Двадцать шестого января 1721 года вышло постановление, которым предписывалось провести общую перепись всех банковских ценных бумаг, выпущенных в течение последнего года. Владельцы этих бумаг должны были заявить, от кого они их получили и по какой цене купили.
И тогда вскрылись поразительные факты. Состояние г-на Ле Блана достигло семнадцати миллионов, г-на де Ла Фая — восемнадцати, г-на де Фаржа — двадцати, г-на де Веррю — двадцати восьми, а г-жи де Шомон — ста двадцати семи!
В связи с этим к судебной ответственности были привлечены важные государственные деятели: государственный секретарь Ле Блан, граф и шевалье де Бель-Иль, то есть сын и внук Фуке, а также г-н Моро де Сешель.
Кроме того, лишился своей должности канцлера д’Аржансон, и она была передана д’Агессо, человеку в высшей степени популярному.
Правда, опала д’Аржансона сопровождалась всякого рода наградами: ему сохранили звание хранителя печати, он имел право присутствовать на заседаниях совета, когда ему это было угодно, и остался другом и советником герцога Орлеанского.
Но, как ни заботились о том, чтобы смягчить бывшему канцлеру его опалу, все же это была опала; она подействовала на него крайне тяжело, настолько тяжело, что он заболел, целый год чахнул и, наконец, умер 8 мая 1721 года.
За несколько дней до смерти г-на д’Аржансона умер папа Климент XI, автор буллы «Unigenitus».
Восемнадцатого мая того же года его преемником был избран кардинал Конти, взявший себе имя Иннокентий XIII.
Смерть Климента XI немедленно остановила преследования, которым по требованию короля и королевы Испании подвергался Альберони: его хотели лишить кардинальского звания. Для расследования его дела был учрежден суд, состоявший из кардиналов; однако под влиянием корпоративного духа этот суд решил затянуть свою работу, надеясь что Климент XI, правивший уже двадцать лет, умрет до того, как будет вынесен приговор. Все случилось так, как и предвидел суд, причем Альберони не только оказался избавлен от судебного разбирательства, итога которого добивались три его страшных врага — испанский король, испанская королева и папа, — но и был приглашен теми, кто являлся его судьями, заседать в конклаве, поскольку он по-прежнему оставался кардиналом и его отсутствие там могло вызвать возражения и даже привести к тому, что избрание нового папы было бы признано недействительным.
Франция желала, чтобы этим новым папой стал кардинал Конти.
Дюбуа не намеревался останавливаться на должности архиепископа Камбре: ему нужна была кардинальская шапка, а за кардинальской шапкой ему уже мерещилась папская тиара.
Два его доверенных лица вели в Риме переговоры о кардинальской шапке: одним из них был иезуит Лафито, епископ Систерона; другим — аббат де Тансен.
Но, несмотря на всю проявленную ими настойчивость, они натолкнулись на глухое противодействие Климента XI, заставлявшее полагать, что переговоры будут труднее, чем это представлялось вначале. И потому Дюбуа предложил кардиналу де Рогану отправиться в Рим и ускорить там решение этого вопроса, пообещав ему, что по возвращении оттуда он получит в обмен первый же освободившийся министерский пост. Кардинал де Роган уже настроился ехать, как вдруг стало известно о смерти Климента XI. Миссия кардинала де Рогана отменена не была, однако значение ее усилилось: кардинал отправился в Рим, имея целью добиться назначения Конти папой, а Дюбуа кардиналом.
Кардинал де Роган располагал неограниченным денежным кредитом.
Каждый кардинал имел право взять себе на время конклава одного прислужника; Роган взял с собой Тансена, который, прежде чем затвориться вместе с ним в зале конклава, заключил соглашение с кардиналом Конти.
Оно состояло в том, что, благодаря влиянию Франции, кардинал будет избран папой, а папа сделает Дюбуа кардиналом.
Когда договор был составлен и стороны обменялись его заверенными экземплярами, Тансен и кардинал де Роган были заперты во дворце, где происходили выборы.
Лафито остался снаружи, чтобы получать письма от Дюбуа.
Всем известна суровость неволи, в которой пребывают члены конклава; однако эта суровость отступила перед миллионами, привезенными кардиналом де Роганом. 5 мая иезуит Лафито написал Дюбуа, что, несмотря на предполагаемую непроницаемость зала конклава, он входит туда каждую ночь с помощью подобранного ключа и добирается до кардинала де Рогана и Тансена, хотя, для того чтобы проникнуть к ним, требуется пройти через пять сторожевых постов.
Восьмого мая Конти был избран папой и принял имя Иннокентия XIII.
Это избрание положило конец суду над Альберони. У Иннокентия XIII, в отличие от Климента XI, не было причин подвергать судебному преследованию Альберони. В итоге, вместо того чтобы лишиться кардинальского звания и отправиться в изгнание, что, вероятно, случилось бы с ним, проживи Климент XI немного дольше, Альберони взял внаем роскошный дворец в Риме и обосновался в нем, проявляя расточительность и спесь, которые подпитывались теми миллионами, какие он отложил про запас во времена своего величия в Испании. Оттуда ему было дано увидеть, как один за другим умерли его враги: кардинал Джудиче и княгиня дез Юрсен, жившие, как и он, в Риме.
