Стихи⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀
⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀Ирина Епифанова⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀
⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀
⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀
Как она не жила никогда, ⠀
Так и не умерла.
Из усыплённых взяла кота,
Следом за ним пошла.
Шли они долго ли, коротко ли,
Шли, как выходит срок…
Десять принцесс из темниц спасли,
Сносили семь пар сапог,
Открыли Индию и законов
Физики пару штук,
Выпали снегом, легли легко
В сотни горячих рук.
Стали дождём, проросли травой,
Роздали всем долги.
Какой же ты мёртвый, когда живой —
Кормишь собой других.
Когда мы дойдём, устанем когда,
Свернём за земной окоём,
Я обниму своего кота,
И больше мы не умрём.
⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀
⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀
⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀
⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀
Всё то, чем ты себя спасала,
Вполне могло и убить.
Моток пути от метро к вокзалу
За Ариаднину нить.
Под левой грудью — лязг шестерёнок
От кофе и папирос.
В бессонницу мир непривычно тонок,
Ткнёшь пальцем — пробьёт насквозь.
Циничен ценник на всё, что зыбко,
Фантазмы растут в цене.
Раз сшибка с прошлым — твоя ошибка,
Не жмись и плати вдвойне.
Лети, Герда, как птица в клетке.
Та сказка права в одном:
Он не придёт. Он ушёл к соседке,
Там вечность и ром со льдом.
Дыши, адово перегорая,
Сложись в кулак и — вперёд.
Болит — значит, ещё живая,
До свадьбы, глядишь, пройдёт.
⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀
⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀
⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀
⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀
А небо опять безнадёжно больно ноябрём
И тянет ко мне жестяные иззябшие руки.
Мы будем жить тихо и славно, пока не умрём,
Пока у богов не закончатся шутки и штуки,
Пока я однажды, проснувшись с утра, не пойму,
Что, выдумав мир, позабыла сценарий и роли.
Летать мотыльком?
Слишком поздно узнав, почему
Мне крыльями не шевельнуть,
не вздохнуть. Прикололи.
А сердце уже не болит, перестало болеть.
Лишь дырка в груди, сквозь которую шмыгают мыши.
Мы будем жить славно, оставшись одни на земле.
Тогда ты меня наконец-то услышишь. Услышишь?
⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀
⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀
⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀
⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀
Отдай своё сердце, девочка.
Штука не слишком точная.
Кардиоросчерк: пик, а потом прямая.
Верить в людей — как рисовать по точкам,
Вместо жирафа — слон, да и тот хромает.
Отдай свою гордость, и не таких обламывали.
Нежность с цинизмом —
не лучший коктейль для ужина.
Швах на работе, пять смс от мамы,
А на десерт — ряженый твой контуженый.
Отдай своё сердце, почки и прочий ливер,
Они плохо скроены
и для другого города.
Раздай по знакомым, сбагри, избавься от лишнего.
Купи на avito счастье, б/у, недорого.
⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀
⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀
⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀Обрубки⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀
Рассказ-миниатюра. 1269 знаков. Дебют. Поздравляем автора с первой публикацией!
⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀Роман ДавыдовОдарёный⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀
Родился 5 июня 1993 года в Пензе. По образованию — врач-стоматолог. Художественной литературой увлёкся ещё в начальной школе, хоррором — в 16 лет. Колумнист онлайн-журнала DARKER. Организатор литературных конкурсов «Чёртова дюжина» и «Виселица».
⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀
Дверь закрывается, лязгает засов. Мир сжимается до пропахшей гнилью и сыростью комнатушки.
Потрескивает единственная лампочка. Я смотрю строго на дверь, но краем глаза вижу каталку и труп на ней. Взгляд соскальзывает на мёртвое тело. Это мужчина, довольно плотный. Кожа цвета пергамента. Тёмные волосы, густые усы.
Мой дар — моё проклятие…
Сознание уносится в незнакомую деревню. Ещё живой усач в синей рубахе и джинсах шагает по тропинке среди густой травы. Ныряет в лесок.
Мгновение — и это уже не он, а я. Чувствую груз лишнего веса и внушительный живот, подрагивающий при ходьбе. Левое плечо ломит, тяжесть в груди. Дышать трудно, но я привык.
