— Надежда Прохоровна, — сипло, приближая лицо, прошептала Разольская, — мы с вами знакомы час. Я вас вчера впервые увидела, а вы хотите, чтобы я перед вами вся вывернулась?! Да?!
— Ну-у-у…
— Что — ну?! Что — ну?! Я много лет живу в страхе, два года назад в моем доме, в моем компьютере, в моем телефоне обнаружили следящие программы. Я существую под колпаком врага!
— Какие такие программы? — не поняла Надежда Прохоровна.
— Обыкновенные! Кто-то внедрился в систему видеоконтроля за моим домом — оказалось, я сама нахожусь под контролем собственных видеокамер. Слышали о таком фокусе?
— Что-то краем уха по телевизору.
— А я всем ухом соприкоснулась. В виде телефона. В мой мобильник загнали определенный вирус, и телефон стал передатчиком.
Представляете? Достаточно войти в него через любой компьютер, и нате вам — Генриетта Константиновна во всей красе. Что делает, с кем разговаривает, куда отправилась. Ноутбук стал видеокамерой. Домашние камеры наблюдения отправляли информацию куда-то по первому требованию… Думаете, моя электронная фобия образовалась на пустом месте, да? Я долгое время жила под наблюдением собственных приборов, Надежда Прохоровна. Каждый шаг, каждое слово… — Разольская обреченно махнула рукой.
— А как узнала?
— Случайно. Встречалась дома с… одним человеком, а об этом стало известно. Пригласила домой технарей из частного агентства, те проверили дом, аппаратуру и объявили — везде сплошные вирусы, за вами наблюдают. После этого я практически не пользуюсь сотовыми телефонами, везде таскаю с собой «глушилку», предпочитаю не попадаться под объективы камер наблюдения. Везде — шпионы.
Надежда Прохоровна сочувственно крякнула — есть тут от чего сбрендить. Собственный мобильник на врагов работает.
— Узнала, кто эту пакость подстроил?
— Нет. Отследить принимающий компьютер не удалось.
— Серьезно за тебя взялись… Технично.
А, отмахнулась Генриетта, ничего особенно сложного в этом фокусе нет. Подобные программы в Интернете за копейки продают. С подробными объяснениями, так что справится с задачей любой мало-мальски уверенный пользователь.
Баба Надя раздумчиво покрутила головой. Обругать Генриетту ей больше не хотелось: она имела право обидеться на окружение. Имела повод ненавидеть Аделаиду… Имела основание поменять отношение к «хорошему мальчику» Богдану Кожевникову… Теперь тот становился одним из главных подозреваемых. Женился на владелице доли предприятия, сам надеялся существенный процент оттяпать… Солидный куш. За такой на убийство отважиться можно.
Но если подумать, вокруг циркачки и без Богдана заинтересованных лиц хватает. Пожалуй, следует продолжить расспросы, не останавливаться на самых явных подозреваемых: «подлейшей» Аделаиде и ее новоиспеченном супруге.
— И кому ты теперь все наследство собралась отписать? Севе?
— Севе? — недоуменно протянула богачка, словно Надежда Прохоровна про Арно спросила. — Сева — бестолочь! Милая, бесхребетная бестолочь. Его потолок — собаку выгулять.
— И то… — Усмехнулась. — Вот вы. Надежда Прохоровна, думаете, где сейчас Сева?
— С Арно гуляет.
— Как же. Он выкинул собачку на пару минуток на мороз, потом забрал обратно и сидит в каком-нибудь местном аналоге кафетерия с Арно под мышкой — чаи с малиной гоняет. Вернется — будет изображать, как сильно застудился, мои распоряжения выполняя. — Разольская снова фыркнула. — Я все его хитрости насквозь вижу.
— А зачем тогда возле себя держишь?
Генриетта потеребила мочку уха, наклонила голову…
— Всеволод сын нашей соседки по бывшей квартире в Текстильщиках. Тамарочка оперная певица, батюшка Севы отличным отоларингологом был… Мы немного дружили, хотя, признаюсь, Андрюша Всеволода на дух не выносил. Считал манерным, женственным, не мужиком, одним словом.
Когда отец Севы умер, семья осталась почти без средств — я взяла мальчика к себе секретарем. Надо же как-то поддержать сына старинных приятелей.
— Так он же разгильдяй! Даже собаку толком выгулять не может.
— Ну и что? Зато предан. Я его насквозь вижу, все его хитрости безвредны, больше от лени идут, чем от коварства… Он меня устраивает. Кто-то должен быть рядом с немолодой женщиной. Так пусть это будет безвредный бестолковый Сева, чем умный компаньон с хорошими задатками. Понимаете?
— Ну… понимаю. Лучше Севу насквозь видеть, чем о чьем-то коварстве беспокоиться.
— В точку. Я, конечно, упомянула Всеволода в обоих вариантах завещания, нищим он не останется, но признаюсь честно — я ему больше выгодна живая. Как отравитель он нам совершенно безынтересен. Даже медицинского института толком закончить не смог. В мозгах одна каша: шмотки-тряпки, рестораны. Да и там иногда морду бьют.
— А кто тогда становится наследником?
— Мои друзья. Те, что сейчас занимаются приютом для бывших цирковых животных.
— А почему так грустно об этом говоришь?
Генриетта Константиновна еще более печально усмехнулась:
— Они не бизнесмены. Они — отличные ребята.
