Четыре из пяти моих выстрелов попали в цель. Я уж хотела соскочить с ящика, но Торопов воскликнул:
– Стоп! – я замерла. – С последним выстрелом стрельба не закончена. Отсоединяй магазин. Дай мне. Взведи затвор, как вначале – на себя и отпусти. Ствол направь вверх и нажми спуск. – Автомат щёлкнул. – Так ты убедилась, что оружие не заряжено, – сказал Торопов. – Теперь опусти предохранительную планку вниз. Вот теперь всё, поздравляю! Ты очень дисциплинированная и послушная ученица. Понравилось стрелять?
– Не знаю, – сказала я, кладя оружие на помост. – Вроде ничего сложного и не так громко, как я думала, и в плечо отдачи почти нет. Я со страху больше сама давила.
– Может, из тигра попробуешь? – спросил Торопов.
– Не, я на Веру посмотрю.
– Тут будет громче, ушки побереги, – сказала Вера. Я закрыла уши ладонями. – Вот-вот.
– Тебе мои инструкции нужны? – спросил её Торопов.
Вера вскинула карабин и посмотрела в прицел:
– Пристрелян?
– В прошлом году пристреливал летом, так что… – Торопов развёл руками.
– Посмотрим, – сказала Вера и взяла с помоста магазин.
Она подсоединила магазин, что-то подрегулировала на прицеле, сняла карабин с предохранителя, взвела, очень быстро прицелилась и выстрелила. Выстрел был хлёсткий, резкий и гораздо громче, чем мои. Я не видела, куда она попала. Она снова что-то подрегулировала на прицеле, подняла карабин и ту уже раздался не один выстрел, а сразу четыре, один за другим, с очень короткими паузами. Я увидела, как на цоколе дома упали или разлетелись облачками пыли три стаканчика. Через несколько секунд последовала серия ещё из трёх выстрелов, потом из двух. Ещё три стаканчика с цоколя исчезли.
– Вот это да! – воскликну Торопов. – Ты где так научилась стрелять.
– Я с детства стрельбой занимаюсь, – сказала Вера, улыбаясь и приводя карабин в исходное состояние. – У меня первый разряд. Расстояние маленькое, ни ветерка, условия идеальные, четыре попадания из девяти.
– Шесть же, – возразил Торопов.
– В два не попала. Их крошкой от стены сбило. Не считается. Твоя очередь.
Торопов стрелял совсем не так, как Вера. Во-первых, он стрелял с упора, а во-вторых, все десять выстрелов были раздельные – между ними были большие паузы – он долго выцеливал. Вера засчитала ему все пять упавших с цоколя стаканчиков.
Потом они отстреляли ещё по десять выстрелов.
– Я вообще не понял, куда ты стреляешь, – сказал Торопов после очередной Вериной серии. – Куда-то в стену гораздо выше.
– Не важно, – улыбалась Вера. – Я экспериментирую. Это же твой карабин, а не мой. Я к нему ещё не привыкла.
К помосту постепенно подтянулся народ и вскоре звуки выстрелов стали напоминать перестрелку. Раздавались и серии по три и даже по пять выстрелов – "парни оттягиваются", сказал Торопов. Маша тоже дважды выстрелила из тороповского тигра, но больше не стала. Сказала:
– Слишком мощный для меня, всё плечо синее будет.
Торопов от Веры не отходил, а она, часто улыбаясь, очень мило проводила с ним время, периодически постреливая то из одного, то из другого вида оружия. Он больше смотрел на неё, а не туда, куда она стреляет. Было заметно, что они друг другу нравятся.
В Бердск на шиномонтажку мы вернулись уже в сумерках. Наша самурайка, когда Торопов включил в боксе освещение, стояла посреди одной из моечных площадок, вся чистая, сверкающая и обдуваемая тёплым воздухом из калориферов.
С тех пор Вера с Тороповым стали дружить. Иногда после поездок в Бердск она возвращалась очень поздно, почти под утро, но Торопова к нам ни разу не пригласила. Я думаю, он даже и не знал, где мы живём.
Однажды Вера сказала:
– Я выяснила про того второго.
– И что? Кто он? – меня этот вопрос никогда не переставал интересовать.
– Помнишь, у Жени в машине, где крепится зеркало заднего вида, заметно, что там обивку восстанавливали?
– Нет, не помню. Я вообще не помню, что там, в той машине. Машина да машина.
– Тогда в январе я опасалась, что нас могли на что-нибудь заснять, ну знаешь, как это бывает – камера видеонаблюдения, телефон. У Жени в руке, кстати, был телефон. В правой руке, то есть, если он правша, что вероятней, нападать на нас он не собирался, иначе руку бы освободил. И телефон он не включал, я следила. А в машине я вырвала регистратор вместе с зеркалом. Зеркало бросила в снег, а регистратор забрала и уничтожила потом, потому что на него мы наверняка попали, когда нас фары освещали.
– Ясно, и что?
– Вот я и спросила Женю, что это у него тут у зеркала обивка попорчена. Он рассказал такую историю, мол, поехали они с одним приятелем поужинать и приятель, когда они в кабак пошли, забыл стекло закрыть, а когда из кабака опять в машину вернулись, то увидели, что кто-то регистратор из машины украл вместе с зеркалом, к которому тот крепился.
– Наврал, значит.
– Не станет же он мне рассказывать, что они к каким-то бабам приставали и по шее получили.
– Ну, и дальше?
