– А как ты узнаешь разницу?
– Я глава Любительского театрального общества Восточного Кармина, так что я эксперт по всему театральному. Я узнала больше прямо сейчас, поболтав с Главой труппы. Она рассказала мне, что «арка просцениума» – болезненное искривление свода стопы из-за неправильного «выхода на подмостки», и оттого мы скрипим вне сцены.
– И она тебе это рассказала?
– Да. И «исключительное право на постановку» означает, что ты уходишь со сцены как полагается, в отличие от «исключительного лево на постановку», что значит, что ты уходишь неправильно. Продолжать?
– Нет, я согласен, что ты настоящий эксперт.
– Именно. Я также буду особенно следить за «двусмысленностью» определенных слов и «взглядами на аудиторию с целью передать иной и нехроматический смысл».
– И что будет, если они такое допустят?
– Как правило, штраф, но возможна и Перезагрузка. «Знаменитая и искрометная оранжевая труппа» показывала неутвержденную версию «Алой Буки»[14] в одном городе в Южном Синем Секторе, и их выгнали на переобучение первым же поездом. Но этого не будет, – добавила она. – Им стоит только увидеть, что я читаю пьесу. И они не собьются с пути.
Труппа начала с комедийного скетча, закрученного вокруг чистоты – что будет, если не мыться как следует перед едой, после туалета, работая на кухне и в переработочном цеху – почти наверняка начнутся болезни и Плесень. Следующим был короткий скетч о безопасном использовании метановых брикетов в отвердителях, а затем пьеска о том, что постоянная охота за цветоломом важна: и актеры представляли добычу, очистку и сортировку того, что было необходимо для основанной на цвете экономики в комедийном ключе, что действительно всех развеселило. Я внезапно осознал, насколько редок был смех в нашей жизни; обычно смеялись наедине с собой или с кем-то вдвоем, и главное – подальше от префектов. «Фривольность, – писал Манселл, – сожитель праздности».
За этим последовал фарс, предостерегающий против того, чтобы выдавать себя за более высокий оттенок. По сюжету напыщенный тип попадал во все возможные сложности, притворяясь, что его социальный статус выше, чем на самом деле.
Несмотря на очевидный смысл и функцию пьесы, она и правда была очень забавна, все громко смеялись, особенно госпожа Ляпис-Лазурь: она подавилась печеньем, и ее пришлось увести.
Затем была основанная на цвете викторина, где нужно было назвать все семьдесят восемь оттенков красного по порядку цвета и интенсивности, которую выиграла Люси Охристая, а после этого шли несколько забавных монологов: скетч о маленьком ребенке, который, зайдя за внешние маркеры, убегает от ятевео, чтобы попасть в зубы мегафауне; стишки о двойной опасности лебединой атаки и молнии; короткая зарисовка, восхваляющая простые радости моногамии, и еще одно предостережение, что хотя Бандиты готовы к сами-знаете-чему за сущую чепуху вроде вилка капусты, в результате можно получить огромную и болезненную бородавку, которая сильно подорвет твои брачные перспективы. А затем, под барабанный бой и после предупреждения о ненормативной лексике, началось главное представление.
Это была полноценная трехактная пьеса, и хотя я слышал о ней и участвовал в музыкальной постановке «Редсайдской истории» на основе этой пьесы, прежде я ее не видел. Началось с пролога:
Две цветом разделенные семьи
В Фьолетте, где встречают нас события,
Вершат безумья новые свои,
Нарушив все запреты и обычаи.
Их дети, жертвы страсти и вражды,
Как идиоты, жизнь свою погубят.
Префектов двух, виновников беды,
Пусть книга «Правил Манселла» осудит.
Теперь, когда я полностью осознавал, что Коллектив фатально контролирует практически все, я подумал, что вряд ли получу удовольствие от пьесы – но получил. Под странный ритм речи – ти тумти тумти тум – и при ясном и живом развитии сюжета, «Трагедия Хроматически не совместимых и Откровенно глупых Ромео и Джульетты» была странно гипнотизирующей и мощной – очевидно, что целью представления, четко изложенной в надлежащих терминах, было показать, что случается, когда взаимодополняющие цвета тянутся друг к другу, игнорируя социальное осуждение, и демонстрируют поведение, выходящее за рамки приемлемого.
Действие разворачивалось в Фьолетте в Восточном Красном Секторе, где старшие сын и дочь противоположных семей Малинелли и Лаймонетти влюбляются друг в друга, к великому негодованию их родителей и города, которые так ошеломлены эгоистичным и непристойным поведением своих детей, что за короткий промежуток времени шестеро жителей погибают, включая тех двоих, которые и заварили эту печальную историю. Пространства для интерпретации в пьесе было мало, и во время представления многие цокали языком и слышались приглушенные выкрики «так им и надо», когда два протагониста погибли, войдя добровольно в Зеленую Комнату, поскольку согласились, что их смерть – единственный путь достойно загладить и исцелить социальные раны, нанесенные обществу их эгоизмом.