— Боишься — профукают миллионы?
Циркачка ничего не ответила. Безрадостно посмотрела на новую знакомую и ничего объяснять не стала, ведь раньше растолковала: российское законодательство слишком прямолинейно относится к вопросам наследования имущества. Ловушка.
В дверь номера громко постучали, Разольская буркнула: «Как я сегодня популярна, однако» — и пригласила войти.
В гостиную зашла Анюта. В том же самом платье на тоненьких бретельках, но теперь без меховых сапог, в гостиничных тапочках. Платье вольно болталось по плоской, почти мальчишеской груди, пышная грива согревала плечи; девушка сбросила тапки и с ногами забралась в кресло. Уставилась на бабу Надю.
— Познакомься, Анечка, это Надежда Прохоровна. У нас оказались общие знакомые — болтаем.
— Здравствуйте, — смешно наморщив нос, поздоровалась крайне симпатичная невестка покойного Махлакова. (По совместительству — дочь его же вдовы Риммы Игоревны.) И сразу отвернулась к Генриетте. — А наши еще только встают. Вчера полночи в бане просидели, сейчас глаза еле продирают.
— Ты Севу вчера веником отхлестала? — Было заметно, что Разольская с удовольствием общается с непосредственной девушкой. После ее появления мопсовые морщины на лице циркачки разгладились, из глаз исчезла тревога, впрочем, появилась сумасшедшинка.
Невестка Махлакова натянула на лицо смешливую гримаску:
— Отшлепала.
— Визжал?
— Сопротивлялся. Но я сказала, что вы приказали, — смирился.
Надежда Прохоровна с удивлением слушала разговор: вчера, после всего, что произошло на представлении, эти люди еще и в баню отправились?! Вениками «шлепались»?!
Поразительная черствость.
Разольская и младшая Махлакова легко перебрасывались словами, о погибшем вчера Михаиле даже не вспоминали, очевидным признаком произошедшего несчастья было только черное платье на тонких бретельках.
Интересно, в бане хоть кто-то поплакал?..
Но, как оказалось чуть позже, с выводами баба Надя поторопилась. Анюта все чаше и Чаше начала поглядывать на нее с недоумением, и пожилая сыщица наконец-то догадалась: эти люди не хотят обсуждать, свою трагедию при постороннем. Собралась откланяться вежливо — пусть погорюют без лишних глаз, но в комнату, одновременно с легким стуком в дверь, зашел муж Ани Федя Махлаков.
Поздоровался со всеми, подошел к Генриетте, вежливо приложился к ручке, сказал жене:
— Так и знал, что найду тебя здесь. Пойдем, мама зовет.
— Тапки не забудь! — крикнула Разольская, когда девушка уже почти выпорхнула в коридор, и проворчала: — Вечно бегает без тапок…
Надежда Прохоровна отважилась задать осторожный, многозначительный вопрос:
— Они вчера в баню ходили?
— Да, — удивленно кивнула Разольская. — А почему бы нет? Вчера все промерзли на кладбище — хотя, прошу заметить, могли бы попрощаться с Сережей в зале морга и не морозиться! — сауну заказали на одиннадцать вечера еще по дороге сюда.
— На одиннадцать вечера? — По мнению Надежды Прохоровны, в это время уже баиньки пора, а не в баню часа на три налаживаться.
Разольская, поняв, наконец, что смутило новую знакомую, усмехнулась:
— Конечно. А вы как хотели? Чтобы мы сидели за ужином с распаренными лицами без косметики, с банными полотенцами на голове? — Прыснула. — Картинка. Нет, Надежда Прохоровна, сходил в баню, ложись в кровать, Баня была заказана на поздний вечер, чтобы прошло несколько часов после ужина, и никто не собирался от нее отказываться — все и вправду промерзли на кладбище. Если бы не сердце и давление, я бы тоже парную навестила. Здесь чудные условия: есть сухая финская сауна, русская парная, приличный бассейн. Я специально попросила Аню пропарить как следует Севу…
До самого обеда Надежда Прохоровна оставалась в номере Разольской. Богатая вдова разоткровенничалась, найдя в бабушке Губкиной непредвзятого, постороннего слушателя, и часа полтора рассказывала той, как познакомилась с Андрюшей, вспоминала цирковую молодость, друзей… Порой выдавала такие о себе подробности, что баба Надя краснела. Хотя, заметить стоит, смутить заводскую крановщицу, умевшую отбрить трехэтажными приставками любого пьяного нахала, непросто.
Но Генриетта постаралась.
— По сути своей, Андрюша долгие годы был простым деревенским пареньком. Родился под Вязьмой, сходил в армию, а после — прошу заметить! — в МГУ поступил. Сейчас такое трудно представить, но в наше время, Надежда Прохоровна, подобное случалось. Паренькам, отслужившим срочную, приемная комиссия в институтах давала преимущество, помните? Так вот, Андрюша стал учиться и Москве. Как-то раз сходил в цирк на Цветном бульваре…
Увидел меня… На следующее представление пришел с букетом цветов. — Уйдя в воспоминания, Разольская подняла голову вверх, как будто на белый потолок пришпилили старые, пожелтевшие фотографии тех лет или кино крутили. — В цирк не так уж часто приходят с цветами — не театр, не консерватория… Мои акробаты чуть не попадали, когда щуплый веснушчатый паренек с оттопыренными ушами протянул мне букет…