Это был первый удар, нанесенный власти герцога Бурбонского и влиянию маркизы де При.
Вскоре над ними стало нависать тяжкое обвинение.
Год 1725-й выдался ненастный; в самый разгар весны и лета солнце едва показывалось, зато от беспрерывных дождей земля размокла, вследствие чего хлеба на подтопленных полях не могли созреть.
Так что жатва находилась под угрозой, а это заставляло опасаться голода. Подобные опасения повлекли за собой рост цен на зерно и муку, и, неслыханное прежде дело, хлеб поднялся в цене до девяти су за фунт.
Все открыто обвиняли г-жу де При в том, что она завладела всем зерновым хлебом.
К счастью, прогноз урожая оказался ошибочным; вернулись погожие дни, снова засветило и высушило поля солнце; жатва была обильной, и, поскольку зерно, набравшее чересчур много влаги, хранилось плохо, цена на пшеницу вскоре сильно понизилась.
В предположении голода в стране назревала гроза; с наступлением хорошей погоды гроза рассеялась. Так что герцог Бурбонский избежал этой первой опасности, угрожавшей его высокому положению.
Чтобы подать лучший пример Франции, герцог Бурбонский должен был пасть сам, и привести его к этому падению должна была ненасытная алчность г-жи де При.
Маркиза не ошиблась в расчете, сделав так, что французская корона была отдана бедной Марии Лещинской. Она нашла в молодой королеве открытое и признательное сердце, настолько признательное, что, перешагивая через правила этикета, королева принимала маркизу дружеским образом, хотя та была дочерью г-на де Пленёфа и любовницей герцога Бурбонского.
Правда, дабы уменьшить подобное неприличие или, возможно, усилить его, маркизе была дана должность при дворе.
Рассчитывая на покровительство королевы, г-жа де При полагала возможным отважиться на небольшой государственный переворот.
Ее ненависть к епископу Фрежюсскому вела начало со времени вступления герцога Бурбонского в должность первого министра. В ожидании денежных поборов, которые под различными предлогами, пользуясь подсказкой своего безудержного воображения, маркиза рассчитывала вытянуть из Франции, она прежде всего завладела пенсионом в сорок тысяч фунтов стерлингов, который Англия выплачивала Дюбуа, дабы расположить его к себе. Поскольку эта сумма была потребована от имени герцога Бурбонского и поскольку, в конечном счете, епископ Фрежюсский был жаден до власти больше, чем до денег, он позволил им так поступить; однако он повел себя иначе, когда г-жа де При пожелала взять в свои руки распределение бенефициев.
Епископ отвел герцога Бурбонского в сторону и очень медоточиво, очень почтительно, но при этом крайне твердо дал понять ему, что, признавая превосходство его познаний по части светских дел, он не может, однако, оставить без своего надзора дела духовные, ибо сделать это не позволяет ему совесть; он добавил, что его желание оставить за собой упомянутый круг обязанностей имеет целью снять с принца, и так отягощенного огромным количеством дел, часть этого бремени; ну а поскольку церковные дела весьма многочисленны и крайне сложны, то нужен человек, который будет заниматься исключительно ими.
Герцог Бурбонский прекрасно осознавал важность уступки, которой от него требовали, но не осмелился вызвать неудовольствие епископа; и потому он позволил наставнику короля целиком и полностью завладеть этой областью государственного управления.
Министры быстро поняли сложившееся положение: начиная с этого времени епископ Фрежюсский стал невидимым, но подлинным коллегой герцога Бурбонского.
И потому, перед тем как идти к королю, они непременно приносили епископу папку со своими бумагами, делая это тайком, и он, тоже тайком, знакомился с этими бумагами и указывал министрам путь, которым они должны были следовать и добиться одобрения которого со стороны короля он брал на себя.
Как видим, в действительности г-н де Флёри был больше, чем первым министром, ибо герцог Бурбонский, полагая, что он всем руководит, лишь подчинялся.
Госпожа де При была взбешена при виде того, что распределение бенефициев ускользнуло из ее рук, однако она тотчас рассудила, что ей, действующей в одиночку, следует запастись терпением и постараться присоединить к власти герцога Бурбонского другую власть, столь же могущественную, если это возможно.
Вот ради этого она и ловчила, делая Марию Лещинскую королевой Франции.
Сколько же адской тьмы было в душе этой двадцатипятилетней женщины!
Достигнув цели, к которой она стремилась, и черпая уверенность в дружеских чувствах к ней королевы и в равнодушии короля к государственным делам, маркиза полагала, что если ей удастся отстранить епископа Фрежюсского от исполняемых им обязанностей, то вся власть перейдет в ее руки.