Что-то врезается в затылок. Я падаю. В глазах темнеет. Тело становится чужим, отделяется от гаснущего сознания. Но я ещё чувствую: кто-то шарит по карманам.
Это сосед Лёшка, наркоман. Трясущимися руками он хватает мои телефон и кошелек. Я ещё дышу. Лёшка замечает это. Кадык на его тощей шее подскакивает, он замахивается ногой. Бьёт.
Я вылетаю обратно в комнатушку. Лежу на полу, в той же позе, что и мёртвый толстяк в его последние мгновения.
Голова раскалывается, пульсирует в такт бешено скачущему сердцу. Я стучу ногой в дверь. Пытаюсь встать. Тело подчиняется неохотно.
Лязгает засов, и люди в белых халатах вывозят каталку.
— Выпустите меня! — молю я. Без особой надежды.
Ночь только началась. В коридоре ждут ещё шесть каталок. Шесть покрытых тайнами смертей. Мой дар — моё проклятие. Меня не отпустят, пока я не умру с каждым. Так сказал следователь.
⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀
⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀
⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀Мастерская⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀
⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀Мария Артемьева⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀Пугать глаголомПовествовательные формы в хорроре⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀
Хорошая история складывается из многих вещей, но есть одна вещь, которая превращает даже самую плохую историю — в хорошую.
Как вы думаете — что это? Правильно!
Краткость. (Возможная сестра таланта). Если представить, что краткость — это функция, то у нее будет своя производная: динамизм.
То есть любой краткий текст читается быстро, легко, и, значит, он — динамичен.
Самое краткое предложение может быть выражено одним словом. Зима. Вечер. Москва. Гопники. Динамично. Емко. Кратко. Тут даже и сюжет уже наметился, но история пока не сложилась — слишком все размыто.
Чтобы сделать историю — нужно показать читателю не статичные картинки, а кино — то, что происходит: предметы и персонажи в движении, во времени.
И тут на первый план выходит часть речи, наиболее тонко заточенная под эти цели — глагол. Основной двигатель в тексте.
Выражаясь образно, все остальные части речи — создают материю и пространство истории, а вот глагол и отглагольные формы — создают время.
Глагол наиболее сложная в грамматическом смысле единица языка. На то он и двигатель!
Перечислить и рассмотреть все категории глагола — и правда, как двигатель внутреннего сгорания разобрать.
У глагола есть постоянные свойства (грамматические признаки) — неподвижные части двигателя, вроде коробки, а есть изменяемые — движущиеся, рабочие детали.
К первым относятся спряжение, вид, залог, возвратность и переходность. Спряжение трогать не будем, других коснемся, если понадобится. Изменяемые свойства — время, число, лицо, наклонение и род. Именно они нам наиболее интересны.
Начнем с простого.
⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀
«Последний день перед Рождеством прошел. Зимняя, ясная ночь наступила. Глянули звезды. Месяц величаво поднялся на небо… Тут через трубу одной хаты клубами повалился дым и пошел тучею по небу, и вместе с дымом поднялась ведьма верхом на метле».
⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀
В этом классическом тексте (надеюсь, все узнали «Ночь перед Рождеством» Николая Гоголя) самый распространенный глагол — глагол изъявительного наклонения прошедшего времени совершенного вида, имеющий род, число, лицо. И это самый популярный глагол в русской классической прозе.
Для его формы есть даже специальное название: «прошедшее повествовательное».
Давайте разберемся — почему большинство авторов писали и пишут в прошедшем времени? Что в нем такого уникального?
А вот что: это не совсем глагол. На самом деле это форма древнего причастия. В древнерусском языке у глагола было гораздо больше форм, чем в современном: две начальные, четыре формы прошедшего времени, три формы будущего, и шесть разрядов причастий.
То, что сейчас мы считаем изъявительным глаголом прошедшего времени — это вторая часть сложной глагольной формы, состоявшей когда-то из глагола-связки БЫТЬ + причастия особого вида, которое обозначало состоя-ние-после-завершенного-действия (выглядело это примерно так: ОН БЫХЪ ПРИШЕЛ, ОН БУДЕШИ ПРИШЕЛ, ОН БЫСТЬ ПРИШЕЛ).
