В Испании Альберони завязал отношения с г-жой дез Юрсен, любовницей Филиппа V, так что, когда в 1712 году герцог Вандомский скончался в Винаросе, она предоставила аббату ту же должность у себя, какую он занимал у покойного. Для Альберони это означало подняться еще выше: г-жа дез Юрсен была подлинной королевой Испании.
Однако княгиня дез Юрсен начала стареть, а это было страшное преступление в глазах Филиппа V, и потому, когда Мария Савойская, его первая жена, умерла в 1714 году, г-жа дез Юрсен возымела мысль подобрать ему вторую жену: она полагала, что принцесса, которая получит корону из ее рук, позволит ей носить эту корону.
И тогда, выступив посредником, Альберони предложил княгине предоставить эту роль дочери своего бывшего повелителя, герцога Пармского, изобразив ее как бесхарактерное и безвольное дитя, с которым она сможет делать все, что ей будет угодно, и которое никогда не будет притязать ни на что, кроме титула королевы. Княгиня дез Юрсен поверила этому обещанию, бракосочетание было решено, и юная принцесса отбыла из Италии в Испанию.
Узнав о ее скором приезде, княгиня дез Юрсен выехала навстречу ей; однако молодая королева, руководить которой фаворитка намеревалась по своей прихоти, едва ее заметила и отдала приказ взять ее под стражу. В итоге княгиня была помещена в карету, стекло которой один из конвоиров разбил локтем, и, с открытой грудью, без плаща, в придворном платье, в десятиградусный мороз, была препровождена сначала в Бургос, а затем во Францию, куда она добралась после того, как ей пришлось одолжить пятьдесят пистолей у своих слуг.
На другой день после своей свадьбы король Испании объявил Альберони, что отныне он первый министр.
Альберони, ставший первым министром, мечтал увидеть Филиппа V королем Франции.
Король Георг несколько раз предупреждал регента, что против него что-то затевается; регент показывал эти сообщения г-ну д’Аржансону, но, при всей своей сноровке, бывший начальник полиции не сумел ничего разглядеть в этом заговоре, который, казалось, скорее был выдумкой, чем существовал в действительности.
Момент был выбран удачно: популярность регента начала ослабевать у буржуазии, которую возмущали оргии в Пале-Рояле; в Парламенте, который он незадолго до этого лишил права ремонстраций и удалил в Понтуаз, и у аристократии, которая, видя его стремление к сосредоточению власти, почувствовала, что влияние на государственную политику вот-вот ускользнет от нее и перейдет в руки регента и Дюбуа; кроме того, герцог Орлеанский порвал с партией янсенистов, и все доктора прежнего Пор-Рояля начали поднимать против него голос.
Герцогиня Менская, со своей стороны, составила себе двор из поэтов, литераторов и ученых, обладавших в то время, время сатир, язвительных песенок и памфлетов, огромным влиянием на направление общественного мнения.
Во главе этой оппозиции стоял поэт Шансель де Лагранж, которого теперь чаще всего называют Лагранж-Шанселем.
Лагранж-Шансель был известен несколькими драматическими постановками: его театральным дебютом в 1697 году стала трагедия «Орест и Пилад», затем, в 1701 году, был поставлен «Амасис», в 1703 году — «Альцест», в 1713 году состоялось представление «Мнимой дочери», а в 1716 году — «Софонисбы». Все эти пьесы либо потерпели провал, либо имели посредственный успех, но в ту эпоху посредственности они, тем не менее, принесли Лагранж-Шанселю некоторую известность.
Вольтер, со своей стороны, как раз в это время поставил «Эдипа».
«Эдип» был местью регенту; досуг, который доставило Вольтеру заключение в Бастилии, он заполнял сочинением «Эдипа». Хроники фиванского царя-кровосмесителя стали непреходящей сатирой на кровосмесительство, в котором упрекали регента. Более того, трагедию взяла под свое покровительство герцогиня Орлеанская, которая благосклонно приняла сделанное ей посвящение, где Вольтер говорит, что он написал «Эдипа», дабы угодить ей, и что он отдает это сочинение под ее покровительство как слабую пробу своего пера.
Проба, и в самом деле, оказалась слабой, однако содержавшаяся в ней критика была убийственной и отвечала настроению тогдашней оппозиции. Пьеса выдержала, без всяких перерывов, сорок пять представлений.
Регент сделал вид, что он не увидел в «Эдипе» ничего оскорбительного для себя, и после первого представления отослал автору трагедии довольно значительную сумму.
— Сударь, — сказал Вольтер, обращаясь к человеку, вручившему ему эти деньги, — передайте его высочеству, что я благодарю его за то, что он взял на себя заботу о моем пропитании, но я прошу его не брать более на себя заботу о моем проживании.
Именно в разгар всех этих тревог Альберони, князь ди Челламаре и герцогиня Менская и составили свой план.