Назначенный легатом Феррары, Альберони умер, продолжая носить это звание, в возрасте девяноста или девяноста двух лет.
Вернемся, однако, к кардиналу Конти, то есть к новому папе.
Ему было шестьдесят шесть лет, и уже шестнадцать из них он имел сан кардинала.
Он был нунцием в Швейцарии, Испании и Португалии; вдобавок он принадлежал к одной из четырех знатнейших семей Рима и по своему происхождению был равен тем, кто носил имена Орсини, Колонна и Савелли. Это был мягкий, добрый и робкий человек, чрезвычайно любивший семью, из которой он происходил, и полагавший, что общественное положение вполне подменяет заслуги.
Однако подозрение, что собственных заслуг у него недостаточно для того, чтобы вознести его на Святой престол, вынудило кардинала Конти заключить с аббатом де Тансеном сделку, о которой мы говорили и которая стала теперь для него веригой.
Борьба была долгой: она длилась с 18 мая по 16 июля. Став папой, Конти хорошенько все взвешивал, прежде чем ознаменовать начало своей папской власти подобной симонией; но, держа в руке договор, Тансен заставил Иннокентия XIII сдержать слово. Подарок в виде книжного шкафа стоимостью в двенадцать тысяч экю, который желал иметь папа и который был предложен ему от имени Дюбуа, развеял последние сомнения его святейшества.
Двадцать шестого июля, к великому позору для всего христианского мира, Дюбуа был назначен кардиналом. Привез ему кардинальскую биретту аббат Пассерини, духовник папы.[13]
Всех крайне занимало это назначение; на нового кардинала градом посыпались каламбуры и злые насмешки, как вдруг неожиданное событие, которое внезапно воскресило всю старую клевету, распространявшуюся некогда по поводу регента, заставило вздрогнуть Францию.
Утром 31 июля король, уснувший накануне вечером в полнейшем здравии, пробудился с сильными болями в голове и горле; затем у него начался озноб, а около трех часов пополудни, поскольку боли в голове и горле усилились, ребенок, который перед этим два часа провел на ногах, был вынужден снова лечь в постель.
Ночь была тревожной: в два часа ночи лихорадка усилилась, и растерянность, тотчас же начавшаяся во дворце, перекинулась из дворца в город.
Около полудня герцог де Сен-Симон, имевший право являться по утрам в королевские покои одним из первых, вошел в спальню короля; там не было почти никого, кроме герцога Орлеанского, который с удрученным видом сидел возле камина.
В эту минуту в комнату вошел Бульдюк, один из королевских аптекарей, держа в руках лекарственное питье; за ним следовала г-жа де Ла Ферте, сестра герцогини де Вантадур, гувернантки короля.
Заметив герцога де Сен-Симона, за спиной которого ей не было видно регента, она воскликнула:
— Ах, господин герцог! Король отравлен!
— Замолчите, сударыня! — ответил ей герцог де Сен-Симон.
— А я говорю вам, что он отравлен! — повторила она.
Сен-Симон подошел к ней и промолвил:
— То, что вы говорите, сударыня, ужасно. Замолчите!
Когда он шагнул к ней, она увидела регента, скрытого прежде от ее взора, и замолчала.
Что же касается герцога Орлеанского, то он ограничился тем, что пожал плечами и обменялся взглядами с Сен-Симоном и Бульдюком.
На третий день в голове юного короля все стало путаться, и испуганные врачи сами начали терять голову. Гельвеций, самый молодой из них, ставший впоследствии лейб-медиком королевы, отец знаменитого Гельвеция, предложил сделать кровопускание из сосудов ноги; однако все остальные врачи стали резко возражать против этого, и Марешаль, главный хирург короля, заявил, что если во всей Франции останется лишь один ланцет, то он сломает его, чтобы королю не пускали кровь.
Регент, герцог де Вильруа, г-жа де Вантадур и герцогиня де Ла Ферте, о которой у нас только что шла речь, присутствовали на этой консультации и пребывали в отчаянии, не видя более единодушия среди тех, кто держал в своих руках жизнь короля.
И тогда пригласили городских врачей: это были господа Дюмулен, Сильва и Камиль Фальконе.
После обсуждения, длившегося несколько минут, они присоединились к мнению Гельвеция.
Однако королевские врачи стояли на своем.
— Господа, — промолвил тогда Гельвеций, видя, что у него осталось только одно средство отстоять свое мнение, — ручаетесь ли вы своей головой за жизнь короля, если ему не будет сделано кровопускание?
— Нет, — ответили врачи, — мы не можем взять на себя подобную ответственность.
— Ну а я, — заявил Гельвеций, — ручаюсь своей головой за его жизнь, если ему будет сделано кровопускание.
В голосе прославленного врача звучала такая убежденность, что регент взял слово и сказал:
— Действуйте, господин Гельвеций.