Представление закончилось коротким стихом из «Книги Гармонии» Манселла, призывающим всех граждан блюсти позитивные хроматические ценности, приносящие благо всему обществу, отрицание коих ведет лишь к усобицам и отчаянию. Актеры низко поклонились, а весь город встал на ноги, демонстрируя одобрение, хотя я заметил, что Серые и низшие оттенки делали это без особого энтузиазма и несомненно лишь ради хорошего тона. Лично мне пьеса показалась опасной ерундой, явно написанной ярым приверженцем Цветократии.
Де Мальва подошел к сцене, помахал руками, чтобы прекратить аплодисменты, затем произнес речь, в которой благодарил актеров за «великолепную работу», изрек «Разъединенные, мы все же вместе» и призвал всех горожан «дважды подумать, прежде чем вступать в отношения, которые навлекут позор на город». Он вызвал актеров на бис, и те послушно исполнили десятиминутный скетч о Сером, что усердно трудился и своим трудолюбием обрел благосклонность женщины, которая могла видеть бледно-голубой. Представление закончилось на возвышенной ноте, когда обоих приняли в порядочное Хроматическое общество, хотя и в низшем ранге.
Снова аплодисменты – снова вялые со стороны Серых, – и вечернее представление закончилось. Пока актеры болтали с префектами, все медленным потоком потянулись обратно в город под возбужденные разговоры, полные хвалы и восхищения, пока солнце садилось за горизонт и тени становились все более черными. Вскоре настанет ночь, а это не то время, когда ходят поодиночке.
Дома у де Мальва
Из пяти наиболее могущественных династий, когда-либо существовавших, у де Мальва были самые впечатляющие корни. Поскольку исторические записи архивируются и запечатываются по прошествии ста лет, мало что известно о событиях более далекого прошлого, но устная традиция самих де Мальва предполагает, что они были доминирующей силой последние двести лет и имеют как минимум три ветви в каждом Секторе.
– Идем, супруг, – сказала Виолетта, целенаправленно опережая меня на два шага и следуя к резиденции де Мальва, самому большому дому на центральной площади.
– Я буду играть Джульетту Лаймонетти в нашей собственной постановке «Редсайдской истории», – бросила она мне через плечо. – Я буду завтракать с актерами и одарю их благами моих размышлений об их постановке.
– Ты могла бы умереть по-настоящему в последнем акте, – ответил я. – Думаю, тебе устроили бы стоячую овацию.
Она остановилась и ожгла меня взглядом.
– Мне нравится, когда мужчина проявляет характер, и я мирюсь с подшучиваниями как любая другая девушка, Эдди, но не перегибай палку: такая степень наглости с моими родителями не пройдет.
– Когда над тобой висит угроза Зеленой Комнаты, – ответил я, – как-то все равно.
– Может, и так, – согласилась она, – но твой отец несомненно женится на Бельме Охристой, так что вместо тебя отыграемся на них двоих.
Когда мы вышли на главную площадь, Карлос зажег единственный фонарь с угольной дугой, яркий свет с шипением и мерцанием ударил из стеклянного плафона и раскинулся по площади как белая простыня по темному каменному полу. В ответ гелиостаты с часовым механизмом, в течение дня следующие за солнцем, чтобы направлять отраженный свет во внутренние помещения, теперь повернулись к уличному фонарю, чтобы делать то же самое уже ночью. В течение следующих сорока минут чернильная тьма будет растекаться по городу. Тени начнут становиться все более черными и затянут все, что не освещается фонарем. Ночь не была темной, она была черной, и надо быть дураком или рисковым человеком, чтобы выходить на улицу.
Парадная дверь резиденции де Мальва была общезримого пурпурного цвета, и оказавшись внутри, мы с Виолеттой остановились в главном вестибюле, двусветном зале с глядящими на нас предками де Мальва, а также тремя Титанами, которые, в принципе, должны были бы быть доступны для публичного обозрения. Интерьер был богатым и, предположил я, в оттенках пурпурного, хотя для меня они выглядели как разные оттенки темно-красного. Это создавало ощущение давящей мрачности, как цвет крови в различных стадиях засыхания.
– Мне идти с тобой? – спросил я, когда она повесила плащ на крючок.
– У меня уже есть то, что мне было нужно от тебя, – сказала она. – Я беременна – моим ребенком, спешу заметить. Ты будешь оставаться здесь, пока не погасят свет, а после пойдешь домой. Зачатие произошло этим вечером, а не перед фиаско в Верхнем Шафране. Если скажешь иначе, мои отец и мать подпишут аффидевит, что они слышали, как ты орал от удовольствия от моего почти совершенного постельного артистизма. Все понятно?
– Ты все проработала, верно?
– Династия де Мальва прежде всего, Эдди, так что еще раз спрашиваю: все понятно?