– Я спросила, как бы между прочим, что за приятель? Знаю я его или нет? Я же теперь многих его приятелей знаю. Он ответил, нет, ты его не знаешь. Это Олег Панарин, партнёр его по бизнесу, но он теперь не при делах, мол. Конечно же, сразу последовал мой вопрос – почему? А он говорит – нелепая история, несчастный случай – в январе поскользнулся на улице, упал и ударился головой и так неудачно, что после травмы перестала действовать правая половина тела. Теперь инвалид на коляске, плохо соображает и плохо говорит. Живёт на Озёрной, у него жена, сын-школьник. Оформляют пенсию по инвалидности, и Женя поддерживает – содержание платит, дивиденды.
– Ой, Вер, это же плохо…
– Согласна, плохо. Несчастный случай – всегда плохо. Я тоже посочувствовала Жене, а он хмыкнул и сказал, что, если честно, то он даже рад. Ещё та, говорит, гнида был этот Панарин. И мне, говорит, и другим много крови попил и печени поклевал. Даже жене и сыну теперь спокойней.
Я не нашлась, что сказать. Вера подошла ко мне, приобняла за плечи и спросила:
– Ну что, закрыта тема?
– Закрыта, – сказала я.
6
Если вы ждёте, когда же уже начнётся экшен, то спешу уведомить – не сейчас. Может быть, он вообще не начнётся в том понимании, каким вы его себе представляете, а по мне, так он начался с первой строчки. Для кого-то и взаимодействие (как Вера называет взаимоотношения) с умной колонкой Алиса может восприниматься, как экшен, а для кого-то и совместное проживание на одной жилплощади с киборгом – плюнуть и растереть.
Апрель давно кончился. В июле я успешно сдала экзаменационную сессию и из девятнадцатилетней первокурсницы превратилась в двадцатилетнюю второкурсницу. В июле же мы с Верой на самурайке ездили в Рубцовск и две недели гостили у родителей. Самурайка свой нарядностью им понравилась, а когда мы решили все вместе съездить на рынок за покупками к празднованию моего дня рождения и окончания первого курса и за руль села я, то восторгу, фурору, опасениям и наставлениям не было конца. Как же, их доча, совсем несмышлёный ребёнок, сама водит такой синий и дорогой автомобиль! Умудрилась как-то и права получить и вождение со второй попытки сдать.
– Пап, ты же сам меня на наших жигулях, а потом на тойоте учил. Мама каждый раз чуть в обморок не падала, помнишь, мам?
– Не крути головой! Смотри на дорогу!
– Вот, точно как сейчас! – смеялась я.
В нашей старенькой двухкомнатной хрущёвке нас с Верой укладывали спать "в зале" на разложенном диване. Мы от розетки подтянули туда удлинёнку для зарядки наших "гаджетов". Вера "спала" у стенки и ночью тоже "подзаряжалась". Балкон был открыт, бамбуковая занавеска, колыхаемая налетающим ветерком, чуть слышно постукивала своими бамбучинками, снаружи доносились звуки недалёкой железнодорожной станции, ночью особенно хорошо слышные – дома всё было как всегда.
Как-то вечером на кухне, когда мы с мамой в сумерках сидели вдвоём, она спросила:
– У тебя всё хорошо? Как у вас с Верой отношения, всё нормально, не ссоритесь?
– Всё хорошо, мам. Я учусь, Вера работает, всё нормально.
– Она такая сдержанная, строгая, а ты балаболка всегда была. Не понятно, что вас связывает.
– Может это и связывает. Дополняем друг друга. Она хорошая, с ней спокойно. Правда, как сестра.
– А у неё совсем никого нет.
– Нет. Только дядя, чья квартира, но она про него никогда ничего не рассказывала. А больше никого.
– Бедная девочка, – вздохнула мама. – А друг-то у неё есть?
– У неё Женя – целый Евгений. Здоровый, как медведь. Он бизнесмен, лет тридцать – тридцать пять ему, у него автомойка в Бердске – это рядом с Академом, десять километров, город-спутник. Мы туда ездили вместе пару раз, приглашал нас с Верой на ужин в ресторан. А у нас он ни разу не был, Вера не приглашает никого.
– А у тебя?
– Тоже есть. Витя зовут. Учимся вместе. Он старше на два года, новосибирец, в армии здесь у нас в Рубцовске служил.
– Серьёзно у вас?
Я пожала плечами:
– Жениться пока не собираемся.
– Предохраняйся там хоть.
– Ой, мам.
– Я ж за здоровье твоё беспокоюсь... Как там профессор сверху поживает?
– Нормально. Он бодрый ещё. Курит много – больше, чем папа.
– А ты не куришь?
– Не-е-е. У нас большинство девчонок в группе курят, ага. Вот жила бы в общежитии, может, глядя на них, и закурила. А так… Вера не курит, и я не курю.
Ещё мы с Верой сходили в мою школу. Она недалеко от нашего дома, на соседней улице. Пройти через два двора между пятиэтажками, перейти улицу, и вот она, школа. Трехэтажная, буквой "Н", покрашенная в салатный цвет, и обнесена металлической решетчатой светло-зелёной оградой. За школой спортгородок, мастерские и теплица. Зашли внутрь, а там на вахте охранница незнакомая. Гляжу, в вестибюль по лестнице как раз спускается наша учительница литературы.
– Татьяна Васильевна! – закричала я, маша ей рукой. Она на нас посмотрела и узнала меня.