Итак, вот о чем мечтал Альберони: он хотел похитить Филиппа Орлеанского и заточить его в Толедскую цитадель или Таррагонскую крепость; затем, когда принц окажется в заключении, Альберони добьется признания герцога Менского в качестве регента, вынудит Францию выйти из Четверного альянса, бросит флот под командованием Якова III к берегам Англии и приведет Пруссию, Швецию и Россию, с которыми, в свой черед, он подпишет договор о союзе, к столкновению с Голландией. Империя воспользуется этой борьбой, чтобы захватить Неаполь и Сицилию, и тогда Альберони обеспечит великое герцогство Тосканское, которое вот-вот останется без властителя вследствие пресечения рода Медичи, второму сыну короля Испании, присоединит Южные Нидерланды к Франции, отдаст Сардинию герцогу Савойскому, Мантую — венецианцам, возвратит Комаккьо папе, станет душой великой лиги Юга и Запада, противостоящей Востоку и Северу, и, если Людовик XV умрет, коронует Филиппа V королем половины мира.
План не был лишен определенного величия, хотя и вышел из головы макаронника!
Но одно из тех ничтожных событий, которые при всей своей незначительности мешают осуществлению человеческих ожиданий, опрокинуло эту грандиозную комбинацию.
Теми, кого Провидение выбрало исполнителями своей воли на этот раз, были мелкий служащий Королевской библиотеки и содержательница публичного дома. Служащего звали Жаном Бюва.
Сводню звали Ла Фийон.
Оба они почти в одно и то же время явились к Дюбуа.
Бедный служащий, которому администрация Библиотеки из-за финансовых затруднений задолжала заработную плату за пять или шесть месяцев, был вынужден бороться с нуждой и повсюду обращался за работой по переписке; некий мнимый принц де Листне, который был не кто иной, как камердинер князя ди Челламаре, давал ему снимать копии с бумаг второстепенной важности, и Бюва никогда не занимало то, что он переписывает, как вдруг одна записка, по чьей-то неосмотрительности оказавшаяся среди бумаг, доверенных бедному каллиграфу, пробудила его подозрения.
Вот эта записка, дословно скопированная с документа, хранящегося в архиве Министерства иностранных дел:
«Конфиденциально.
Его превосходительству монсеньору Альберони, лично…
Нет дела более важного, чем утвердиться в крепостях, пограничных с Пиренеями, и заручиться поддержкой сеньоров, проживающих в этих кантонах».
До этого места Бюва мало что понимал и, поскольку он всегда снимал копию по мере того, как читал подлинник, он продолжал одновременно копировать и читать:
«Привлечь на свою сторону гарнизон Байонны или завладеть ею».
С этого места дело начало казаться Бюва более серьезным, и, прекратив писать, он принялся читать с вниманием, которое лишь возрастало с каждой прочитанной им строкой столь ценного документа.
«Маркиз де Т*** — комендант в Д***; намерения этого сеньора известны; когда он решит действовать, ему придется утроить свои расходы, чтобы привлечь на свою сторону дворянство; он должен будет щедрой рукой раздавать денежные награды.
Так как Карантан — весьма важный укрепленный пункт в Нормандии, с его комендантом следует вести себя так же, как маркизом де Т***; более того, его офицеров надо обеспечить денежными наградами, которые им приличествуют.
Действовать таким же образом во всех провинциях…»
У Бюва больше не было никаких сомнений: ему удалось напасть на след обширного заговора.
Он продолжал читать:
«На все эти расходы уйдет, надо полагать, не менее трехсот тысяч ливров в первый месяц, а затем ежемесячно сто тысяч ливров, выплачиваемых в срок».
От этих ста тысяч ливров, выплачиваемых в срок, у бедного Бюва потекли слюнки: его оклад составлял всего лишь девятьсот ливров в год, и к тому же ему их не платили!
И потому он с новым пылом продолжил чтение:
«Эти расходы, которые прекратятся после заключения мира, дадут испанскому королю возможность уверенно действовать в случае войны. Испания будет лишь вспомогательной силой; настоящая армия Филиппа V находится во Франции. Десяти тысяч испанцев во главе с королем окажется более чем достаточно.
Однако при этом необходимо привлечь на свою сторону не менее половины войск герцога Орлеанского. Это имеет решающее значение, а без денег осуществить такое невозможно. На каждый батальон или эскадрон понадобится сто тысяч ливров. На двадцать батальонов это составит два миллиона. С такой суммой удастся создать собственную надежную армию и разрушить армию неприятеля.
Можно быть почти уверенным, что наиболее преданные приверженцы испанского короля не будут служить в армии, которая пойдет войной против него; они рассеются по провинциям и там развернут полезную для нас деятельность; однако следует наделить их особыми полномочиями, если они таковых не имеют; для этого случая Его Католическому Величеству нужно прислать во Францию чистые бланки приказов, которые смог бы заполнять его посол в Париже.
Поскольку таких приказов придется выдавать множество, следует уполномочить посла подписывать их от имени испанского короля.