я, прошу любить и жаловать.
Угощали нас пловом из баранины – оказалось, Наталья Валерьевна родом из Ташкента, и хотя покинула тот Ташкент она ещё в юности, плов готовила всю жизнь – это было её "фирменное" блюдо. Ташкентских пловов я не ела, чтобы сравнить, но плов мне понравился. У меня и у мамы другой, да и готовим мы его из свинины – в Ташкенте не оценили бы.
Сергей Игоревич первый раз видел нас с Верой вместе, сразу обеих, и теперь, наверное, смог оценить и наше сходство и наше различие. А может и не смог. В отличие от Николая Ивановича очки он не носил – видимо, надевал, лишь когда читал или за компьютером сидел – а каково было его зрение без очков, кто его знает.
Веселушек Вера видела впервые, как и они её. Бабушки отнеслись к ней с интересом, а может даже и побаивались, ведь со слов Сергея Игоревича она со своей алформацией тоже была чуть ли не профессор. Поскольку Вера выглядела постарше, совсем мало ела и почти не улыбалась, да и платье на ней было посерьёзней моего, язвительных реплик в её сторону от Алевтины Игоревны не последовало. "Вере тоже надо носить очки без диоптрий, – подумала я. – Тогда она совсем синим чулком будет выглядеть".
Сидели мы в гостиной, только она была совсем не такая, как у нас и, скорее, напоминала "зал" в родительской квартире: мебельная стенка вдоль одной стены, уставленная книгами, вдоль другой диван, над которым ковёр на стене, на полу палас, на потолке хрустальная пятирожковая люстра. Окно и дверь на лоджию затеняли тюль и отодвинутые по бокам шторы от пола до потолка, подцепленные петельками на крючочки карниза. Стол, видимо, обычно стоял у стены за диваном, а на нём располагался компьютер. В данный момент системный блок и монитор стояли на полу, а разложенный стол был выдвинут на середину.
Единственное, что выбивалось из обстановки, это белая маркерная доска на стойке, стоящая в углу у входа, на которой были примагничены несколько разноцветных держателей и лежал единственный чёрный маркер. Было не понятно, когда и зачем ею пользовались, но, видимо, когда-то пользовались – на доске кое-где виднелись выцветшие каракули и какой-то криво нарисованный график.
Сергей Игоревич себе не изменял и пил водку. Николай Иванович – коньяк. Мы – белое вино.
Речь за праздничным застольем просто не могла не коснуться здоровья, тем более, что каждый, кто произносил тост в честь именинника, здоровья ему обязательно желал.
– Вчера в интернете интересную новость прочитал, – сообщил нам Сергей Игоревич после очередного пожелания долгих лет жизни. – Пишут, что умельцы из Искитима не так чтоб и за дорого предлагают искусственное сердце с гарантией на 37 лет. И условия божеские – техосмотр первые пять лет бесплатно и замена аккумуляторов со скидкой в 25 процентов.
Разумеется, я хихикнула, а Николай Иванович, закусывая коньяк кусочком слабосолёной сёмги, заметил:
– Наверняка журналистская утка. Сроду в Искитиме ничего, кроме цемента, не делали.
– Я тоже так подумал, – согласился Сергей Игоревич. – Позвонил в клинику Мешалкина своему знакомому из центра хирургии, а тот говорит, нет, вполне достойный продукт, только несертифицированный. Вот, думаю, не взять ли себе для долгих лет жизни.
– Два возьми, – посоветовала Алевтина Игоревна. – За два ещё и скидку сделают.
Нравилась мне эта бабушка – и с мозгами и с чувством юмора у неё всё было в порядке.
– Да боюсь сразу два брать, – Сергей Игоревич протянул свою тарелку Наталье Валерьевне. – Вдруг не понадобится? Кровь-то у меня четвёртая отрицательная. И куда потом я его дену.
– Ещё плову? – спросила Наталья Валерьевна, взяв тарелку.
– Нет, винегрету. Ну и плова ложечку… Спасибо.
– Да, группа крови редкая, – Николай Иванович серьёзно кивнул. – Но, если не ошибаюсь, вам можно переливать любую группу с отрицательным резусом?
– И с одним-то можно опростоволосится, – проигнорировал вопрос Сергей Игоревич. – Тридцать семь лет гарантии. Через пять лет помру, меня закопают, а сердце в домовине ещё тридцать два года стучать будет, людей по ночам пугать.
Я чуть брусничный морс из стакана не расплескала.
– Тьфу на тебя, – махнула рукой Алевтина Игоревна. – Вот сертифицируют, тогда и посмотрим. Может, я тоже прикуплю.
– С сертификацией и будут основные проблемы, – вдруг сказала Вера.
– Это почему? – заинтересовался Николай Иванович.
– При широком распространении возможности поменять изношенное сердце на искусственное резко увеличится возраст дожития, что, в свою очередь, увеличит социальную нагрузку по пенсионному обеспечению и потребует изменения методики исчисления и выплат, а законодательная база для этого отсутствует. Поэтому, сертифицирование будет саботироваться до последнего.
– Девушка, вы разве не понимаете, что слова о сертифицировании сердца были шуткой? – сказал Николай Иванович.