Наши древнерусские предки повыбрасывали лишнее (подобно тому, как мы сейчас вычищаем из своих рассказов БЫЛКИ), но оставили самую мякотку: ПРИШЕЛ. Язык развивается по законам рациональности и все глагольные формы сейчас стали намного проще, сохранив необходимую гибкость и функциональность.
Глагол в форме «прошедшего повествовательного» наиболее информативен.
Вот, к примеру, такой текст:
⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀
«Я пришел в Захаровку к вечеру, когда солнце уже село за горизонт. Деревня встретила меня глухим, недобрым молчанием. Заброшенные дома торчали, словно испорченные черные зубы на фоне густо синеющего неба. При виде их мне стало не по себе».
⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀
Хотя имя персонажа не названо, мы сразу можем понять — это мужчина. Последовательность его действий совершенно ясна. Все достаточно просто и мы ждем, что последует дальше.
Однако, в хорроре информативность и ясность — не всегда достоинство, не правда ли? Довольно часто, нам нужно наоборот — запутать читателя, чтобы не выкладывать ему все сразу. Мы можем сделать это, изменив форму изложения, то есть изменив движущий глагол.
⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀
«Я приходил в Захаровку к вечеру, когда солнце уже садилось за горизонт. Деревня встречала меня глухим, недобрым молчанием. Заброшенные дома торчали, словно испорченные черные зубы на фоне густо синеющего неба. При виде их мне становилось не по себе».
⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀
Мы использовали тот же глагол, но несовершенного вида. В современном русском языке несовершенный вид глагола выполняет роль продолженного времени.
При такой форме глагола персонаж нашего экспериментального отрывка превратился в мазохиста: ведь он ПОСТОЯННО ходил в деревню, где ему становилось страшно. Когда он это делал, как долго и — зачем?.. Вот сколько вопросов и загадок возникло, стоило нам всего лишь изменить форму прошедшего повествовательного.
Изменив форму глагола повествования, мы можем спрятать от читателя главное действующее лицо. В нашем случае для этого достаточно написать в другом времени.
Например, в настоящем.
⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀
«Я иду в Захаровку. Вечер. Солнце садится за горизонт. Деревня встречает меня глухим недобрым молчанием. Заброшенные дома торчат, словно испорченные черные зубы на фоне густо синеющего неба. Я вижу их, и мне не по себе».
⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀
При неизменном подлежащем (я) мы уже не знаем — кто наш персонаж: мужчина или женщина. Да и человек ли вообще?
Как правило, написанное в настоящем времени читать утомительно: надо все время помнить и указывать, кто в данный момент действует, что создает однообразие в тексте. В настоящем времени всегда пишут ремарки к театральным пьесам и киноповести (особый формат киносценариев — сценарий «вольным стилем»). Единственная причина, почему это так — потому что в кино и театре действие — самое важное, необходима особая четкость в описании последовательности событий.
Иногда эту «киношную» форму можно удачно использовать в хорроре.
⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀
«Что-то приближается к станции. Некоторое время назад этой звезды не было, но появившись, она стала ярче и поползла. Разгорелась и будто даже увеличилась. И это не тусклый Фобос, который дважды в день проходит между станцией и Марсом, и не Деймос, обогнавший её вчера. Это другое.
На станции есть небольшой телескоп.
Космонавт отталкивается от иллюминатора и плывёт к консоли управления. Его зовут Григорий, он покинул Землю двести двадцать дней назад. Он нажимает пару кнопок, телескоп просыпается и начинает послушно перебирать шестерёнками отправленные ему угловые минуты и градусы».
(Алексей Жарков «Черная лампа»).
⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀
Здесь автор пишет повествование в настоящем времени для достижения эффекта сиюминутной документальности: читая, мы как будто смотрим видео, наблюдая за происходящим на станции.
А вот пример повествования в настоящем времени от первого лица (единственного и множественного числа).
⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀
«Очень холодно. Идёт метель. Мы двигаемся медленно, и нам очень тяжело, но каждый раз, когда я оборачиваюсь, я вижу, как цепочку наших следов разрезает длинная прямая от креста, который тянут индейцы. Они теперь больше говорят на своём и смотрят вверх, но не так, как мы. Мы смотрим вверх, но они смотрят не так высоко. Они смотрят будто на всю гору сразу, как мы смотрим на небо.
