— Я понимаю. По-русски, — буркнул Авив.
— Понимаешь по-русски, — согласился Матвей. — Твоя мать. Вероника. Меня не знает. Я ее никогда не видел. У нас оказалась общая знакомая. Она знала этого человека — которого ты никогда не видел. Она посоветовала твоей матери связаться со мной. У меня что-то есть. Что-то, что-то, что-то, что-то, что-то есть у бегемота. Что-то, что мне не принадлежит. Можно сказать, свойство. Я знаю, что нужно делать. Так вот, что тебе нужно делать. Забудь. И живи спокойно. Это, — он звонко пошлепал себя по щеке, — убери.
— Я хотел с ним говорить, — сказал Авив.
— Он бы не стал с тобой говорить, — ответил Матвей. Авив молчал. —Я — это он, — сказал Матвей. — Говори.
Авив в темноте сидел не шевелясь.
— Я хотел видеть. Однажды.
— Это невозможно. — Матвей встал. — Пошли в дом. Я — это я. Раз ты не хочешь со мной, ничего не выйдет. А если ты захочешь — я тебе отвечу за него. Взрослые — глупые. Они делают глупости. Тебе не нужно исправлять их глупости. Твои глупости еще не сделаны. Вперёд.
Он повернулся и пошел. Шагов десять спустя оглянулся. Авив в темноте качался, отталкиваясь ногой.
Печка догорела. Поворошил угли, почти серые, задвинул вьюшку. Как раз раздумывал, не развязать ли добровольную завязку, когда Авив появился.
— Пойдем, я тебе постелю.
— Я буду говорить.
— Поздно. Я устал. Завтра. Утро мудренее, так по-русски. То есть умнее.
— Рэга. — Авив поднял сомкнутые пальцы щепотью, ладонью к себе — будто показал, что держит. Эту невидимую «рэгу». — Ты меня привез… — Поправился. — Увез. Ты меня увез. Чтобы я его не видел?
Матвей взял его за плечо, повел в комнату. Широкое плечо было упругим. Авив шел покорно, тоже устал от эмоций. Расправил простыню, уложил, укрыл, как маленького. Вернулся к печке.
Малый там не унимался, шерудил. Бах! — стукнул чем-то. Матвей напрягся. Завез к себе чужого младенца, с его младенческими заскоками. Эпилептического приступа не хотите ли — с них станет.
— Я буду говорить с твоим другом. С Пётром!
— Спи! — рявкнул Матвей.
Вдруг охватила тоска по Пете.
Вот как это будет. Они не увидятся. Когда-то. Может, никогда. Пётр сюда ни разу не приехал. Он приглашал. Но у Петра не было времени. Если бы у него был сын. Только такой. Какой сын? С матерью своей они часто видятся? Петру не нужно.
Включился в той комнате свет, Матвей подскочил, как ошпаренный.
Авив сидел на кровати, таращил на него глаза.
— Я пишу. — Блокнот держал на коленях.
Матвей вернулся. Как он устал от Авива. Провалился в сон.
В одиннадцать Авив встал, прошел, шлепая пластиковыми тапками, в комнату с печкой. Матвей лежал, завернувшись в одеяло. Авив вышел во двор. Уборную Матвей не показал. Отлил в бурьян, далеко от дома.
Матвей перевернулся за это время на другой бок. Авив подошел, заглянул в лицо.
Лицо было красным.
Матвей как почувствовал, что смотрят, разлепил глаза.
— Уйди, — прохрипел. — Вирус!
Авив ходил по участку. Толкнул ногой качели, на которых сидел ночью. Ночью выпадала роса, он выходил во двор, замочился.
Росы нет. Становилось тепло.
Авив пошел вдаль, от дерева к дереву, останавливаясь и разглядывая. Среди бурьяна обнаружился участок обработанной земли, десять на десять. Нет опознавательных знаков, заграждений. Вспомнил: гектар. Сосчитал расстояние. До дома меньше, но все терялось, в бурьяне.
В сарае, где дрова, он видел инструменты. Сарай был не заперт. Авив нашел среди инструментов — как это называется? Кирка, вспомнил с удовольствием. Еще какие-то были многие большие и маленькие вещи, чьих названий он не знал.
Он взял кирку и лопату.
К трем часам освободил от сорняков небольшую гряду, примерно семь на метр. Пришлось вернуться за топором и рубить под землю. Потом корни. Одно лето он работал в кибуце. Другие растения. Но корни — всегда корни.
Полюбовался сделанным. Очень хотелось есть.
Он пошел в дом. Матвей лежал, завернувшись с головой. Постоял. Одеяло равномерно чуть-чуть шевелилось.
Печку Авив никогда… как это. Не растопил. К языкам у него способности хорошие. Английским он владел как вторым родным, русским — чуть похуже. А если нет — всегда гугл.
Он нашел полуразобранный рюкзак, с которым Матвей приехал. Поел сухомятки. Потом лежал на той кровати, где спал. Немного систематизировал. Заснул с раскрытым блокнотом и проснулся, когда стемнело.
Связи нет. Авиву это нравилось. Веронике позвонит завтра. Если нужно, доедет до города. У себя он путешествовал автостопом один, и не боялся.
Третьи сутки Матвей поднял абсолютно здоровым.
Малость качало с пересыпу. Добрел до ведра и выпил три ковша воды. Потом зашел в ту комнату. Авива не было.
Во дворе из-за бурьяна несло дымок.
Авив грел воду в котелке. Рядом разложены были на одеяле продукты.
Оглянулся.
