– Купишь себе что-нибудь широкофезюляжное, как у меня, – улыбнулась Вера.
Мы разожгли камин в гостиной и включили телевизор.
– Я уже отвыкла от телевизора, – сказала я, глядя на экран, где шло какое-то политическое ток-шоу.
– Не следишь за новостями?
– Слежу, конечно. С нашей работой нельзя не следить. Но если бы не работа, сроду бы не стала смотреть на весь этот цирк и дурдом, какой сейчас в массмедиа творится.
– Думаешь, когда-то было иначе?
– Не то, чтобы совсем иначе, но хоть более выборочно. Фильтровали. А сейчас прямо ужас какой-то. Даже не ужас, а ужас-ужас-ужас. Такое несут и так подают, что рука невольно тянется к пистолету.
– А как же свобода слова и доступ к информации?
– Если свобода слова состоит в том, чтобы безнаказанно бредить и лгать, где ключевое слово "безнаказанно", то я против такой свободы.
– Сердитая ты сегодня, – заметила Вера. – Добром это не кончится.
В двенадцатом часу мы по очереди сходили в душ и стали укладываться спать. Вера постелила мне на диване, пожелала спокойной ночи, погасила в гостиной свет и ушла к себе в спальню. Коттедж погрузился во тьму и тишину. В десять минут первого я тихо встала и оделась. Не взяв с собой смартфон, я ощупью пробралась к Вере в спальню. Она, тоже уже одетая, взяла меня за руку, подвела к кровати, усадила и очень тихо, прямо в ухо, прошептала:
– На полу твоя обувь, на кровати верхняя одежда. Надевай.
Когда я оделась, Вера подхватила с пола сумку, опять взяла меня за руку и повела к стеклянной двери, выходящей из спальни на открытую лоджию. На лоджии Вера перелезла через ограждение, бесшумно спрыгнула на землю и я подала ей сумку. Потом я тоже перелезла через перила и Вера, подхватив за талию, легко опустила меня на землю. Она сделала рукой знак идти за ней. Мы обошли коттедж и перелезли теперь уже через ограду.
Снег ещё не выпал и вокруг было очень темно. Где-то вверху светила луна, но её закрывала плотная низкая облачность.
От коттеджа мы, не говоря ни слова, прямиком через лес, между сосен, пошли к ближайшим многоэтажным домам, расположенным метрах в трёхстах. У одного из подъездов нас ждала машина, взятая Сомовым на прокат и оставленная во дворе многоэтажки накануне. Когда Сомов отогнал сюда эту машину и на такси вернулся в офис, он отдал мне ключи. Что эта за тайная операция, Сомов не спросил. Просто сделал и всё. Сомов никогда ничего не спрашивал – просто делал и всё. Наверное, ещё и поэтому он мне нравился.
Я отдала Вере ключи, она забросила сумку в салон на заднее сиденье, мы сели в машину, Вера завела мотор и, когда он прогрелся, включила фары. Мы поехали в Тамп. Я там раньше не была и поэтому куда и сколько ехать не знала.
В каком-то только ей известном месте Вера свернула с асфальтированной дороги на просёлок, с просёлка в лес и остановилась. Фары погасли. Вера сделала знак выходить из машины. Я вышла. Вера достала из салона сумку, поставила её на багажник, открыла, вынула пакет и подала мне. Я раскрыла пакет. В нём была та одежда и обувь, в которой я лазала на гору на Алтае. Я стала переодеваться. Вера переодевалась рядом. Снятую с себя одежду я складывала в пакет и потом передала его Вере. Вера положила пакет в сумку, туда же положила свой, сумку снова забросила в салон. Мы сели в машину, двигатель завёлся, фары включились.
Мы снова выбрались на просёлок, потом на шоссе и поехали дальше. Через несколько километров Вера остановила машину. Перегнувшись назад, она достала из стоящей сзади сумки разгрузку с несколькими нагрудными и поясными подсумками и кобурой с пистолетом. Вера наклонилась к рулю надела на себя разгрузку, откинулась и застегнула её спереди. Я протянула ей зелёный берет, который когда-то подарил мне Ваня, и который я держала в руках с момента переодевания. Вера надела берет и привычными движениями рук придала ему нужную форму. Первый раз я увидела её такой, какой она, наверное, раньше и была.
Вера наклонилась ко мне, и прошептала в ухо:
– Сиди и ничему не удивляйся. Никто не пострадает.
Она выбралась из машины, оставив дверь открытой.
Я видела, как она встала, повернувшись лицом назад, туда, откуда мы приехали, расставила ноги, приняв очень уверенную позу, достала из одного из подсумков прибор, похожий на продвинутый бинокль и, когда сзади на дороге показался свет фар, посмотрела на подъезжающую машину в этот бинокль. Потом она положила бинокль на сиденье, достала из другого подсумка фонарь, что-то нажала на нём, и засветившимся красным знаком сделала несколько круговых движений, а другой рукой повелительно указала съехать с дороги и остановиться.
Её в свете фар было всю отлично видно. Берцы, камуфляжная форма, разгрузка, подсумки, пистолет, берет с кокардой и шевроном, перчатки без пальцев и лицо, словно высеченное из белого гранита.
Я слышала, как машина сбавила ход, свет фар забегал вправо-влево, машина сползла на обочину и, зашипев сжатым воздухом, остановилась. Вера, убирая фонарь в подсумок, широким шагом направилась к ней.
Я, повернув голову назад, пыталась что-то увидел, но свет слепил.
