– А я? – обиделась я.
– Ты тоже не понимаешь, Тань. Ты пытаешься. Но зато ты мне веришь, хотя я сама себе порой не верю.
– А ведь твои знания о будущем – не какие-то специализированные знания, а самых обыкновенные – погода, тенденции, имена политиков, названия стран, участвующих в каких-то процессах, марки и названия изделий, да что угодно – это непочатый край информации. Практически, неисчерпаемый. И ты, если знать, кто ты такая, представляешь огромный интерес хоть для кого на свете, а может и не только интерес, а прямо-таки смертельную угрозу. Почему я ни разу об этом не подумала? Тогда я не понимаю, как тебя отпустили и не понимаю, почему ты до сих пор не в стальном бункере с пятиметровыми стенами и не на глубине трёх километров.
– Да потому, Таня, что всё, что я знаю, оно и так есть. Для этого ничего делать не надо. А если что-то поменять, то будущее будет совершенно другое и другое настоящее и прошлое будет совершенно другим и единственно возможным. Никто ничего не может поменять ни в прошлом, ни в будущем. Вот в настоящем, в этом невидимом, самом тоненьком, какое только бывает, никому ничего не приходит в голову менять, а в прошлом и будущем приходит. Как? Они все одновременно вот прямо сейчас. Что тут можно поменять?
– Нет, не путай меня! Давай просто порассуждаем.
– Давай. Рассуждай.
– Вот, допустим, когда ты была там, то однажды сидела на зарядке и смотрела новости. И в новостях сказали, что генеральный секретарь ООН Джавахарлар Доу прибыл с визитом в Москву.
– Допустим, хотя там сейчас нет никакой ООН.
– Не важно. Допустим, есть. А вчера в Тампе ты кому-то из яйцеголовых сказала, что в ваше время генсеком ООН является некто Джавахарлар Доу. Они поскребли по сусекам и установили, что сейчас ему 20 лет и он учится в Мюнхене в тамошнем университете. Они отправили в Мюнхен Петрова с Башировым, те там нашли этого Доу и, когда он хомячил в мензе на Онегинштрассе, подсыпали ему в шаурму новичка и Доу склеил ласты.
– И чего замолчала? Давай, давай, рассуждай дальше.
– Да вот я и думаю, что фигня какая-то. Если его траванули, то как бы тебе по новостям сказали, что Доу генсек? А если бы его не было и тебе не сказали, то как бы его траванули? Выходит, что ничего, кроме того, что делается, сделать нельзя?
– Ну, вот и ты наконец-то заговорила, как сумасшедшая, – улыбнулась Вера.
– Нет, погоди! Выходит, всё детерминировано и предопределено?
– Ничего подобного. Тебе опять время мешает. Если в темпоральном ключе рассуждать, из своей узкой алформационной локализации, то складывается впечатление, что предопределено. А если на всё посмотреть, как на бесконечную чашку с бесконечными спагетти, то можно догадаться, что всё не предопределено, а всё связано и ничего не может произойти такого, чтобы в одну сторону повлиять, а в другую нет. Всё на всё влияет одновременно. Во все стороны сразу, везде. А мы существуем во всём этом и смотрим с кокой-то искусственно выбранной точки, называемой нами настоящим. В одном направлении смотрим, в будущее, где будто бы ничего нет, основываясь на другом направлении, прошлом, в котором всё будто бы уже произошло и никогда не изменится. И что мы видим?
– Блин, Вера! Да дулю мы видим размером со вселенную.
– Вот-вот, – улыбнулась Вера. – Алформация, она такая.
В Горно-Алтайске мы в кафе поели солянки. Вернее, я поела. Когда мы вышли, Вера остановилась на крыльце и внимательно осмотрела окрестности. Что-то увидев, она сказала:
– Пойдём, познакомимся.
Перейдя через улицу, Вера направилась к чёрной мазде, которую я тоже теперь заметила. Мазда была припаркована у края дороги среди других машин метрах в пятидесяти позади нашего Муси. Я шла следом за Верой. Когда мы подошли совсем близко, Вера подняла руку и пошевелила пальцами. Стекло с правой стороны мазды стало опускаться.
– Здравствуйте, – сказала Вера, подойдя и наклонившись. – Я Вера, это Таня. А вас как зовут?
Из окошка высунулся мужичек лет сорока и немножко неуверенно кивнул:
– Анатолий.
Сидящий за рулём, молодой, лет 25-30 тоже кивнул и сказал:
– Александр.
– Мы сейчас в Акташ поедем, там переночуем – сказала Вера. – А завтра оттуда на Кату-Ярык. Там ваша машина не пройдёт. Вы её сможете поменять? Или что нам лучше сделать?
Возникла небольшая пауза.
Наконец Анатолий сообразил что-то и сказал:
– Нас в Ине ждёт местная группа. У них свой транспорт, надеюсь, соответствующий.
Вера кивнула и сказала:
– Я предлагаю более простой вариант. Доедем до Акташа, там свою машину оставите и дальше поедем вместе на нашей. Там, куда мы едем, мы с Таней поднимемся на гору. Это невысоко, в пределах видимости снизу. Там у нас ночёвка будет. А вы переночуете в машине. Утром мы спустимся, и поедем обратно. В Акташе пересядете опять на свою и поедем домой. Единственное, вам надо будет продуктов взять, чтобы не голодать. У нас только на себя.
Анатолий потёр ладонью кое-где седеющую шевелюру и оглянулся на напарника. Тот молчал.
– Я понимаю, – сказала Вера. – Вам надо с начальством связаться, что оно скажет. В Акташе уже будете знать?
– Будем, – кивнул Анатолий. – Спасибо, что предупредили.
Мы с Верой пошли к Мусе.
