюкотали зелюки, как мюмзики в мове.
⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀
Даже не зная в точности, кто такие зелюки и мюмзики, читатель прекрасно понимает, что речь тут идет о битве («победил в бою») некоего героя с чудовищем («Бармаглот», который «зол и дик», да к тому же где-то поблизости от него — «исполин — злопастный Брандашмыг»). Герой победил. Это несомненно, ведь побежденным хвалу, как правило, не поют.
Мы понимаем всю эту чушь благодаря форме, конструкции. Образно выражаясь — благодаря оболочке, в которой заключен смысл. Эмоционально воспринимаем звукоподражательные элементы, изображающие битву («бубух-бубух», «взы-взы» и «ува-ува»). И основной смысл всего текста мы понимаем благодаря контексту — той внутренней смысловой конструкции, на которую опирается любой текст. В стихотворении «Бармаглот» контекст создается понятной читателю соответствующей тематической лексикой — «бой», «герой», «победил», «меч». И т. д.
Контекст служит каркасом тексту. Он задает структуру, структура создает смысл. И текста вне контекста не существует, как не существует живого организма на Земле, не подверженного гравитации.
Когда встречаются двое и говорят друг другу: «Ну, ты как? — Да ничего себе!» — для них этот разговор не является бессмыслицей. Ведь они знакомы, и это знание (контекст всего предыдущего) позволяет им прекрасно разбираться в предмете беседы.
Они понимают друг друга. Даже если беседа выглядит так:
⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀
«— Выстребаны обстряхнутся, — говорил он, — и дутой чернушенькой объятно хлюпнут по маргазам. Это уже двадцать длинных хохарей. Марко было бы тукнуть по пестрякам. Да хохари облыго ружуют. На том и покалим сростень.
Это наш примар…
Дон Рэба пощупал бритый подбородок.
— Студно туково, — задумчиво сказал он.
Вага пожал плечами.
— Таков наш примар. С нами габузиться для вашего оглода не сростно. По габарям?
— По габарям, — решительно сказал министр охраны короны.
— И пей круг, — произнес Вага, поднимаясь».
⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀
(А. и Б. Стругацкие, «Трудно быть богом»).
⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀
Если представить себе, что язык — это насыщенный раствор, включающий в себя всю лексику, все культурные смыслы и исторические оттенки, известные носителям данного языка — то, следуя аналогии, можно представить, что текст вырастает из этого насыщенного раствора как кристалл — нечто замечательно красивое, осмысленное, с четко заданной формой. Мысль структурирует язык, форма создает смысл.
Всякое речевое высказывание существует только внутри контекста. И не одного, а, как правило, нескольких, вложенных один в другой, подобно матрешкам. Создавая текст, мы создаем формы — контексты. Чем больше таких структурных авторских контекстов внутри текста — тем больше в нем искусства, тем выше уровень мастера, создавшего текст.
Когда маленькие дети осваивают родную речь — они в первую очередь воспринимают именно конструкции, формы. И учатся их воспроизводить. Все эти детские «агуканья» и «гуления», первые звукоподражания (Собачка — «ав-ав», «авка», кошка — «киса», считалки «эне-бене-ряба…» т. д. и т. п.) — это формы, построенные на звуковых и морфологических аналогиях.
Созданием подобных речевых конструкций занимаются и взрослые — когда им необходим тайный или же сакральный язык. Шаманские магические глоссолалии, язык заговоров, воровские жаргоны — все эти явления обусловлены одним и тем же свойством мозга выстраивать смыслы по аналогиям, опираясь на речевые конструкции и контексты.
В этом и состоит метафорическое мышление — действие, неотъемлемое от мыслительного процесса и речевой практики.
Подобно тому, как ученые создают искусственные модели природных явлений, изучая их в лабораториях — так и исследователям литературной практики легче исследовать все тонкости предмета на искусственных примерах.
Приведенные выше образцы искусственных языков — это литературный приём, теорию которого разработали русские поэты и писатели начала 20 века. Называется он — заумь или заумный язык.
В отличие от обычного языка, в зауми на первое место выступает не конкретное значение сказанного, а как раз конструкции. Именно поэтому заумь — идеальный «подопытный» для изучения механизмов речи и текста.
Американский филолог Джеральд Янечек определил заумь как язык с неопределенными значениями.
В зависимости от уровня языковой структуры, на которой строится искусственная конструкция, он выделяет 4 вида зауми:
— фонетическая: сочетания букв не опознаются как осмысленные морфемы;
— морфологическая: осмысленные по отдельности корни, префиксы и суффиксы складываются в слова с неопределенным смыслом;
— синтаксическая: осмысленные, нормальные слова не складываются в осмысленное предложение, взаимоотношения между словами в предложении или словосочетании неопределенны;
— супрасинтаксическая: смысл формально правильного предложения, составленного из правильных слов, остается неясным.
Фонетической формой зауми много занимались русские поэты Давид Бурлюк, Велемир Хлебников, Алексей Кручёных, Василиск Гнедов.
Еще Михаил Ломоносов утверждал, что «каждый звук имеет свою содержательную энергию. Но эта энергия… эмоциональна».