Буквально через десять секунд задняя дверь нашей машины открылась, я снова обернулась и увидела, как Вера, осторожно снимая с плеча, усаживает в салон мужчину в бессознательном состоянии. Уложив водителя на заднее сиденье, Вера сделала мне знак идти за ней и захлопнула заднюю дверь. Я торопливо вышла из машины и побежала к Вере.
– Иди, садись в кабину грузовика и жди меня. – Вера придержала меня за плечо. – Ничего не бойся. Если вдруг кто-то остановится и что-нибудь спросит, скажи, что водитель пошёл отлить. Я быстро вернусь.
– Уже можно говорить? – глупо спросила я.
– Здесь можно, – кивнула Вера. – А там, – она кивнула на нашу легковушку. – Там наша одежда. Иди. Не бойся.
Я побежала к грузовику. Это был КАМАЗ. Я открыла правую дверь и влезла в кабину. Когда я захлопнула дверь, легковушка впереди тронулась и поехала вперёд. Немного погодя она свернула направо в лес и исчезла из виду. Спустя пару минут Вера появилась из леса, скорым шагом подошла к КАМАЗу и влезла в кабину на водительское место.
– Держи, – она сняла и подала мне берет. – Сегодня больше не понадобится.
Пока я прятала берет за пазуху, мы тронулись и поехали вперёд. Вскоре за поворотом показался наезженный свёрток вправо, и когда Вера на него свернула, стали видны шлагбаум из ржавой гнутой трубы с большим железным зубчатым колесом в качестве противовеса, дощатая будка с окном, покрытая облупленной зелёной краской, неказистый неровный забор. Подъехав к шлагбауму поближе, Вера два раза коротко посигналила и, подъехав совсем вплотную, остановиться.
– Если сейчас пропустят, не проверяя, то всё удалось, – сказала Вера.
– А если не пропустят?
Тут дверь в будке открылась, на кривом крылечке из одной доски показался мужик в оранжевом жилете, надетом поверх ватника, и посмотрел в нашу сторону. Вера выключила фары, мужик махнул рукой – проезжай, отцепил верёвку и шлагбаум поднялся. Вера дала газу и включила фары. Мужик отвернул от света лицо, и мы проехали на территорию участка.
– А внутрь мы как проедем? – спросила я.
– На попутке, – сказала Вера. – А на этом КАМАЗе потом обратно поедем и вернём его хозяину.
На территории в разнобой стояло много разной техники – бульдозеры, экскаваторы, пара самосвалов, какой-то автобус, вагончики, прицепы. Вера нашла свободное место, загнала КАМАЗ поглубже между сваебойкой и скрепером, остановилась, выключила все огни и заглушила двигатель.
– Посидим минутку, пусть глаза привыкнут, – сказала Вера.
– Под попуткой ты что имеешь ввиду?
– А вот такой же грузовик, который за грунтом в Тамп заезжать будет. Он перед въездом на станцию остановится, ожидая пока поднимутся ворота. На въезде их не досматривают. Он сразу поедет в туннель. Нам надо на него заскочить, а в туннеле соскочить. А там уж мы разберёмся. Сможешь в кузов взобраться?
– Наверное, смогу, – сказала я неуверенно.
– Я помогу. Всё будет хорошо, – сказала Вера. – Пошли.
Мы по импровизированному кладбищу всевозможной техники подошли к въездным воротам очень близко. Ворот было четверо. Мы остановились за оранжево-жёлтым касемсотом с ковшом и спущенными передними колёсами. Вера достала из подсумка бинокль и с минуту внимательно изучала фасад.
– Есть две камеры видеонаблюдения. Статичные. Если грузовик подъедет ко вторым или третьим воротам, то загородит нас от камер, только на вторых воротах нам надо подходить ближе к левому борту грузовика, но за борт не высовываться, а на третьих ближе к правому. Делаем так. Когда пойдём, ты идёшь строго позади меня. Я влезу в кузов и затяну тебя. Протянешь мне две руки. Не одну, а обе, хорошо?
Я кивнула.
Внезапно вторые ворота открылись и из них выехал гружёный грунтом КАМАЗ и уехал по направлению к входному шлагбауму. Мы продолжали ждать. Мне показалось, что прошла вечность, прежде, чем послышался шум подъезжающего самосвала и свет от фар зашарил по площадке. КАМАЗ сбавил ход и стал поворачивать к третьим воротам.
– За мной! – скомандовала Вера и побежала к КАМАЗу.
Я побежала следом за ней. КАМАЗ ещё не остановился, когда Вера догнала его, подпрыгнула, ухватилась за верх борта, подтянулась, забросила одну ногу на нижней выступ борта, оттолкнулась и перевалилась в кузов. Спустя секунду она уже перегнулась сверху и протянула мне руки. Я подняла свои намереваясь ухватиться пальцами за Верины пальцы, но она схватила меня за запястья и, я даже оттолкнуться или подпрыгнуть не успела, как подняла меня вверх и, отступая, втянула на кромку борта животом, а потом затянула и дальше. Я упала в кузов. Вера тут же упала рядом. Только тут грузовик остановился. Мы лежали на животах голова к голове.
– Не ушиблась? Не больно? – спросила Вера.
Я отрицательно помотала головой. Я и не понимала, ушиблась или нет, и больно ли мне.
Почти сразу же послышался шум поднимающихся ворот и, спустя несколько секунд, грузовик снова тронулся, проезжая внутрь станции. Ворота, все ещё поднимаясь, проплыли где-то над нами, потом почти без паузы стали опускаться, а грузовик проехал метров десять вглубь станции и остановился.