– Ты их прямо в ступор загнала своим предложением переночевать вместе, – хихикнула я.
На следующий день я впервые в жизни увидела и почувствовала на себе, как, оказывается, можно водить машину. Вождение Веры всегда отличалось от того, к чему привыкаешь обычно, но всё равно это была езда или по городу или по трассе и Вера водила весьма дисциплинировано, соблюдая все правила и почти всегда соблюдая скоростной режим. Никакие развороты, парковки, обгоны, подрезания и прочие неожиданности её не смущали. Водила она, что называется, твёрдой рукой, ни газом, ни рулём не дёргала, ездить с ней было вполне комфортно – уверенная манера, всегда в натяжку, никаких тык-пык, всё вполне плавно.
А тут мы очутились на горной грунтовой дороге. Да какая там дорога – бездорожье, камни, щебень, валуны, ямы, лужи, грязь, колея.
– Давай, я тебе ремень потуже подтяну, – сказала Вера, ненадолго остановившись. – Язычок не прикуси, держи зубки сжатыми, и держись двумя руками, вот здесь за ручку и вот здесь за эту штуковину. И вы держитесь, ребята, не расслабляйтесь, а то мало ли где ударит.
А потом по этому бездорожью и два раза через речки вброд.
– Лишь бы Муся не подвёл, – сказала Вера. – А то ведь мне под водой камни и ямы не видно.
Зубы я чуть не вдавила в челюсти.
Да ешё серпантин – туда-сюда, туда-сюда – и когда обрыв со стороны Веры, то вроде не так страшно, а когда с моей…
Когда Вера остановила Мусю и выключила мотор, сказав, "всё, приехали, ночевать будем здесь", я с трудом отлепила руки от того, за что держалась и оглянулась назад, на наше сопровождение. Они тоже выглядели довольно бледненько.
– Никогда не думал, что учёные так водят машину, – хрипло сказал Саша.
– Да, – то ли согласился, то ли просто выразил своё отношение Анатолий.
– Связи тут нет, – сказала Вера, посмотрев на экран своего смартфона. – Никто до завтра нас отвлекать не будет. Отдыхайте.
Когда мы выбрались из Муси и размяли ноги, оглядывая необозримые окрестности, я сказала Вере:
– Я в туалет хочу. Да и тебе бы надо сходить, а то, что они подумают.
– Ну, пойдём, – улыбнулась Вера.
– А где тут туалет, – недоуменно спросила я, разведя руками и кружась во все стороны.
– Где присядем, там и туалет.
– Вера, я не могу на горе на всеобщее обозрение, – возмутилась я.
– Вон низинка, пойдём туда.
Мы пришли в низинку. Всё вокруг так же было видно – и Мусю и стоящих там мужчин.
– Устраивайся, – сказала Вера расстёгивая и приспуская джинсы. – Нас им видно только по пояс. А сядешь, будет видно только голову.
– Ну, блин…
Я спустила джинсы и села. К моему удивлению под Верой тоже зажурчало.
– Это ты как? – спросила я, натягивая джинсы и забыв про возможных зрителей.
– Ну, я же воду пью.
– Ну, так ты и ешь, так и что?
– Вода усваивается и частично накапливается. Могу тебя в случае необходимости напоить.
– Так у тебя вода?
– Вода и маленько. Гораздо меньше, чем у тебя мочи.
– С тобой не соскучишься, - хихикнула я. – И не пропадёшь.
– Вон туда полезем, – Вера показала пальцем на крутой, а кое-где и отвесный склон возвышающийся рядом горы. – На ту площадку.
– Высоко, – сказала я.
– Всего 236 метров, сказала Вера. Ногти не жалко?
– Я убрала, – показала я ей руки.
– Да я видела. Вот и спрашиваю, не жалко?
– Новые нарастим. Краше прежних.
– Ну, пойдём готовиться. Перекусим, отдохнём часок и полезем.
Сборы на подъём для меня тоже оказались в новинку.
Когда мы часок повалялись, греясь и млея на солнышке, под огромным, как бесконечный купол белёсо-синим небом, Вера сказала, что пора собираться. Она открыла заднюю дверь Муси и выставила оттуда большущую сумку. Достав из сумки пакет, Вера протянула его мне:
– Переодевайся. Иди вон туда, за Мусю, мальчики отвернутся, и снимай с себя всё до трусиков и надевай это.
– Лифчик тоже снимать, – шёпотом спросила я.
– Лифчик тоже. Он не нужен. Бельё все прижмёт и ничего не будет. Кстати, серёжки, колечко и браслетик тоже сними. Чтобы ничего, кроме трусов не было.
– Крестик тоже?
– Крестик можешь оставить.
– Вот, – развела я руки, выйдя из-за Муси в носках и в экипировке, цвета хаки.
– Удобно? – спросила вера, осматривая меня.
– Как влитое всё, а штанишки свободные, – поделилась я.
– Отлично. Вот тебе резиночки, волосы все назад, чтобы нигде ничего не торчало, ни висело и чтобы не тянуло. Вот так тремя стяни, и потом ещё одной всё вместе. Молодец. Теперь вот тебе шапочка, ботиночки и перчатки без пальцев. Надевай. Шнурки завязывай крепко, концы запихай внутрь, чтобы не болтались. Помочь?
– Я сама! Вот.
– Так, теперь сбрую. Давай, помогу. Нет, не сюда. Угу. Тут подтянем. Удобно? Нигде не давит? Ну-ка присядь. Ещё. Между ног нормально? Грудь не давит, не больно? Здесь надо ослабить чуток. Так. Походи пока, а тоже переоденусь. Ботинки не жмут? Не болтаются? Они мягкие, как кроссовки, но крепкие.