И в самом деле, герцог Бурбонский, следуя примеру регента, каждый день приходил заниматься с королем государственными делами, или, лучше сказать, заниматься ими в его присутствии. А поскольку епископ Фрежюсский непременно присутствовал при этих занятиях, то это мешало, но не герцогу — один, он так или иначе приноровился бы к чему угодно, — это мешало, повторяю, г-же де При. И потому г-жа де При придумала средство избавиться от этого докучливого свидетеля: оно состояло в том, чтобы уговорить короля заниматься государственными делами в покоях королевы, подобно тому как Людовик XIV занимался ими в покоях г-жи де Ментенон; наставник, которому было чему учить юного государя, но никак не мужа, не последовал бы, вероятно, за ним в покои королевы, и тогда она, г-жа де При, заняла бы там место епископа Фрежюсского.
Как только этот план был задуман, его исполнение не заставило себя ждать. При первой же встрече с королем герцог Бурбонский стал побуждать его заниматься государственными делами у королевы. Король согласился на это, и герцог предупредил его величество, что в следующий раз явится прямо на новое место, назначенное для их работы.
Епископ Фрежюсский, ничего не знавший обо всех этих кознях, в обычное время явился в кабинет его величества. Король еще был там, но минут через десять он вышел оттуда и отправился к королеве. Епископ, ничуть не беспокоясь заранее по поводу этого ухода, какое-то время ждал возвращения короля; затем, видя что герцог Бурбонский не пришел в положенный час в кабинет, он заподозрил какой-то подвох, расспросил слуг и узнал, что король работает с герцогом Бурбонским у королевы. Епископ тотчас же возвратился к себе домой и написал своему ученику письмо, наполненное грустью, но при этом нежное и ласковое, в котором он извещал его, что намерен удалиться от двора и закончить свои дни в уединении.
Вручить это письмо королю было поручено Ньеру, его первому камердинеру.
Десять минут спустя епископ Фрежюсский уже ехал по дороге к Исси, направляясь в обитель сульпицианцев, куда он порой приезжал отдохнуть.
Король, окончив свои занятия с герцогом Бурбонским, вернулся в свои покои, несколько встревоженный тем, как поведет себя дальше епископ Фрежюсский.
Однако вместо епископа он обнаружил там его письмо.
Подобное бегство уже удалось однажды епископу Фрежюсскому, и достигнутый тогда успех показал ему, что средство это верное. В этот раз Людовик XV был удручен не меньше, чем тогда: он рыдал и, желая скрыть от всех свои слезы и свою грусть, удалился в гардеробную комнату. Но Ньер, несомненно имевший указания на этот счет, помчался уведомить о том, что происходит, герцога де Мортемара, первого дворянина королевских покоев. Через несколько минут г-н де Мортемар уже находился подле короля.
Людовик XV все еще был в своей гардеробной и продолжал плакать.
— Государь, — сказал Мортемар, — я прошу прощения у вашего величества, но я и в самом деле не понимаю, как это король может плакать. Да, вследствие какой-то интриги епископ Фрежюсский был удален от вас, ну и что? Скажите всего-навсего: "Я хочу снова увидеть епископа Фрежюсского" и пошлите за ним.
— Но кому это поручить? Кто осмелится взять на себя исполнение такого приказа и тем самым поссориться с герцогом Бурбонским?
— Кто осмелится? Я, государь! Напишите вашей рукой пару строчек — и вы увидите!
— Ну ладно, Мортемар! — промолвил король. — Все, что ты сделаешь, будет одобрено мною, лишь бы только епископ Фрежюсский возвратился.
Мортемар не заставил его повторять эти слова. Черпая силу в свободе действий, которой наделил его государь, он отправился прямо к герцогу Бурбонскому и объявил ему волю короля, причем не как его желание, а как приказ. Вначале герцог Бурбонский стал возражать, но Мортемар понимал, что если ему не удастся преодолеть это противодействие, то он пропал; и потому он от имени короля потребовал, чтобы нарочный, которого следовало отправить в Исси за епископом Фрежюсским, был отправлен на его глазах, и не покидал кабинет герцога до тех пор, пока не увидел, что курьер пустился в галоп.
Как только Мортемар ушел, герцог Бурбонский позвал к себе г-жу де При и собрал ее совет четырех. Положение было серьезным. Один из братьев Пари предложил похитить епископа на пути из Исси в Версаль и увезти его в какую-нибудь отдаленную провинцию, где он по именному королевскому указу оставался бы в ссылке. В случае, если король потребует к себе епископа Фрежюсского, ему ответят, что тот отказался возвратиться. И тогда, дабы развлечь короля, надо будет пустить в ход всю обольстительность королевы, устраивать грандиозные охоты и придумывать, если только такое возможно, новые увеселения. В итоге молодой государь забудет своего старого наставника, и отсутствующий окажется в его глазах виновным.
Замысел был дерзким, однако, как раз по причине своей дерзости, он вполне мог увенчаться успехом. Но, к несчастью для заговорщиков, нарочный, посланный к епископу, проявил куда большую расторопность, чем от него ожидали; да и епископ, со своей стороны, вместо того чтобы заставить себя упрашивать, тотчас же отправился в обратный путь; так что, когда спор о том, как лучше всего помешать епископу вернуться, еще продолжался, он уже был у короля.