– Сегодня шутка, завтра нет, – отчеканила Вера. – Здоровым быть, конечно, хорошо, но почти все люди, увы, болеют и все без исключения умирают и большинство из-за проблем с сердечно-сосудистой системой. Так что, от искусственного сердца с тридцатисемилетней гарантией никто отказываться не захочет, когда оно уже есть, но почему-то не сертифицировано.
– Число людей с заменой сердца исчезающе мало и их количество никак не может значимо повлиять на систему социального обеспечения.
Вера внезапно встала из-за стола и подошла к маркерной доске. Она взяла чёрный маркер и стала на доске что-то рисовать. Мне не было видно, что – её спина загораживала. Когда она отступила в сторонку, я чуть со стула не упала – на доске было нарисовано несколько графиков, но дело не в том, что это были какие-то графики, а в том, как они были нарисованы и подписаны. Человек от руки так не рисует и не пишет – выцветшие каракули, видневшиеся на доске их-под Вериных графиков, прекрасно это иллюстрировали.
Я сейчас только сообразила, что ни разу не видела Верин почерк. В блокнотике, лежащем у нас на кухне, всегда писала я. Тот листок, на котором Вера написала по просьбе мамы свои размеры, я не видела, у неё на рабочем столе никаких записей от руки никогда не было. А теперь на доске перед нами красовалась этакая инфографика. Не настолько безупречная, как нарисованная на компьютере, но и не такая, которую обычно рисует человек – слишком ровненькие линии, слишком плавные закругления, слишком "печатные" буквы. Человек так тоже может, но ему для этого надо очень стараться.
– Вы же экономисты и прекрасно знаете, что такое экспоненциальный рост, – заговорила Вера. – Я изобразила несколько графиков такого роста. Экспоненциальный рост численности популяции, рост объёма информации, рост числа инфицированных при распространений пандемий. Я не располагаю данными, но не сомневаюсь, что если мы сейчас построим график роста количества операций на сердце – замена клапанов, стентирование, установки стимуляторов и тому подобное, то у нас получится аналогичная кривая. Прибавим к этому выращивание сосудов из стволовых клеток, трансплантацию сердца, замену сердца на искусственное – график не поменяет своего вида, а станет лишь более акцентированным. Конечно, рано или поздно рост упрётся в ёмкость среды, но это произойдёт гораздо позже того, как он начнёт влиять на устоявшиеся методики исчисления социальных выплат.
Я толком не понимала, о чём она говорит. Я лишь хотела, чтобы она больше ничего не рисовала и не писала, а я сегодня же вечером займусь её почерком – конспектов, написанных от руки, у меня много. Конечно, они не такие нечитабельные, как медицинские рецепты, но и их порой прочитать не так-то просто. Вот, пусть учится писать так же.
– Вообще-то трансплантация "чужого" – неважно, естественного или искусственного – абсолютно тупиковый путь с массой плохо решаемых проблем. – Сказал Николай Иванович. – Паллиатив всё это. Искусственные органы и прочая аугметика с киборгизацией ни к чему не ведут. Будущее за биотехнологиями и генетическими модификациями!
– Может и тупиковый, – легко согласилась Вера, снова усаживаясь за стол. – Но и сейчас уже много людей с искусственными зубами, хрусталиками, суставами, почками, лёгкими, клапанами, сердцами и что там ещё бывает. Нельзя отрицать пользу и тупиковых путей, вы не находите?
– Верочка, – примирительно воскликнула Наталья Валерьевна. – Неужели вы хотите себе железное сердце и искусственный мозг?
– Я здорова, как бык! – заявила Вера.
Вот смеяться мне было или плакать?
– Я здорова, как корова, плодовита, как свинья… – как бы в сторону негромко продекламировала Алевтина Игоревна, а Николай Иванович торопливо сказал:
– Я не отрицаю, что искусственные органы нужны. Просто, это костыль, отказ от которого в пользу биотехнологий должен стать главной целью медицины. А нам нужны здоровый образ жизни и умение поддерживать своё сердце в рабочем состоянии.
– Поддерживаем, как можем, – Сергей Игоревич наполнил свою рюмку и кивнул Николаю Ивановичу, чтобы он разлил вино и коньяк. – Я вот уже не могу взбежать на свой тринадцатый этаж без того, чтобы мой пульс не подскочил в два раза, а дыхание слегка не сбилось. Да и друзей, которые ко мне могут подняться, становится всё меньше и меньше. Практически, один остался, самый преданный – шкалик водки. Праздник, который всегда с тобой. Ах, простите старика за его стариковское ворчание.
Когда "торжественная часть" застолья закончилась и Сергей Игоревич с Николаем Ивановичем ушли в "библиотеку" курить, а мы с Верой помогали веселушкам уносить на кухню грязную посуду и накрывать на стол "к чаю" с тортом "красный бархат", я, первым делом, подошла к доске и всё тщательно стёрла. А на следующий день на сайте АфтерШок, который я с некоторых пор методично посещала, у Веры появился новый пост "И бицца серцэ перестало" – она времени даром не теряла.
9
Внезапно в Новосибирск приехал Вовка – мой брат.
– Привет, Танюха! – услышала я в телефоне его голос. – К тебе как удобнее всего с вокзала добраться?