Матвей присел на покрышку.
— Магазин нашел? — кивая на «поляну».
— Я уходил, — сказал Авив скрипучим голосом, которому Матвей был отчаянно рад. — Искал связь.
— Ты сказал Веронике?!
— Я ей сказал… — Авив задумался. — Я спросил, где есть доктор, — оживился он. — У жильцов. Они пришли. Ты спал?
— Ужас. — Матвей поскреб волосы. — Когда уже все забыли. Что был какой-то, омикрон не омикрон. Я и маску не носил. Проходил как по воздуху всю пандемию. Я же мог тебя заразить. Может, и заразил! Ты как себя чувствуешь?
Авив улыбнулся.
— Как в школе, — сказал он.
— Я был в «Цофим». Лагерь. Смотри: я пахал тебе землю. — Он повернулся и показал обеими ладонями — как выпускал голубя.
— Ты монстр.
— Монстр?
— В смысле, хорошо. Бсэдэр. Я начинал копать. Но тут война.
Авив кивнул.
— Война.
— Я не боюсь войны.
Авив бездействовал.
— Я двадцать лет строил, — сказал Матвей. — Работал на стройке… потом квартиры ремонтировал… Самое время всё разрушить.
— А это, — Авив повел головой, не выказывая беспокойства.
— Что? Я думаю, что буду не хуже защищать свой участок, — чем они, которые здесь всю жизнь живут. Но сейчас война не такая. Сам знаешь. Прилетит с неба — бабах. И ничего. Одни деревья стоят голые, как у Кормака Маккарти.
— Какой?
— Такой. Тоже умер, совсем только что, писатель. Пошли на велосипедах кататься.
Матвей впереди быстро-быстро вертел ногами. Смешно. Скорость была маленькая. У Авива педаль прокручивалась. Авив прокручивал педалями. Раз… потом два… Педаль срывалась с ноги. Но он научился. Уже почти не срывалось. Матвей впереди остановись. Брось велосипед на бок. Авив подъехал.
Справа впереди дальше поля — большое низкое здание: — Школа. Учеников здесь нет… вообще, молодежи. Ее закрыли. Те, кто есть… не знаю. Ездят в другую деревню. Это еще густонаселенный район, а я в таких бывал… Коровники строил.
Было далеко видно во все стороны. Они стояли под двумя деревьями. Дорога, земляная, проходила между ними. Это был пологий холм, остальное всё — ниже, равнина.
— Тут интернет ловит, — научил Матвей. — Позвони Веронике, я не слушаю.
Авив шел к нему, смартфон держал на протянутой ладони. Матвей отвернулся от стеблей кукурузы, двинул навстречу.
— Привет, — улыбающееся лицо Вероники.
Сегодня она выглядела по-другому. Довольна, что они тут вместе.
—Ты должен к нам приехать, Авив приглашает.
— Кто из Авивов? Молодой или старый?
— Оба, — засмеялась.
— Языка нет. Без языка не смогу.
— Тут все по-русски. — Вероника улыбалась. — Я по-русски. Авив по-русски. Даже Авивчик, хотя он с нами не разговаривает.
— Это наш дом. Авив хочет с тобой пообщаться. Ты можешь звать его Костей, запросто. Все его друзья, русские, уехали с началом этой спецоперации. Он тоскует, по березкам.
(Она повернула камеру. Ей-богу, пальмы.)
— Он же, кажется, из Алма-Аты.
— Это все равно. Его сейчас тут нет. — Снова возникло лицо. — Он тебе позвонит?
— Запросто, — сказал Матвей. — Теперь пойду к младшему, пока не убежал. Привет.
— До встречи, — четко выговорила Вероника.
— …Она вроде бы хочет мне заплатить, только я не возьму.
— Почему?
— Она считает, что меня наняла. Это ошибка. Я тебе предоставил стол и дом, как любому. Почти любому. Ты можешь уйти когда пожелаешь. Ты же совершеннолетний, по вашим законам? Раз в армию можешь. Раз сам поехал в другую страну. Я уже в твоем возрасте из дома ушел.
Опять у костра, опять вечер. На этот раз холодновато, Авив завернулся в какую-то хламиду, что нашел в доме. Много вещей остались от прошлого хозяина. Матвей их так и не разобрал.
Они были уже пять дней, считая что он проболел. Много.
— …или здесь остаться, если хочешь, я тебе дам ключ. Я-то уеду, крайний срок послезавтра. — Днем пришла женщина, принесла мясо. Молодая, старше Авива, ровесница примерно Петра, но в платочке. Матвей предположил и не ошибся, что не здешняя (здешние проще). Они с матерью гостили у священника. Церковь в соседней деревне. Она пригласила их на службу Рождества Пресвятой Богородицы. Она певчая на клиросе (ее мать — регент).
— Нам там наверное не место. Учитывая, что я агностик. Он вообще еврей.
— Христос тоже еврей, — возразила она, проявляя удивительный для православных скептицизм.
— Я хочу, — заявил Авив, чему она искренне обрадовалась. Наскоро договорились. Про Матвееву болезнь разговора не было. Мясо он у нее купил.
— …В Москву?
— Нет, в Москве у меня дел, я надеюсь, что нет. В городе, надо кое-что посмотреть. В квартире. В квартире Петра.
Замаринованное оставалось в кухне, надо было принести. Обоим было лень. Ветер бил порывами, что для костра лишь в масть, но надо следить, чтоб не перекинулся на сухостой. Искры заносило целыми снопами.
— Кто умер? — спросил Авив.