И так же, как мы, они боятся».
(Евгений Шиков «Вендиго»)
⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀
Выбирая такую форму повествования, автор преследует сразу две цели: во-первых, стилизует дневник персонажа, во-вторых — скрывает действующее лицо и запутывает читателя.
Можно запутать все еще сильнее, если использовать в повествовании не первое лицо (я, мы), не третье (он, она, они), а второе (ты, вы). Вот как это будет выглядеть — в настоящем времени и во втором лице.
⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀
«Ты идешь в Захаровну. Вечер. Солнце садится за горизонт. Деревня встречает тебя глухим недобрым молчанием. Заброшенные дома торчат, словно испорченные черные зубы на фоне густо синеющего неба. При виде их тебе становится не по себе».
⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀
Чувствуете, как в тексте сразу возникла атмосфера подозрительности? Где-то, за границей поля нашего зрения, появился кто-то, кто следит за персонажем, комментирует его действия. Таинственный наблюдатель. Скрытый от нас до поры, до времени…
Такой прием исключительно удачно использовал Владислав Женевский в своем рассказе «Бог тошноты».
⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀
«…Ты падаешь на колени и в последний раз опорожняешь свое земное существо. Ты знаешь только, что нужно выдавить из себя что-то незваное, чужое, и тогда снаружи все наладится. Но потом забываешь, что ты — это ты, утыкаешься головой в колпак колеса и затихаешь. Тебя больше нет.
Тогда я отделяюсь от стенок твоего желудка — аккуратно, усик за усиком. Мне было уютно и спокойно здесь, но всему свое время. Я ползу по изодранному пищеводу наружу, насытившийся, но ослепший и оглохший. Наконец, я стекаю с твоих губ ниточкой слюны, возвращаясь в большой мир. Солнечный свет щекочет мое невесомое тело».
⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀
Страшное существо, убившее девушку, раскрывает себя только в финале рассказа.
Вот еще один пример удачного эксперимента с повествованием во втором лице:
⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀
«А потом море отступает. Ты видишь, как по антрацитовой глади пробегает рябь, а потом кромка воды отходит от берега, обнажая камни и (насколько ты можешь разглядеть со своего насеста) кости огромных неведомых рыб. Плохой признак, думаешь ты. Море никогда не уходит просто так — оно всегда возвращается и воздаёт во стократ.
Но тысячам живых трупов, заполнившим всё окружающее пространство, нет никакого дела, что там, вдали, море перечеркнула белая стремительно приближающаяся полоска. А потом ещё одна. И ещё. Великая трясина вздыбливается. Белая полоса превращается в ревущий пенный гребень. А они продолжают петь…
Ты никогда не видел цунами, а потому с ужасом зажмуриваешь глаза. Грохот волны заполоняет всё окружающее пространство; ты чувствуешь, как содрогается берег, принявший на себя удар водяной стены, ощущаешь на коже ледяные брызги. Через минуту приходит вторая волна и третья.
Когда ты, собравшись с духом, открываешь глаза, ты видишь залитую водой набережную и сотни тел, плавающих в беснующемся море. Они толкутся там, как ломтики картофеля в кипятке. Но на места унесённых стихией уже приходят новые люди-мертвецы. И они по-прежнему поют.
Ты осмеливаешься поднять взгляд к горизонту и видишь ЭТО».
(Петр Перминов «Стоя на песке морском»).
⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀
В этом тексте, ведя повествование в настоящем времени и во втором лице, автор создает ощущение странности и «вневременности»: не понятно, когда происходят — или происходили, да происходили ли вообще события. Вещий сон, жуткое пророчество, грозящее гибелью — читатель не знает, что это, но знакомый ему мир по-лавкрафтовски покачнулся, зыбко поплыл перед глазами. И все — благодаря глаголу «не той формы».
Подведем итоги.
⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀
Глагол в художественном произведении управляет временем.
Прошедшее повествовательное — традиционная и рационально обоснованная форма для повествования в художественном произведении.
Экспериментировать с повествовательными формами в хорроре можно и нужно, но не ради самого эксперимента, а тогда, когда это позволяет выполнить задуманную художественную задачу.
⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀
⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