В 1919 г. в статьях «Наша основа» и «Художники мира!» Велемир Хлебников — главный теоретик и практик заумного языка — предложил толкования звуков, каждому из которых соответствует, по его мнению, определенный смысл.
В дальнейшем его теоретические и, в большой степени, интуитивные гипотезы подкрепили исследования лингвистов, и на их основе была создана теория фоносемантического анализа Осгуда-Журавлева.
Согласно А.П. Журавлёву, каждому звуку человеческой речи соответствует значение, воспринимаемое подсознательно. Для русского языка он составил список 23 качественных характеристик звуков русской речи, 23 измеряемых шкалы. Согласно этой теории, любое слово, помимо его лексического смысла, мы воспринимаем еще и как сочетание звуков — подсознательно, эмоционально и иррационально. И нередко это подсознательное иррациональное значение — сильнее, нежели рациональное, воспринимаемое на другом уровне — уровне лексического смысла.
Почему так? Здесь можно вернуться к первой статье цикла, в которой рассказывалось о теории языка гениального Афанасия Потебни. «Всякое слово — есть стянутая метафора». Потебня объяснял образования слов и механизм стягивания в них смысла… Можно продолжить эту мысль и предположить, что все звуки современной речи — наше языковое наследие, доставшееся от далеких доисторических предков. Для которых звук А означал силу, радость, мужество, а И вызывал тревогу, предупреждал об опасности…
Теперь читатель, вероятно, сумеет серьезнее воспринять звукописные эксперименты упомянутого выше Велемира Хлебникова. К примеру:
⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀
Бобэоби пелись губы.
Вээоми пелись взоры.
Пиээо пелись брови.
Лиэээй — пелся облик.
Гзи-гзи-гзэо пелась цепь.
Так на холсте каких-то соответствий
Вне протяжения жило Лицо.
⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀
⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀
(1908–1909)
⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀
Первая реакция прочитавшего: ну и бред!..
А вот отзыв литературоведа Юрия Тынянова: «Переводя лицо в план звуков, Хлебников достиг замечательной конкретности: „Бобэоби пелись губы…“
Губы здесь прямо осязательны — в прямом смысле. Здесь чередование губных б, лабиализованных о с нейтральными э и и — дана движущаяся реальная картина губ; здесь орган назван, вызван к языковой жизни через воспроизведение работы этого органа… Звуковая метафора… ощутимая до иллюзии». Как сказал специалист по Хлебникову Р.В. Дуганов: «слово у Хлебникова не соответствует предмету — оно его порождает».
В начале 20-го века довольно большое число поэтов и писателей в России обращались в своем творчестве к заумному языку. Может, это было обусловлено эпохой — когда рассыпались старые культурные структуры и смыслы, возникала острая необходимость вернуться к аморфному хаосу, чтобы заново извлечь, вырастить новые смыслы. Поэтому во всех искусствах того времени присутствует обращение к конструкциям и конструктивизму: в литературе, живописи, архитектуре… Впрочем, это предположение. И оно уже выходит за рамки статьи.
Но раз уж вспомнили историю вопроса, можно упомянуть еще таких замечательных заумников, как поэт и теоретик Александр Туфанов и обэриуты Даниил Хармс и Александр Введенский. В 1925 году они вместе создали «Орден Заумников», но Хармс и Введенский вскоре перешли от фонетической зауми — к семантической, к абсурду и алогизмам.
Завершая серию статей о метафоре, какие мы можем сделать практические выводы? Ведь не ради голых теоретизирований они затевались.
Вывод 1. Чтобы создать текст, надо иметь идею, мысль. Это двигатель всего: идея структурирует материю, мысль создает форму.
Вывод 2. Форма, в которую вы облекаете свою историю, не есть нечто второстепенное, чем можно пренебречь — это основной инструмент, который и создает ваш текст. Если форма — негодная, кое-как сляпанная, текст выйдет аморфным и не будет способен передать читателю вашу идею. В таком тексте нет смысла.
Вывод 3. Форма текста, над которым вы работаете, должна быть осмыслена и структурирована по возможности на всех уровнях. Пользуйтесь всеми возможными инструментами для структурирования, которые предоставляет язык: фонетика, лексика, морфология, синтаксис. Продумывайте, прорабатывайте детали. Метафорическое мышление вам в помощь!
Вывод 4. Не бойтесь экспериментов. Состояние творчества — это состояние игры. Когда вы пишете — вы играете со словом, вы играете в слова. Это и есть главный секрет творческого процесса: бесстрашное, почти безумное экспериментирование — игра. Ничего не надо бояться.
Вывод 5….???!!! Нет. Хватит выводов! Теория мертва без практики. И вот вам, в качестве вдохновляющего напутствия, цитата из манифеста «Слово как таковое», подписанного Велемиром Хлебниковым и другими заумщиками:
«Живописцы будетляне любят пользоваться частями тел, разрезами, а будетляне речетворцы — разрубленными словами и их причудливыми хитрыми сочетаниями…»
Неплохая хоррорная картина? А теперь — создавайте свою.
⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀
⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